Естественно, это в далеком прошлом. Сегодня паркет приклеен обратно, отциклеван и вскрыт несколькими слоями лака. Он в идеальном состоянии, не к чему придраться. Весь прилегающий к Мятежному аппендиксу коридор содержится в образцовом порядке, такова воля Бацьки. Особое внимание уделяется половичку, он аж сверкает, совестно топтать. Никому не советую делать это. Дверь в Аппендикс снабжена панорамным глазком. По противоположную сторону круглосуточно дежурят партизаны, посылают нафиг подозрительных гостей. Или делают вылазки, такое тоже случается.
Прямо над дверью — агитплакаты, вызывающие у стройбанов дежа вю. Первый из них гласит:
БАЦЬКА НИКОЛЫ НЕ СПЫТЬ…
Прямо как девочка-монстр из «Звонка» …
Ниже, буквами поменьше:
Трус не играет в хоккей!
Стучите, и вас услышат.
Не будете — и вас заберут.
И, прямо над самой притолокой:
С виду Зайчик, на поверку — ЗУБР.
Зайчик — это единица измерения объема воздуха, принятая в Мятежном Аппендиксе. О ней ничего сказать не берусь, поскольку мне даже неизвестно, откуда Бацька черпает дыхсмесь. Чуть правее, чем-то острым, вроде гвоздя или осколка стекла, выцарапано размашистой прописью:
Бацька — ебанный сатрап!
М-да. Тут явный недосмотр соглядатаев. Проморгали очередную злостную вылазку активистов РАСПАХНУТЫХ КВАРТИР. Царапать стены их фирменный подчерк. Внутренняя оппозиция их тоже, конечно, царапает, но с противоположной стороны. Считается, когда они пробуравят дыру навстречу друг другу, деспотия Бацьки падет.
Миновав Мятежный аппендикс, шагаю дальше. По мере удаления от двери, люстр под потолком становится все меньше, паркет снова держится на соплях. Он точно в таком виде, каким его оставили швабры. Да и уборщицы сюда не заглядывают, так что полов не видать из-за мусора. Он собирался годами, и почти готов к тому, чтобы превратиться в культурный слой, по которому о нас когда-нибудь станут судить пытливые археологи будущего. Если, конечно, они будут пытливыми, и, если будут вообще. Поскольку один Подрывник знает, чем закончится нынешний Воздушный Кризис. В стенгазетах пишут, ничего подобного по масштабу система подачи дыхсмеси еще никогда не переживала. Если не переживет, всему Дому — хана…
В тени, отбрасываемой толстостенной газовой трубой, мусора особенно много. На его фоне газопровод «Заколоченная лоджия — Западное Крыло» кажется искусно нарисованным, такой он ухоженный и опрятный. На него не пожалели ярко-желтой краски. Внутри трубы уютно шелестит метан, нагнетаемый из Заколоченной лоджии могучими компрессорами. Кругом — разруха, все сверстники трубопровода за ненадобностью, давным-давно сданы в утиль, а ему — хоть бы хны. Как связывал Заколоченную лоджию с Западным крылом, так и поныне связывает. Символичный получился тандем, не так ли? Даже не знаю, кстати, что для Дома важнее, газопровод или пневмопроводы Пентхауса. Спору нет, без воздуха жильцы долго не протянут. А без метана околеют, это тоже факт. Обе трубы переплетаются и дополняют друг друга, как гигантские легкие и пищевод. Есть еще, правда, балластные шахты, эдакий калоприемник, но мне не хочется о нем говорить.
Как самая большая ценность, оставшаяся в наследство от Красноблока, газопровод, со времени образования Содружества Непросыхаемых Газенвагенов, служит яблоком раздора между жильцами. Его никак не могут разделить, это и понятно, какой уважающий себя Газенваген без собственного газа, профанация одна, пустое и никчемное позерство. Поэтому за трубу у нас бьются все, начиная с управдомов. Давно бы дошло до смертоубийства, это большое благо, что переговорщики, делегируемые сторонами для урегулирования затяжного конфликта, практически не понимают друг друга, даже когда пускают в ход пантомиму.
Верховные трубадуры, как зовут смотрящих за трубой со стороны Собора, крайне заносчивы, как, впрочем, и все опричники высокого ранга. Стоит им только завидеть курца, спесь закипает в них, и они решительно отказываются понимать его без переводчика. Верховные бандуристы, их оппоненты с нашей стороны, тоже не полиглоты, чего греха таить, кроме того, они вечно взвинчены, работая у них такая, они же ходят по острию ножа. Отшельник говорит, само название этой ответственной должности этимологически связано с двумя однокоренными словами, банда и бандура, причем, последнее, не просто музыкальный инструмент, как вы, наверняка, подумали, а самое подходящее средство изгнать из Кур1ня преступное окружение сменяющих друг друга управдомов, чтобы рядовые курцы, наконец-то, зажили по-человечески. Чего мы только не предпринимали ради этого, кричали хором, БАНДУ ГЭТЬ, кричали и били в барабаны, кричали и жгли костры, хоть это дико дорого, памятуя об импортном воздухе. Ни одно из ухищрений не помогло. Теперь считается, есть приличные шансы выкурить проклятую банду посредством игры на бандуре по аналогии со старинной швабрской легендой про Гамельнского крысолова, выманившего полчища крыс с помощью магической флейты. Многие убеждены — должно сработать, швабры говна не предложат.
Бандуристы с трубадурами — на ножах. Не переносят друг друга на дух. Однажды, возвращаясь с Неприсоединившегося этажа, я стал свидетелем хозяйственного спора, разгоревшегося между ними у трубы. Спорщики находились на порядочном расстоянии, каждого охранял сильный конвой, гусары с казаками выстроились в два каре, сомкнув ряды и прикрыв начальство крышками от мусорных баков. И те, и другие были страшно напряжены.
— Эй, вы, недоумки чубатые, кончайте выпиливать газ из нашей трубы! — загремел на весь коридор верховный трубадур. Голос у него был зычным, хорошо поставленным. В круг его должностных обязанностей, помимо ежедневного наблюдения за трубой, входило регулярное исполнение на трубе официозного гимна Собора, написанного великим поэтом Сергеем Нахалковым еще для Красноблока и отредактированного впоследствии его великим сыном Никитой: Союз нерушимый застенков свободных, сплотила навеки родная труба…
— Шо там пыздыть цэй пацюк, хлопци?! — спросил у штатных толмачей Верховный бандурист, бешено вращая налитыми кровью глазами. — Вин шо, лаеться, падлюка?!
— Та не так, шобы шибко, батьку, — уклончиво отвечали те. Толмачей было трое, каждый из них попал на службу по протекции многочисленных кумовей самого Верховного бандуриста, тоже занимавших в Канцелярии некислые посты. Будучи протеже влиятельных чиновников, толмачи, естественно, никогда ничему не учились и ни черта не знали, получив дипломы по блату и, таким образом, ждать от них перевода было абсолютно бессмысленно. В итоге, Бандурист остался в неведении касаемо сыпавшихся на него обидных эпитетов. Тем не менее, он распалился, как пес, который, не понимая сути сказанного, прекрасно ориентируется в интонациях.
— Дай сюды мотыгальныка! — рявкнул Бандурист и, заполучив рупор, завопил: — Шо ты там гавкаешь, тварюка?! Це наша труба, йолоп! Чуешь, шо я кажу?!
Трубадур, естественно, расслышал каждое слово, сделанный в Подвале мегафон ревел, как иерихонская труба, пущенная в ход обетованцами, чтобы выгнать из квартиры каких-то приблудившихся туда бомжей. Однако, будучи умудренным опытом переговорщиком, он и бровью не повел, сказалась сноровка, приобретенная за годы службы опер-сексотом. По этикету, ему полагалось общаться с курцами исключительно через переводчика.
— Ну, казлины безрогие, вы у меня догавкаетесь! — пророкотал он.
— Пишов в жопу! — огрызнулся Бандурист. Время было к обеду, и его растянутый деликатесами желудок урчал все громче, настойчиво напоминая о себе, а слюна капала по подбородку, стекая за ворот украшенной бриллиантами вышиванки. Личный повар, которого Бандурист таскал за собой повсюду, уже приготовил ему излюбленных лобстеров под винным соусом. Внешне они были неотличимы от галушек, составлявших значительную часть его нацлица, он нашел его одним из первых.
— Что там болтает это животное?! — в негодовании кусая губу, Трубадур обернулся к переводчику. Тот был всего один. Когда агентура Опричнины, отвалив кучу воздуха, добыла инсайдерскую информацию о числе толмачей, прибывших на переговоры из Кур1ня, в Соборе сгоряча решили пригнать втрое больше переводчиков, чтобы показать, кто в Непросыхаемых Газенвагенах хозяин. Однако потом похерили эту затею, посчитав, слишком много чести. Посему, ограничились одним, подобрав на этот пост глухонемого, чтобы показывал оппонентам пальцы.
— Что болтает эта скотина, я спросил?! — повторил Трубадур, сверля глухонемого переводчика полным слепой ярости взглядом. Опричники позабыли ввести его в византийскую суть своего коварного замысла. Противоестественное поведение подчиненного стало для Трубадура неприятным сюрпризом. — Ты, что, блядь, глухой?! — взорвался он, так и не дождавшись ответа. — Или ты, блядь, немой, я че-то не понял?!
Сильно побледнев, переводчик продемонстрировал Трубадуру указательный палец правой руки.
— Ты, сука, че себе позволяешь?! — задохнулся Трубадур, почувствовав, что сейчас его хватит удар. — В Заколоченную лоджию захотел?!
Переводчик, съежившись, снова протянул ему указательный палец. Всего один скупой жест, но до Трубадура, наконец-то, дошло. Неслыханная дерзость халдея могла означать лишь одно: в Соборе грянула Цветная революция, которой Опричнине уже долго грозили из Пентхауса. Животная ярость, охватившая Трубадура, мгновенно улетучилась, сменившись острейшим приступом паники. Осознав, что кошмар, лишавший Опричнину сна по ночам, даже Jack Daniels не мог ей помочь, сделался явью, Трубадур едва не умер от страха. Он порывисто отшатнулся, выронил мегафон, выскользнувший из похолодевших пальцев и, что-то нечленораздельно промычав, неправдоподобно ловко для своей тучной комплекции махнул через баррикаду навстречу нашему Бандуристу, в надежде получить политическое убежище. Это был знаменитый прыжок в сторону, тщательно отрабатывавшийся всеми высокопоставленными опричниками наравне со стрельбой по-македонски.