ала: «Она каждый день читала мне твои письма, потому что я еще не умела тогда бегло читать по-русски…» (М. Влади. Владимир, или Прерванный полет…).
Он пытается «от себя бежать, как от чахотки…». Без предупреждений и звонков внезапно (даже для себя) улетает на «край края земли» – в Магадан, где в местной газете трудится его друг-приятель еще со школьной скамьи Игорь Кохановский. Высоцкому казалось, что именно этот человек должен понять все его проблемы. «Проговорили мы всю ночь, – вспоминает Кохановский. – Тогда я узнал, что Володя влюбился в Марину Влади. Но я как-то не придал особого значения этой новости, так как родилась она, насколько я мог понять, во время… загула. А в такие периоды с Володей могло произойти все что угодно и прекращалось сразу же, как только прекращался и сам загул. Я подумал, что и на сей раз с этой новоявленной любовью будет то же самое…» (И. Кохановский. «Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода». М.: Физкультура и спорт, 1993).
Ничего-то так и не понял Кохановский в своем друге.
Тогда Высоцкий буквально силой поволок Игоря Кохановского на магаданский почтамт: звонить Марине в Париж. Представляете линию Магадан – Париж?! То-то. Но Высоцкому удалось обаять телефонистку, наговорив массу приятных вещей и комплиментов. Она таки связалась с Москвой. Там посмеялись и сказали, что сделают это, только если разговор закажет сам Ален Делон. Или в крайнем случае Бельмондо. Ни на того ни на другого Высоцкий явно не тянул. «Володя был с хорошего похмелья, – помнит Кохановский. – Это было заметно даже не посвященному в происходящее накануне. К тому же он был небрит – с утра не мог заставить себя побриться… Володя как-то быстро успокоился и стал рассказывать, какой Марина в Москве произвела фурор, и как за ней увивались и Женя Евтушенко, и Вася Аксенов, и еще – какой-то режиссер с «Мосфильма», и как она всем этим знаменитостям предпочла его… «Нет, еще ничего не было. Но, кажется, будет…» (там же).
Потом он упросил друга позвонить «Люсечке» и сказать, что он у него и с ним все в порядке. Кохановский просьбу исполнил. Люся отвечала устало и как-то обреченно, сказав, что уже разучилась волноваться. Но все же напомнила, что Володю послезавтра ждут съемки в Одессе. На следующий день Кохановский усадил Высоцкого в самолет, вручил стюардессе коньяк и попросил давать его уставшему артисту только в крайних случаях и очень маленькими дозами…
В Одессе «уставшего» артиста действительно ждали. Продолжались съемки «Двух товарищей». Но и там он думал только о Марине. Но, может, это помогало входить в образ? Он был суров, малоразговорчив, нелюдим. А потому шокировал Инну Кочарян, когда внезапно подошел к ней на пляже и предложил: «Иннуля, надо поговорить… Слушай, у меня роман с Мариной Влади…». Когда об этом узнали в съемочной группе, все просто умирали от хохота. «У него роман с Мариной Влади. Это какая Марина Влади? Подпольная кличка «Как ее зовут?». Никто не поверил…» (см. Живая жизнь. М.: Московский рабочий, 1988). И зря…
«Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, если терем с дворцом кто-то занял!» – предлагал возлюбленной поэт. Первым «раем в шалаше» для них оказалась роскошная квартира Абдуловых в центре Москвы, на улице Горького, в знаменитом доме, стены которого могли бы успешно заменить мемориальные доски. «Мы, – вспоминает Марина, – тут в первый раз вместе жили, как говорится. И Севочка одолжил нам свою комнату. Меня трогает очень это место. Оно полно воспоминаний…» (Н. Крымова. Владимир Высоцкий // ОРТ. 30 мая 1987). Она очень целомудренно описывала тот знаменательный день и свои чувства к Владимиру: «Мы обедали у одного из его друзей. И я говорю ему: «Я остаюсь с тобой». От радости он безумствует. Я тоже. И так тихая любовь становится страстью. Я действительно встретила мужчину моей жизни… Мне всегда думалось, что в мужчине я искала своего отца. И вот в Володе есть что-то от бесконечной преданности, одаренности, от личности исключительно общей с моим отцом…» (М. Влади. Бабушка).
Владимир Высоцкий, Марина Влади и Всеволод Абдулов
Их совместная жизнь была переполнена и высокой поэзией, и пресной прозой. Как считает кинорежиссер Геннадий Полока, «Марина вела себя мудро, осторожно, тактично. В любой ситуации вела себя прекрасно. Хотя я помню дачу, когда сидит Марина, через два места сидит Иваненко, через три места Абрамова… Помню сдачу «Интервенции»… Рыдала Абрамова, рыдала и обнимала Володю, хотя они уже расстались. Очень взволнована была Марина, но скромно, только пожала ему руку и второй раз поехала посмотреть картину уже с Юткевичем на «Мосфильм». В тот же день…» (Ленинград, встреча со зрителями, 1983).
Марина Влади всегда в превосходной степени говорила о своем «Володье»: «Он было очень-очень нежный. С ним было так легко жить. Когда он не пил, конечно. Когда был в своем нормальном состоянии, он был мягким, добродушным, тактичным и очень щедрым. Он был работяга. Работал днем и ночью. В этом смысле он был очень сильным, но не был «твердым»» (24 часа. № 02. 1998). Ее слова словно бы перекликались с поэтическими признаниями мужа: «Я не был тверд, но не был мягкотел…».
На девятинах умершего друга в доме Высоцкого кинорежиссер Александр Наумович Митта говорил: «Она спасала его от многих сложностей жизни. Но это не то, что она, размахивая крыльями, порхала, как ангел, над семьей… Приезжает из Парижа молодая женщина, с двумя детьми под мышкой, один все время где-то что-то отвинчивает, второй носится, как кусок ртути… И Марина, спокойная, невозмутимая, сидит в этом будущем маленьком мире. Появляется Володя со своими проблемами и неприятностями. Она и этого успокаивает. А у нее свои заботы: она – актриса, талантливая, в расцвете, пользующаяся спросом, продюсеры отказываются с ней работать. Они отыскивают сложные контракты, а Марина отказывается… Она мотается из Москвы в Париж, из Парижа в Москву по первому намеку, что у Володи что-то не так, бросает все, детей под мышку – и сюда… Надо было сделать так, чтобы все эти сложности таились только в ней, чтобы они никому не были заметны, чтобы для Володи было лишь успокоение, только окружить его заботой… Володя был для нее главным, и мы все очень обязаны ее самоотверженности, ее доброте, ее мужеству…» (А. Митта. Москва, Малая Грузинская, 28. 2 августа 1980).
С Миттой был солидарен Михаил Жванецкий: «Насчет Володи Высоцкого знаю одно: почти всего в бытовом отношении добивалась для него Марина Влади. Она и квартиру в Москве выхлопотала, и в Париже через мэра пробилась к Брежневу, встретилась с ним и выбила-таки визу для Володи на свободный въезд-выезд. Это все Марина! Ей тоже нужно памятник ставить!» (М. Садчиков – М. Жванецкий. Наш юмор, увы, лучший в мире // На смену! 14 апреля 1989).
Марина очень мягко и сдержанно говорила о сути отношений с мужем, вернее о своей тактике в супружеской жизни: «…Не было случая, чтобы ему нужно было говорить мне делать что-то так, а не этак. Я старалась предугадать, опередить его. У меня характер все-таки попроще и чисто по-женски более пластичный. К тому же у него в голове было больше, чем у меня, так что прислушаться к его мнению было не зазорно… Он был больше, чем просто муж…» (см. Владимир Высоцкий. Человек, поэт, актер. М.: Прогресс, 1989).
«Я его очень любила. И я думаю, любовь помогает в жизни, конечно. Мы общались не только как муж и жена, мы общались как люди, как актеры. И я думаю, что, конечно, ему помогала. Не писать, конечно, – это не моя сфера. Но иметь хорошую жизнь (ну, по моим возможностям), чтобы он мог работать спокойно…» (М. Влади. Интервью корреспонденту «Би-Би-Си» Ю. Голигорскому, 25 января 1984).
Однако, говоря о материальных вопросах, Марина все же признавала, что очень рассчитывала на выход в Союзе долгожданного диска Высоцкого, по крайней мере, по двум причинам: «…Если пластинка выйдет, это будет своего рода признание твоего статуса автора-композитора. И потом – мы довольно скромно живем на твою актерскую зарплату, так что лишние деньги не помешают…» (М. Влади. Владимир, или Прерванный полет. М.: Прогресс, 1989). Директор «Таганки» Николай Дупак говорил, что «Володя страшно комплексовал из-за того, насколько он по сравнению с Мариной при всей своей популярности нищий. Потому он так много концертов давал, чтобы не жить на ее счет…» (А. Белый. Экс-директор Театра на Таганке Николай Дупак…).
«Да, твердый орешек, – рассказывала она о своем муже Наталье Крымовой. – Тут очень важно (нам повезло), что мы оба были знаменитыми. Но не было у нас борьбы за первую роль… Мы были на равных. Мы не тянули каждый на себя, потому что у каждого была своя публика. Нам повезло тоже, когда он стал немножко-немножко зарабатывать, немножко денег, немного, но как-то, все-таки… Вначале было очень тяжело, потому что я человек, естественно, как кинозвезда, я зарабатывала много денег. И это могло быть проблемой, как и в любом союзе. И это не было долгой проблемой. А в смысле власти в паре, да, ну, я думаю, что я его все-таки держала немного в руках. Как все бабы, в общем, когда мужик такой шальной, нужно держать его в руках…».
Там, в абдуловском доме, в их первом «любовном алькове» на улице Горького (ныне – Тверской), случилась трагедия, позже подвигнувшая Андрея Вознесенского на написание «Реквиема оптимистического», посвященного «Владимиру Семенову, шоферу и гитаристу». Помните?
За упокой Семенова Владимира
коленопреклоненная братва,
расправивши битловки, заводила
его потусторонние слова…
……………
…О златоустом блатаре рыдай, Россия!»
В день 30-летия со съемочной группой фильма «Интервенция». 25 января 1968 г.
Это, на самом деле, было страшно.
«Мы приехали с фестиваля, – рассказывала Марина. – Володя сидел тут тоже. Севина мама – Елочка – нам приготовила чудесный ужин. И вдруг у Володи горлом пошла кровь. И все думали, что он просто умирает. У нас на глазах. Мы вызвали врача. Врач сказал: «Ничего, путь он полежит немножечко, и все пройдет». И все не проходило, все у него кровь текла и текла. И в конце концов я сказала, что его нужно в больницу, это невозможно, у него пульса нету уж больше. И мы его провели через коридор, его выносили мальчики, с которыми я жутко разругалась, потому что они не хотели уже его брать. Я им устроила скандал, и они его взяли все-таки. Приехали в Склифосовского – и 18 часов откачивали…» (Н. Крымова. Владимир Высоцкий // ОРТ. 30 мая 1987).