And we dream of making our escape[4].
Мне вдруг захотелось лечь, свернуться калачиком и заплакать. Или сорваться с места и бежать по лесу, пока ноги не откажут. Одолевали позывы рвоты. Я хотела кричать, пока из горла не пойдет кровь. Я хотела снова увидеть маму, Лизбет и всех моих друзей, и даже тех ребят, кто мне не нравился. И Бена Пэриша. Просто чтобы сказать, что любила его и быть его девочкой мне хотелось больше, чем жить.
Песня стихла, ее сменили куда менее мелодичные трели сверчков.
Хрустнула ветка.
Кто-то у меня за спиной крикнул:
— Кэсси! Подожди!
Я не остановилась. Я узнала этот голос. Наверное, сама себя сглазила, когда подумала о Бене. Так бывает, когда до смерти хочется шоколада, а у тебя в рюкзаке только раздавленный пакетик «Скитлс».
— Кэсси!
Он побежал. У меня не было настроения бегать, и я позволила себя догнать.
Это закон, который ничто не сможет отменить: единственный верный способ не быть одному — захотеть побыть одному.
— Ты что тут делаешь? — спросил Криско.
Он пыхтел как паровоз, раздувал красные щеки; виски блестели, наверное от жира с волос.
— А что, не видно? — выдала я в ответ. — Сооружаю ядерную бомбу, чтобы уничтожить корабль-носитель.
— Ядерное оружие тут не поможет. — Криско расправил плечи. — Надо делать пушку Ферми.
— Ферми?
— Это парень, который изобрел бомбу.
— Я думала, ее изобрел Оппенгеймер.
Мои знания как будто произвели впечатление на Криско.
— Ну, может, Ферми бомбу и не изобретал, но идея была его.
— Криско, ты придурок, — сказала я, но, решив, что это звучит грубо, добавила: — Правда, я не знала тебя до Вторжения.
— Надо вырыть глубокую яму, положить на дно боеголовку, залить водой и запечатать стальной крышкой в несколько тонн весом. Взрыв за секунду превратит воду в пар, а пар сорвет крышку, и она полетит в космос со скоростью в десять раз быстрее звука.
— Ага, — согласилась я, — кто-то точно соорудит такое. — Ты поэтому меня подкарауливал? Хочешь, чтобы я помогла тебе построить ядерную паровую катапульту?
— Можно тебя кое о чем спросить?
— Нет.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Если бы ты знала, что через двадцать минут умрешь, что бы ты сделала?
— Понятия не имею, — ответила я. — Но точно в эти двадцать минут обойдусь без тебя.
— Это почему? — Криско не стал ждать ответа, наверное догадался, что он ему не понравится. — А если я буду последним человеком на Земле?
— Если ты будешь последним человеком на Земле, меня рядом с тобой не будет.
— Ладно. А если мы с тобой будем последними на Земле?
— Тогда ты все равно будешь последним, потому что я убью себя.
— Я тебе не нравлюсь.
— Да что ты говоришь? Как догадался?
— Представь, что мы их увидели, прямо здесь. Вот они идут, чтобы нас прикончить. Что ты тогда сделаешь?
— Не знаю. Попрошу прикончить меня первой. К чему ты клонишь, Криско?
— Ты девственница? — вдруг спросил он.
Я присмотрелась к нему. Он был абсолютно серьезен. Но большинство тринадцатилетних пацанов серьезны, когда у них начинают играть гормоны.
— Имела я тебя, куда хочешь, — буркнула я, обошла его и направилась в лагерь.
Похоже, я выбрала слишком слабое ругательство. Криско потрусил за мной, и ни один волосок у него на голове при этом не шевельнулся. Как будто он носил блестящий черный шлем.
— Я серьезно, Кэсси, — пыхтел на бегу Криско. — Бывает такое, что каждая ночь может оказаться последней.
— Придурок, так было и до их появления.
Он схватил меня за руку и развернул к себе, а потом приблизил ко мне щекастую сальную физиономию. Я была на дюйм выше, но он имел перевес в двадцать фунтов.
— Ты правда хочешь умереть, даже не узнав, каково это?
— С чего ты взял, что я не знаю? — переспросила я и рывком высвободила руку. — Больше никогда ко мне не прикасайся.
Смена темы разговора.
Криско снова попытался схватить меня. Я отбила его руку левой рукой, а правой ладонью хорошенько треснула по носу. От удара кран открылся — из носа Криско потекла алая струйка крови.
— Сука! — задыхаясь, выругался Криско. — У тебя мог быть хоть кто-нибудь. Хоть кто-то из твоей гребаной жизни, кто еще жив.
Он разревелся и побежал по тропинке. Потом упал и скис. На него навалилось все разом, и он сдался. Это в точности как если ты лежишь под большим «бьюиком», и ощущение такое, что все хуже некуда, но будет еще хуже.
Вот черт.
Я присела на тропинку рядом с Криско и сказала, чтобы запрокинул голову, а он жаловался, что так кровь затекает в горло.
— Ты только никому не рассказывай, — умолял он. — Если расскажешь, пострадает моя репутация.
Я рассмеялась. Просто не смогла удержаться.
— Где ты этому научилась? — спросил Криско.
— Девочки-скауты.
— А за такое дают значки?
— Значки дают за все.
Вообще-то я семь лет занималась карате. Бросила в прошлом году. Даже не помню почему. Мне вроде нравилось тогда.
— Я тоже такой, — сказал Криско.
— Что?
Он сплюнул на землю сгусток крови и сказал:
— Девственник.
Вот это шок.
— С чего ты взял, что я девственница? — спросила я.
— Если бы у тебя был секс, ты бы меня не ударила.
14
На шестой день пребывания в лагере я в первый раз увидела беспилотник.
Блестящий и серый на фоне ярко-синего дневного неба.
Вдруг поднялась дикая суматоха, люди кричали и бегали по лагерю, хватались за оружие, размахивали шляпами и рубашками и просто ликовали, то есть плакали, обнимались, хлопали друг друга по ладоням. Они думали, что пришло спасение. Хатчфилд и Брогден пытались всех успокоить, но безуспешно. Дрон пронесся по небу и скрылся за лесом. Потом вернулся, летя уже медленнее. С земли он был похож на аэростат. Папа с Хатчфилдом, присев в дверях барака, по очереди смотрели в бинокль.
— Крыльев нет. Без опознавательных знаков. Ты видел, как он в первый заход летел? Сверхзвуковой, точно, — говорил Хатчфилд и в ритм словам стучал кулаком по земле. — Эта штука внеземная, если только мы не выпустили какой-то секретный аппарат.
Папа с ним соглашался. Нас загнали в дома. Папа с Хатчфилдом продолжали стоять в дверях и передавать друг другу бинокль.
— Кэсси, это инопланетяне? — спросил Сэмми. — Они придут сюда?
— Тсс.
Я подняла голову и увидела, что за мной наблюдает Криско.
— Двадцать минут, — сказал он одними губами.
— Если придут, я их побью, — шепотом сказал Сэмми. — Всех прикончу карате!
— Правильно, — согласилась я и нервно погладила его по волосам.
— Я не собираюсь убегать, — продолжал Сэмми, — я их поубиваю за то, что они убили маму.
Дрон исчез. Позже папа сказал, что он ушел вертикально вверх и сделал это за долю секунды.
Мы среагировали на беспилотник, как среагировал бы любой на нашем месте.
Мы перепугались.
Некоторые побежали. Кто-то хватал все, что мог унести, и устремлялся в лес, кто-то срывался с места с пустыми руками и с ужасом в глазах. Никакие слова Хатчфилда не могли их остановить.
Не разбежавшиеся сидели в бараках до наступления ночи, а потом наша вечеринка ужаса перешла на новый круг.
Засекли нас или нет? Кто придет следом за дроном? Штурмовики, солдаты-клоны или роботы? Нас всех зажарят лазерными пушками?
Мы не осмелились зажечь керосиновые лампы, поэтому в бараке было темно, хоть глаз выколи. Прерывистый шепот, сдавленный плач. Мы лежали на койках и подскакивали при любом шорохе. Хатчфилд назначил в караул самых метких стрелков: «Что-то шевельнется — бей». Никто не мог выйти из барака без разрешения. А Хатчфилд никому его не давал.
Та ночь длилась тысячу лет.
Папа подошел ко мне в темноте и вложил что-то в руку.
Заряженный полуавтоматический «люгер».
— Ты же не веришь в оружие, — сказала я.
— Я много во что раньше не верил.
Одна женщина начала читать «Отче наш». Мы прозвали ее Мать Тереза. У нее были жидкие седые волосы, большие ноги и костлявые руки, и она ходила в вылинявшем синем платье. А еще она где-то потеряла свои зубные протезы. Мать Тереза постоянно перебирала четки и говорила об Иисусе. К ней присоединилось несколько человек. Потом еще несколько.
— Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.
В этот момент ехидный враг Матери Терезы, единственный атеист в лагере «Погребальная яма», профессор Даукинс из колледжа, крикнул:
— Особенно этим, инопланетного происхождения!
— Ты отправишься в ад! — пообещал ему кто-то из темноты.
— А как я пойму, что там очутился? — крикнул он в ответ.
— Тихо! — негромко приказал Хатчфилд со своего места у двери. — Хватит молиться!
— Настал Судный день, — завыла Мать Тереза.
Сэмми передвинулся на кровати поближе ко мне. Я положила пистолет между ног. Сэмми мог схватить его и случайно прострелить мне голову.
— Да заткнитесь вы все! — сказала я. — Брата моего пугаете.
— Я не боюсь, — сказал Сэмми и сжал кулачок. — А ты боишься, Кэсси?
— Да, — ответила я и поцеловала его в макушку.
Волосы Сэмми пахли чем-то кислым, я решила, что помою его утром.
Если утро вообще наступит.
— Нет, ты не боишься, — сказал он. — Ты никогда ничего не боишься.
— Мне сейчас так страшно, что я даже описаться могу.
Сэмми хихикнул. Он уткнулся в мое плечо лицом, и показалось, что оно горячее. Лихорадка? Так это обычно начинается. Я велела себе не поддаваться паранойе. Сэмми сотни раз бывал рядом с инфицированными и не заразился. «Багряное цунами» передается очень быстро, выжить может только тот, у кого есть иммунитет. У Сэмми есть иммунитет. Если бы у него не было иммунитета, он бы уже умер.
— Тебе лучше надеть подгузник, — поддразнил меня Сэмми.
— Может, так и сделаю.
— Если я пойду и долиною смертной тени…