— Но он стрелял в нас, а не в тех троих, что были перед ним. Почему выбрал не легкие мишени, а ту, по которой нереально попасть?
У Рингер, как и у меня, нет ответа на этот вопрос. Только в отличие от меня она не ставит его на первое место в списке проблем.
— По-другому не выжить, — делая ударение на каждом слове, повторяет она.
Я смотрю на Кекса, он смотрит на меня и ждет, какое я приму решение. Решать тут нечего.
— Можешь снять его отсюда? — спрашиваю я Рингер.
Та качает головой:
— Слишком далеко. Я только что выдала нашу позицию.
Я перемещаюсь ближе к Кексу.
— Останешься здесь. Через десять минут откроешься, чтобы отвлечь его, пока мы переходим на ту сторону.
Глядит на меня наивными, доверчивыми глазами.
— Знаешь, рядовой, вообще-то принято отвечать, когда получаешь приказ от командира.
Кекс кивает.
Я предпринимаю еще одну попытку:
— Отвечают: есть, сэр.
Он снова кивает.
— Отвечают вслух. Не кивком, а словами.
Еще один кивок.
Ладно, я хотя бы попытался.
Когда мы с Рингер возвращаемся к остальным, тело Умпы уже убрано. Его спрятали в какую-то машину. Идея Кремня. Нечто похожее он предлагает всем нам.
— Этот паркинг — отличное укрытие. Я хочу сказать, мы можем пересидеть в машинах, пока нас отсюда не заберут.
— Кремень, в этой группе решения принимает один человек, — говорю ему.
— Ага, и нам что от этого? А, я знаю. Давайте спросим Умпу.
— Кремень, — говорит Рингер, — расслабься. Зомби прав.
— Ага, пока вы вдвоем не попадете в засаду. Тогда ты скажешь, что он ошибся.
— Тогда ты станешь за главного и будешь командовать, — жестко говорю я и обращаюсь к Дамбо: — Присмотришь за Чашкой.
Конечно, если нам удастся оторвать ее от Рингер. Чашка снова прилипла к ее ноге.
— Не вернемся через тридцать минут — значит не вернемся вообще.
59
Бензовоз сгорел до покрышек. Мы садимся на корточки у пешеходного входа в паркинг. Улица подсвечена оранжевым светом догорающего огня.
— Вон там мы войдем, — говорю я. — Третье от левого угла окно. Выломано практически полностью, видишь?
Рингер кивает с отсутствующим видом. Ее мысли заняты чем-то другим. Она все время теребит монокуляр, то опустит его на глаз, то снова поднимет. Уверенность, которую эта девушка демонстрировала перед ребятами, испарилась.
— Попасть было нереально… — бормочет она и поворачивается ко мне: — Как понять, когда становишься Дороти?
Я трясу головой. Откуда такие мысли?
— Ты не становишься Дороти, — говорю я и для убедительности хлопаю ее по руке.
— Почему ты так в этом уверен?
У Рингер бегают глаза, словно она ищет подсказку. Вот так же у Танка бегали глаза перед тем, как он сорвался.
— Сумасшедшие не считают себя сумасшедшими. Они считают, что рассуждают очень даже здраво.
Я вижу в глазах Рингер отчаяние, это совсем на нее не похоже.
— Ты не сумасшедшая. Можешь мне поверить.
Неправильно выбрал слово.
— С какой стати я должна тебе верить?
Впервые я слышу в голосе Рингер какие-то эмоции.
— Почему я должна тебе доверять, и почему ты должен доверять мне? Откуда ты знаешь, Зомби, что я не из них?
Наконец-то простой вопрос.
— Потому что нас обследовали и мы прошли отбор. И мы не светимся, когда смотрим друг на друга через монокуляры.
Рингер очень долго глядит на меня, а потом бормочет под нос:
— Господи, как жаль, что ты не играешь в шахматы.
Наши десять минут истекли. Кекс открывает огонь по крыше противоположного здания. Снайпер тут же отвечает. Мы стартуем. Только сбегáем с тротуара на дорогу, пули прошивают асфальт перед нами. Мы разделяемся: Рингер вправо, я влево. Слышу свист пули, и кажется, проходит целый месяц, прежде чем она разрывает рукав моей куртки. Еле сдерживаюсь, чтобы не начать ответный огонь. — За месяцы тренировок у меня выработался инстинкт — стрелять в того, кто стреляет в меня. Я запрыгиваю на тротуар, еще два шага, и прижимаюсь к холодной стене. Здесь он меня не достанет. И в этот момент я вижу, как Рингер поскальзывается на небольшом обледеневшем участке дороги и падает лицом вперед, к тротуару.
Она машет мне рукой: «Уходи!»
Пуля выбивает осколок из бордюра, и этот осколок по касательной задевает шею Рингер. Плевать мне на ее протесты. Я бросаюсь к Рингер, хватаю за руку и затаскиваю на тротуар. Пока я пячусь к стене, еще одна пуля пролетает рядом с моей головой.
У Рингер из шеи течет кровь, в отблесках огня она кажется черной.
Рингер жестами показывает: «Уходим, уходим».
Мы быстро идем вдоль стены к выбитому окну и ныряем внутрь здания.
На все ушло меньше двух минут, а такое ощущение, что два часа.
Там, куда мы залезли, раньше был дорогой бутик. Его, конечно, разграбили, и не один раз. Кругом пустые витрины, разломанные вешалки и жуткого вида безголовые манекены, а на стенах постеры с преувеличенно серьезными моделями. Над прилавком выдачи покупок табличка: «Распродажа».
Рингер выбирает угол, откуда видны все окна и дверь, которая ведет в вестибюль. Она держится за шею, по руке стекает кровь. Надо осмотреть рану, но девчонка не хочет, чтобы я этим занимался. Делаю усталое лицо: «Не глупи, я должен посмотреть». Рингер сдается. Рана поверхностная. Я нахожу на демонстрационном столе кашне, Рингер его комкает и прикладывает к шее. Потом кивает на мой разорванный рукав:
— Ты ранен?
Я отрицательно мотаю головой и сажусь рядом с ней на пол. Мы оба тяжело дышим, от адреналина кружится голова.
— Я, конечно, не судья, но снайпер из него хреновый.
— Три выстрела, три промаха. Для бейсбола было бы здорово.
— Он стрелял больше трех раз, намного больше, — напоминаю я Рингер.
Из множества попыток только одна удачная — задел ногу Чашки.
— Любитель.
— Вероятно, — говорю я.
— Вероятно, — передразнивает меня Рингер.
— Он не светится, и он не профессионал. Одиночка защищает свою территорию, может, прячется от тех, за кем мы пришли. До смерти напуган.
Я не добавляю: «Как все мы». С уверенностью могу сказать только об одном из нас.
Кекс продолжает отвлекать снайпера. Выстрелы, тишина, потом снова выстрелы. Снайпер ни один выстрел не оставляет без ответа.
— Ну, тогда это будет легко, — мрачно говорит Рингер.
Я даже растерялся.
— Рингер, он не светится. У нас нет разрешения на…
— У меня есть. — Рингер кладет винтовку на колени. — Вот оно.
— Хм. Я думал, наша миссия — спасти человечество.
Рингер оценивающе смотрит на меня глазом, который не закрыт монокуляром.
— Шахматы, Зомби. Защищаешься от хода, который еще не сделан. Это важно, что он не светится в наших монокулярах? А то, что он мазал, когда мог нас всех перестрелять? Если два варианта одинаково вероятны, но один исключает другой, какой выбрать? Какой имеет значение, а какой нет? На какой поставишь свою жизнь?
Я киваю, но не понимаю.
— Ты хочешь сказать, что он все-таки может быть инвазированным?
— Я хочу сказать, что для нас безопаснее думать, что он инвазированный.
Рингер достает из ножен боевой нож. Я вздрагиваю, вспомнив ее ремарки в духе Дороти. Почему она взялась за нож?
— Что же имеет значение? — задумчиво говорит Рингер.
Теперь она абсолютно спокойна, но от этого спокойствия становится страшно, оно как надвигающийся грозовой фронт или как вулкан перед извержением.
— Что для нас важно, Зомби? Я всегда легко просчитывала такие вещи. А после инопланетных атак стала просто мастером в этом деле. Что по-настоящему важно? Первой умерла мама. Это было плохо, но важным было то, что у меня еще оставались папа, брат и сестренка. Потом я их тоже потеряла; важным стало то, что у меня осталась я. Когда дело дошло до меня, важных пунктов в моей жизни стало значительно меньше. Еда, вода, жилище. Что еще нужно? Что еще имеет значение?
Это плохо, а дальше будет еще хуже. Я не представляю, куда Рингер зайдет с такими мыслями, но, если она сейчас станет Дороти, мне конец. Возможно, потом она прикончит и всех остальных ребят из группы. Надо вернуть ее в реальность. Лучший способ вернуть человека в реальность — прикоснуться к нему, но боюсь, если предприму такую попытку, она вспорет мне живот боевым ножом с десятидюймовым лезвием.
— Важно это или нет, Зомби? — Рингер с интересом смотрит на меня и вертит в руках нож. — То, что он стрелял в нас, а не в гадов, которые стояли прямо перед ним? Или то, что он, когда стрелял в нас, все время промахивался? — Рингер поворачивает нож, кончик клинка упирается в палец. — Насколько важно то, что после электромагнитного импульса у них все работает? А то, что они орудуют прямо под кораблем-носителем: свозят в лагерь выживших, убивают инвазированных, сотнями сжигают тела, готовят нас, вооружают и посылают убивать остальных? Попробуй сказать, что это не важно. Скажи мне, что все это мелочи, что они вовсе не они? Подскажи, на какой вариант мне поставить свою жизнь.
Я снова киваю, только на этот раз следую за ее мыслью по тропинке, которая уходит в темноту. Я опускаюсь рядом с Рингер на корточки и смотрю ей прямо в глаза:
— Я не знаю, кто этот парень и почему он там засел, и я ничего не знаю про электромагнитный импульс, но комендант сказал мне, почему нас оставили в покое. Они думают, что мы уже не опасны.
Рингер отбрасывает со лба челку и делает следующий ход:
— Откуда комендант знает, что они думают?
— «Страна чудес». Нам удалось создать профиль…
— «Страна чудес», — повторяет за мной Рингер и резко переводит взгляд на заснеженную улицу за окном, а потом снова смотрит на меня. — «Страна чудес» — программа пришельцев.
— Верно. — («Оставайся с ней, но постарайся аккуратно вернуть ее обратно».) — Так и есть, Рингер. Помнишь, после того как мы отбили базу, обнаружили там…
— А если бы не обнаружили? Зомби, если бы не обнаружили? — Рингер тычет ножом в мою сторону. — И то и другое одинаково вероятно, а вероятность имеет значение. Поверь мне, Зомби, я спец в таких вопросах. До сегодняшнего дня я играла в жмурки, пора перейти к шахматам. — Она пе