— Ты как, порядке? — шепотом спрашиваю я и пригибаюсь пониже.
Сэмми кивает:
— Я знал, что ты придешь, Кэсси.
— Я же обещала, верно?
У Сэмми на шее медальон в форме сердечка. Что за черт? — Я трогаю медальон, а Сэмми немного от меня отстраняется.
— Почему ты так одета? — спрашивает он.
— Потом объясню.
— Ты теперь солдат, да? Ты в которой группе?
Группе?
— Ни в которой, — отвечаю ему. — Я сама себе группа.
Сэмми хмурится:
— Ты не можешь быть сама себе группа.
Сейчас действительно не время устраивать разборку насчет каких-то групп. Я оглядываюсь по сторонам и говорю:
— Сэмми, мы уходим отсюда.
— Я знаю. Майор Боб говорит, что мы полетим на большом самолете. — Сэмми кивает в сторону майора и хочет ему помахать, но я успеваю остановить малыша.
— На большом самолете? Когда?
Сэмми пожимает плечами.
— Скоро. — Он берет мишку и осматривает со всех сторон. — У него ухо порвано, — с укором говорит Сэмми, как будто я не справилась с домашним заданием.
— Сегодня? — спрашиваю я. — Сэм, это важно. Вы улетаете сегодня вечером?
— Так сказал майор Боб. Он сказал, что они вакулируют всех неважных.
— Вакулируют? А, понятно. Они эвакуируют детей.
Столько информации, что у меня голова идет кругом. Это путь на свободу? Просто сядем на борт самолета с другими детьми и сбежим после приземления… Только где мы приземлимся? Черт, и зачем я избавилась от комбинезона? Но даже если бы я его не выкинула и смогла пробраться на самолет, этого все равно не было в плане.
«Где-то на базе есть капсулы, скорее всего они рядом с командным центром или с жилищем Воша. В основном капсулы одноместные, они запрограммированы, чтобы переправить пассажира в безопасное место, подальше от базы. Не спрашивай куда. Капсулы — это ваш реальный шанс. Это неземные технологии, но я объясню, как управлять таким устройством. И сделаю это исключительно на случай, если тебе удастся найти капсулу, если вы вдвоем сумеете в нее залезть и если вас до того не схватят».
Слишком много «если». Может, лучше я вырублю кого-нибудь из детей и заберу у него комбинезон?
— А ты давно здесь? — спрашивает меня Сэмми.
Наверное, подозревает, что я не очень хотела с ним встречаться, потому что не уследила за ухом мишки.
— Дольше, чем рассчитывала, — бормочу под нос, и эта фраза решает все.
Мы не останемся здесь ни на минуту дольше, чем потребуется, и не сядем в самолет, летящий в «Приют-2». Я не поменяю один лагерь смерти на другой.
Сэмми играет с порванным ухом любимца. Вообще-то это не первое ранение. Мама зашила столько дырок, поставила столько заплаток, что я и счет потеряла. У мишки больше швов, чем у чудовища Франкенштейна. Я наклоняюсь ближе к Сэмми, чтобы привлечь его внимание, и в этот момент он поднимает голову и спрашивает:
— А где папа?
Шевелю губами, но слова не получаются. Я даже не думала, что надо сказать ему об этом… не думала о том, как ему об этом сказать.
— Папа? Он…
«Кэсси, только не усложняй».
Я не хочу, чтобы Сэмми расклеился в момент подготовки к побегу, поэтому даю папе еще немного пожить.
— Он ждет нас в лагере беженцев.
Нижняя губа Сэмми подрагивает.
— Папа не здесь?
— Папа занят. — Я хочу, чтобы Сэмми замолчал, и из-за этого чувствую себя последним дерьмом. — Поэтому он послал меня сюда. Чтобы я тебя забрала. Вот это я сейчас и делаю: забираю тебя отсюда.
Я тяну Сэмми за плечи, чтобы встал, а он упрямится:
— А как же самолет?
— Ты демобилизован, пошли.
Сэмми озадаченно смотрит на меня: «Демобилизован?»
Я хватаю его за руку и тащу к тоннелю. Иду прямо, с высоко поднятой головой, потому что идти крадучись, как Шегги и Скуби-Ду, — лучший способ привлечь внимание. Я даже покрикиваю на некоторых ребятишек, чтобы дали пройти. Если кто-нибудь попытается нас остановить, я не стану стрелять. Объясню, что малыш заболел и я веду его к врачу, иначе он сам облюется и облюет других. Вот если мне не поверят, тогда и устрою пальбу.
А потом мы оказываемся в тоннеле, и в это трудно поверить — навстречу идет врач. Половина его лица закрыта хирургической маской. Когда он нас замечает, у него округляются глаза. Вот здесь и выясним, насколько хороша моя легенда. Иными словами, если он нас остановит, я его пристрелю. Мы сближаемся, и я вижу, как доктор будто случайно опускает руку в карман халата. У меня в голове включается тревога — такая же сработала в круглосуточном магазине, когда я стояла за пивными холодильниками, а потом всадила всю обойму в солдата с распятием.
На принятие решения у меня половина от половины секунды.
Первое правило последней войны — не доверяй никому.
Я опускаю ствол с глушителем на уровень его груди, он достает руку из кармана.
В руке пистолет.
Но у меня штурмовая винтовка М-16.
Как долго длится половина от половины секунды?
Оказывается, достаточно для того, чтобы маленький мальчик, который не знаком с первым правилом последней войны, успел прыгнуть между пистолетом и винтовкой.
— Сэмми! — кричу я и убираю палец со спускового крючка.
Мой братик встает на цыпочки, его пальцы дотягиваются до лица доктора и срывают хирургическую маску.
Какое счастье, что я не могу увидеть в этот момент выражение на своей собственной физиономии.
Лицо у него не такое, как запомнившееся мне. Худое, бледное. Глаза провалились, и взгляд у парня застывший, как будто он болен или ранен, но я узнаю эти глаза. Я знаю, чье лицо было спрятано под маской, просто не могу это переварить.
Здесь, в этом месте. Спустя тысячу лет и в миллионе миль от школы имени Джорджа Бернарда. Здесь, в брюхе зверя, на дне мира, прямо передо мной стоит…
Бенджамин Томас Пэриш.
Кассиопея Мэри Салливан испытывает крутейший ОВТ[13]: она видит себя, ту, которая смотрит на него. Последний раз она видела Бена в школьном спортзале, после отключения электричества, — вернее, видела только его затылок. Когда же потом рисовала его в своем воображении, рациональная часть ее сознания твердила, что Бен Пэриш погиб, как и все остальные.
— Зомби! — кричит Сэмми. — Я знал, что это ты.
«Зомби?»
— Куда ты его ведешь? — спрашивает меня Бен.
Я не помню, чтобы у него был такой низкий голос. Или меня память подводит, или он специально говорит басом, чтобы казаться старше?
— Зомби, это Кэсси, — с упреком говорит ему Сэмми. — Понимаешь, это Кэсси.
— Кэсси? — переспрашивает Бен, как будто никогда не слышал моего имени.
— Зомби? — переспрашиваю я, потому что никогда раньше не слышала этого прозвища.
Я срываю с головы кепи, надеясь, что так ему будет легче меня узнать, но почти сразу жалею об этом. Забыла, в каком состоянии мои волосы.
— Мы учились в одной школе. — Я торопливо расчесываю пятерней свои укороченные кудри. — Я сидела за тобой на химии.
Бен трясет головой, как будто хочет сбросить с лица паутину.
— Я же тебе говорил, что она придет, — продолжает Сэмми.
— Помолчи, Сэм, — строго требую я.
— Сэм? — переспрашивает Бен.
— Кэсси, меня теперь зовут Наггетс, — информирует Сэм.
— Охотно верю, — говорю я и поворачиваюсь к Бену: — Ты знаком с моим братом?
Бен с опаской кивает. Я все еще не могу понять, почему он так себя ведет. Конечно, не жду, что он бросится меня обнимать или хотя бы вспомнит, где я сидела на химии, но у него какой-то напряженный голос и он все еще держит пистолет.
— А почему ты оделся как доктор? — спрашивает его Сэмми.
Бен как доктор, я как солдат. Мы как два ребенка, решившие поиграть в переодевание. Ненастоящий доктор и ненастоящий солдат прикидывают, не вышибить ли друг другу мозги.
Первые секунды нашей с Беном Пэришом встречи были, как бы это сказать, очень странными.
— Я пришел забрать тебя отсюда, — говорит Бен Сэмми, но продолжает смотреть на меня.
Сэмми поворачивается ко мне. Разве я не с той же целью, что и Бен, сюда явилась? Теперь малыш по-настоящему запутался.
— Никуда ты моего брата не заберешь, — говорю я.
— Это все обман, Вош один из них, — торопится сказать Бен. — Они используют нас, чтобы уничтожать тех, кому удалось выжить. Они хотят, чтобы мы убивали друг друга…
— Знаю, — перебиваю я его. — А как ты об этом узнал? — И почему решил забрать Сэма?
Бен явно не ожидал, что я так отреагирую на его сногсшибательную новость. А потом до меня доходит. Он думает, что мне промыли мозги, как всем остальным ребятам в этом лагере. Это так глупо, что я даже смеюсь. И пока смеюсь как идиотка, до меня доходит кое-что еще: у Бена тоже мозги не промыты.
А значит, ему можно доверять.
Я, конечно, не могу читать его мысли, но, когда начала смеяться, они, наверное, потекли вот в таком направлении: «Почему эта стриженная под горшок девчонка ржет? Потому, что моя информация кажется ей очевидной, или потому, что она считает это бредом?»
Сэмми выступает в роли посредника на переговорах.
— Я знаю, что делать, — говорит он. — Мы пойдем вместе!
— Ты представляешь, как отсюда выбраться? — спрашиваю я Бена.
Сэмми гораздо доверчивей, чем я, но его идея, в общем, неплохая. Поиск летающих капсул — если они существуют в природе — всегда был слабым местом в моем плане.
Бен кивает:
— А ты?
— Я знаю маршрут… только не знаю, как на него выйти.
— Не знаешь, как выйти на маршрут? Ладно.
Бен улыбается. Выглядит он хреново, но улыбка осталась прежней. Она освещает тоннель, как лампочка в тысячу ватт.
— Я знаю дорогу, по которой можно выйти на маршрут.
Бен опускает пистолет в карман и протягивает мне руку:
— Пойдем вместе.
А я спрашиваю себя: взяла бы эту руку, если бы она принадлежала кому-то другому?
84
Сэмми первым замечает кровь.
— Ерунда, — ворчит Бен.
Судя по его лицу, это не ерунда. Судя по его лицу, это совсем не ерунда.