Кафка начал работу над «Процессом», когда разразилась Первая мировая война. Она никак не затронула душу писателя. Патриотическая лихорадка его только угнетает, и вместо того, чтобы с энтузиазмом поддержать военные действия, он еще больше замыкается в себе. «Я обнаруживаю в себе только мелочность, нерешительность, зависть и ненависть к воюющим, которым я страстно желаю всех бед» — и в то же время Кафка надеется, что его призовут. Он хотел разделить общую судьбу, стать наконец-то членом общества. Его признали ограниченно годным, но в конце 1917 г. у него произошел очередной приступ болезни, и война прошла стороной, так и не вернув Кафку к реальности.
Писателю был тридцать один год, когда он впервые начал жить отдельно от родителей, покинув ненавистный семейный очаг. Уход не принес ему освобождения. Еще три года он будет переезжать из одной квартиры в другую, оставаясь вечно недовольным, страдая от шума или ощущая себя заключенным в четырех стенах. В начале марта 1917 года Кафка переселяется во «дворец Шёнбрун» — а через пять месяцев он начнет харкать кровью из-за запущенного туберкулеза обоих легких. Кафка не обращал на это внимания, казалось, он культивировал болезнь в наказание за свою жизнь. В одном из писем он утверждает, что его нездоровье есть следствие лжи, в которой он так долго жил.
К этому времени Кафка умудрился в очередной раз помириться с Фелицей, назначить очередную дату свадьбы, успел поволноваться насчет преимуществ холостяцкой жизни, написать несколько рассказов. Близость женитьбы оживила в нем все комплексы и страхи; Франц видел конфликт между разумом и сердцем, а себя ощущал его центром. Исследователи отмечают, что фантазии подобного рода («мессианский» бред и бред манихейства) свойственны людям, страдающим шизофренией. В начале июля 1917 г. Фелица и Франц обручаются в Праге во второй раз, но до женитьбы дело так и не доходит. Кафка возомнил, что туберкулез стал результатом решения отказаться от «чистой» духовной жизни, и навсегда отвернулся от Фелицы. Некоторое время спустя Фелица вышла замуж, родила двух детей, уехала в США, где и закончила свою жизнь. Говорят, что ее потомки проклинают имя Кафки (хотя, скорее, им следовало предъявлять претензии Максу Броду, опубликовавшему интимную переписку Франца и Фелицы).
Кафка лечился от туберкулеза и, наблюдаясь в одном из частных пансионов, познакомился с одной привлекательной дамой, «любительницей кино, оперетты и комедии, пудры и фиалок». Его новая знакомая была простолюдинка. Как и многие люди ее круга, она оказалась невежественной, жизнерадостной, легкомысленной и открытой. Ее звали Юлия Вохрыцек, и к моменту знакомства с Кафкой ей исполнилось 28 лет.
Едва вернувшись в Прагу, они начинают встречаться. Юлия, если верить Кафке, не хотела ни брака, ни детей. Однако Кафка, который чувствовал себя слишком большим грешником, если не предлагал руку и сердце, просил ее выйти за него замуж. Она согласилась, и они стали подыскивать жилье, дали объявление о бракосочетании. Отец Кафки против этой женитьбы, выбор сына кажется ему неразумным — и после гневной вспышки отца Франц пишет в ноябре 1919 года знаменитое «Письмо отцу».
Впрочем, слова отца возымели свое действие — во всяком случае, они стали для писателя формальным предлогом пересмотреть свое отношение к браку с Юлией. Свадьба отменяется: за два дня до женитьбы оказалось, что у молодоженов нет подходящего жилья. Это событие было расценено как знак судьбы — и оба тотчас же отказались от планов на совместную жизнь. Через несколько лет после связи с Кафкой Юлию встречают в Велеславене (психиатрической клинике), где ее след окончательно теряется.
В первые месяцы 1920 года Кафка останавливается на Южном Тироле. Едва устроившись, он завязывает переписку с Миленой Есенской, переводчицей его рассказов на чешский язык. В жизни писателя начался очередной роман; период всепоглощающей страсти длится лишь несколько месяцев.
Кафка едва представлял, кто такая Милена и какую жизнь она ведет. Ей тогда было 23 года, но за ней тянулась слава довольно сомнительного свойства. Ей приписывают то лесбийские наклонности, то обвиняют в краже кокаина из аптечки отца-врача, то смакуют подробности ее очередного романа. Надо сказать, что Милена также прошла через Велеславень.
И в то же время Кафка впервые встречает женщину, с которой у него устанавливается полное взаимопонимание. Слова Кафки находят отзвук. Он восхищается маленькими текстами Милены. Он открывает в ней сочетание рассудочного ума и страстности, и это восхищает его — именно такого равновесия он стремился достичь долгие годы.
Однако Милена не может согласиться на монашескую жизнь рядом с Кафкой, который, по его собственным словам, может желать лишь тех женщин, которых не любит. Безбрачие — это его приговор. В начале января 1922 года Франц переживает сильнейший нервный срыв, который мог стать последним в его жизни.
Кафка снова мечтает покинуть Прагу, уехать на Балтийское побережье. Он отправляется в путешествие, знакомится с Дорой Димант. Дора стала спутницей последних месяцев жизни писателя. Сохранились лишь два ее портрета, на них она предстает совсем юной девушкой, улыбчивой и счастливой. С Дорой Кафка вел себя как ребенок. Они прекрасно подходили друг другу.
Ради Доры Кафка покинул Прагу и уехал в Берлин, о котором мечтал всю жизнь. Его здоровье стремительно ухудшается, но письма берлинского периода наполнены покоем. Однако после шести месяцев душевной гармонии и счастья наступает агония.
17 марта 1924 года Макс Брод привозит Кафку, который находится в плачевном состоянии, в Прагу и доставляет в родительский дом. Кафка снова оказался в ненавистном кругу семьи. На второй неделе апреля в сопровождении Доры Димант он отправляется в лечебницу «Венский Лес». Затем, ввиду серьезности состояния, его переводят сперва в университетскую клинику профессора Хаека, а затем в санаторий доктора Гофмана. Страдания его становятся невыносимыми; он обращается к врачу: «Доктор, дайте мне смерть, иначе вы убийца».
Франц Кафка умер 3 июня 1924 года на руках Доры и в присутствии своего приятеля Роберта Клопштока. Тело Кафки было перевезено в Прагу и погребено 11 июня на Страшницком кладбище. Несколько лет спустя рядом с писателем будут похоронены его родители — даже после смерти они оказались рядом с ним.
Для литературного мира уход Франца Кафки прошел незамеченным. Единственным откликом был некролог, помещенный Миленой в газете «Народни листы»: «Он был застенчив, беспокоен, нежен и добр, но написанные им книги жестоки и болезненны. Он видел мир, наполненный незримыми демонами, рвущими и уничтожающими беззащитного человека. Он был художником и человеком со столь чуткой совестью, что слышал беду даже там, где глухие ошибочно считали себя в безопасности».
Не прошло и года, как Макс Брод опубликовал «Процесс», и имя Кафки вошло в историю литературы. Поступая так, он нарушил настоятельную волю автора, требовавшего сжечь после смерти все его рукописи.
КЕЛЛЕР ХЕЛЕН
(род. в 1880 г. - ум. в 1968 г.)
«Редко, но случается, что в руки воспитателя попадает существо, по всем биологическим показателям принадлежащее к виду Homo sapiens, но не обнаруживающее признаков человеческой психики — ни речи, ни мышления, ни сознания, ни даже примитивных проявлений целенаправленной деятельности. Такое существо растет — увеличивается в размерах, однако психическое развитие так и не начинается.
Непосредственная причина этого явления — слепоглухота, то есть одновременное отсутствие и зрения, и слуха. Получена ли она от рождения или обретена в раннем детстве в результате болезни или несчастного случая — это дела не меняет, ибо при рано наступившей слепоглухоте очень быстро деградируют и атрофируются все намеки на человеческую психику. Ребенок становится подобным некоему человекообразному растению, чем-то вроде фикуса, который живет лишь до тех пор, пока его не забыли полить. И это при вполне нормальном (с биологической, с медицинской точек зрения) мозге. Мозг продолжает развиваться, но в нем не возникает ни одной нейродинамической связи, обеспечивающей психическую деятельность.
Он остается лишь органом управления процессами, протекающими внутри тела ребенка…»7
Эти слова были написаны о результатах психолого-педагогического эксперимента, проводившегося в России в 70-е годы XX века. Тогда четверо учеников специализированного Загорского интерната для слепоглухонемых детей — Сергей Сироткин, Наталья Корнеева, Александр Суворов, Юрий Лернер — попали в руки специалистов-дефектологов А. И. Мещерякова иЭ. В. Ильенкова. Те воспитали их и даже подготовили к поступлению в вуз. Все четверо стали студентами МГУ, учились на психологическом факультете, защищали диссертации, работали в НИИ. Сейчас о четырех участниках эксперимента, судьбы которых сложились по-разному (самым удачливым оказался А. Суворов), лишь изредка вспоминают журналисты.
То был смелый эксперимент, но даже в научных журналах подчеркивалась его идеологическая подоплека, акцентировалось, что воспитание этих детей является исключительной заслугой советской педагогики и психологии. Безусловно, умалять заслуги отечественной психологии было бы, по меньшей мере, несправедливо, а то и кощунственно — разработками советских психологов до сих пор пользуются на Западе.
Но нельзя не сказать о том, что смелый эксперимент стал, по сути, попыткой воспроизвести результаты, полученные еще в XIX веке Энн Салливан — учительницей, преподававшей в институте Перкинса. Только тогда это был никакой не эксперимент, и ценность в нем была не научная, а чисто человеческая. Энн Салливан подарила миру писательницу, общественную деятельницу, исследовательницу Хелен Келлер. Слепую и глухую.
Хелен Келлер прожила 87 лет и написала семь книг о себе, своих ощущениях, учебе, мировоззрении и понимании религии, среди которых «Мир, в котором я живу», «Дневник Хелен Келлер» и др. Свои книги она писала сама, освоив пять видов рельефной печати. Много ездила по миру, занимаясь проблемами людей с ограниченными физическими возможностями, активно боролась за вовлечение слепоглухонемых в активную жизнь общества.