Здесь, по его словам, зародилась «неистовая, но чистая любовь и страсть» к Джону Эдльстону, юному хористу, пение которого Байрон впервые услышал в храме Святой Троицы. «Сначала его голос, — писал Байрон, — привлек мое внимание, затем я был заворожен выражением его лица, а его обходительность навсегда привязала меня к нему… Определенно я люблю этого человека больше всех на свете, и ни время, ни расстояние не повлияют на мои (как правило) меняющиеся настроения». Некоторые ранние стихотворения Байрона посвящены Джону, например, «К Э…..», «Стансы к Джесси» и «Сердолик». Этот камень — подарок Эдльстона — поэт хранил до конца своих дней, и об этом можно прочесть в стихотворениях первого сборника Байрона «Часы досуга».
1808 г. Джордж провел в Лондоне, развлекаясь и отдаваясь «бездне чувственности», как говорил об этом сам поэт. У него был огромный любовный аппетит, и сохранились документы, в которых Байрон характеризуется как поклонник различных сексуальных приспособлений. В Лондоне у него было две постоянные любовницы, и, кроме этого, через его квартиру прошло великое множество безвестных проституток. Молодой повеса очень любил, когда одна из его любовниц наряжалась в мужскую одежду. Маскарад окончился, когда «у юного джентльмена прямо в гостиничном номере случился выкидыш».
В следующем году вместе с близким другом по Тринити-Колледжу Джоном Кэмом Хобхаузом Байрон предпринял длительную поездку в Португалию, Испанию, Албанию, Грецию и Константинополь. Это путешествие изменило его жизнь. Поэт влюбился в природу Средиземноморья, людей, его населяющих, и их образ жизни, который после Англии казался ему простым, естественным, раскрепощенным. Особенно очаровали его юные греки, и с некоторыми из них Джордж поддерживал любовные отношения. Среди них были Евстатис Георгио и Николо Жиро, которого Байрон по возвращении в Лондон включил в свое завещание. Интимная жизнь с Николо впоследствии сыграла не последнюю роль при разводе Байрона с женой.
В 1811 г. до Байрона дошла печальная весть о преждевременной смерти Джона Эдльстона. Поэт писал: «Вчера я узнал
о смерти, которая потрясла меня, как никакая другая, о смерти человека, которого я любил, как никого другого, человека, которого я любил больше всех на свете и который, я верю, любил меня до конца своих дней». В память об Эдльстоне Байрон сочинил серию элегий «Тирза», однако изменил местоимения для публикации, чтобы не шокировать читателей.
Появившиеся в 1812 г. первые две песни «Паломничества Чайльд-Гарольда», созданные во время путешествия по Средиземному морю, принесли Джорджу известность. Поэзию Байрона воспринимали как манифест поколения, считавшего свою эпоху историческим безвременьем. Связывая, как многие сверстники, надежду на торжество справедливости и вольности с Великой французской революцией 1789 г., поэт трагически пережил перерождение республики в диктатуру, а затем в империю.
В этот период у Байрона был бурный роман с рыжеволосой светской львицей леди Кэролайн Лэм, 27-летней женой сэра Уильяма, который позже стал премьер-министром Англии. Связь продолжалась полгода и закончилась скандальным разрывом. Поэт также вкусил «осенних чар» Джейн Элизабет Скотт, 40-летней жены графа Эдварда Харли, которая поддерживала его радикальные политические настроения.
В 1813 г. Байрон безрассудно увлекся своей сводной сестрой Августой, бывшей замужем за полковником Ли. При встрече в каждом из них вспыхнула страсть, результатом которой стала их дочь Медора. В то время было принято считать, что кровосмесительные связи порождают чудовищ. После рождения дочери Байрон написал леди Мельбурн: «Это отнюдь не обезьяна, а если она на нее чуть-чуть и похожа, то это, видимо, из-за меня».
Биограф Байрона, французский писатель Андре Моруа, довольно подробно описал в своей книге «Письма к незнакомке» этот шокирующий факт в жизни поэта: «Когда я писал книгу о его жизни, мне пришлось заниматься довольно щекотливыми разысканьями по этому поводу. Многие английские ученые отрицали, что Байрон и Августа Ли вступили в преступную кровосмесительную связь. В конце концов, его родственница (в то время ей было 85 лет) допустила меня к тайным семейным архивам. Я провел волнующую ночь, расшифровывая интимные дневники и письма. К утру я уже все знал и с некоторым смущением отправился к достопочтенной хозяйке дома.
— Увы, леди Ловлас, — сказал я ей, — отпали все сомнения… Я обнаружил доказательства кровосмешения. Как добросовестный историк, я буду вынужден рассказать обо всем этом в полном согласии с документами… Заранее прошу меня извинить.
Она с изумлением воззрилась на меня:
— А, собственно, в чем вы извиняетесь?.. — спросила она. — Байрон и Августа? Ну конечно. Неужели вы в самом деле сомневались?.. Как же иначе? Два юных существа разного пола оказались вдвоем в занесенном снегом мрачном замке и провели взаперти много времени… Как же, по-вашему, они должны были вести себя?
Из этого разговора я понял, что пресловутый запрет соблюдался в Англии XIX века не столь уж и неукоснительно».
Чтобы выпутаться из создавшегося положения, спустя два года Байрон женился на Анне Изабелле Милбэнк, происходившей из состоятельной аристократической семьи, строго придерживавшейся условностей света и требований церкви. С самого начала семейной жизни жена Байрона стремилась приобщить его к религии, была против его общественной деятельности, которую он вел, став членом Комитета по управлению театром Друри-Лейн. В это время он много пил и, напившись, бил и ломал дорогие вещи, грозился привести в дом свою очередную любовницу, актрису Сюзан Буасси. На этой почве в семье постоянно возникали размолвки.
В декабре 1815 г. у Байрона родилась дочь Ада Августа, а в январе 1816 г., то есть через год семейной жизни, жена Байрона ушла от него, фактически обвинив мужа в гомосексуальных наклонностях, что каралось тогда в Англии смертной казнью. Родители жены предприняли активные действия, чтобы начать бракоразводный процесс.
Байрон в эти дни писал ей: «…Относительно предъявленных мне обвинений ваш отец и его советники дважды отказались что-либо мне сообщить. Эти две недели я страдал от неизвестности, от унижения, от злословия, подвергался самой черной и позорной клевете и не мог даже опровергать догадки и пошлые толки относительно моей вины, раз ничего не мог добиться из единственного источника, где все должно быть известно».
Официальные политические круги давно уже настороженно относились к Байрону как к автору произведений и выступлений, обличающих внутреннюю и внешнюю политику Англии, поэтому начавшийся семейный разлад между Байроном и его женой получил резонанс в высшем свете и стал поводом для злобной травли поэта. Газеты раздували скандал, кредиторы описывали имущество. Байрону нельзя было появиться на улицах. Он оказался перед необходимостью оставить родину.
25 апреля 1816 г. поэт навсегда покинул Англию. Последним стихотворением, написанным на родной земле, были «Стансы к Августе», сестре, которая все это тяжелое время была его опорой и поддерживала в нем твердость духа.
Пережитое потрясение стало «вечным ядом», отравляющим его жизнь в оставшиеся годы, наложило отпечаток на тональность цикла стихотворений «Еврейские мелодии», где отзываются метафоры Библии, на поэму «Шильонский узник», драматические мистерии «Манфред» и «Каин». Эти произведения, как и созданный в 1813–1814 гг. триптих «восточных поэм» («Гяур», «Корсар» и «Лара» с их ориентальным фоном, создающим ощущение красочности, эмоциональной насыщенности), закрепили представление о байроническом герое как истинном выразителе социальной психологии своего века.
Перед отъездом у Байрона была еще одна связь. Он получил несколько писем от Клер Клермонт, 17-летней приемной дочери Уильяма Годвина, активного проповедника свободной любви. Клер была привлечена к Байрону шумным скандалом, разразившимся вокруг его имени. В письмах она настойчиво предлагала ему пользоваться ее телом в любое удобное для него время. Байрон в конце концов уступил Клер за неделю до своего отъезда. В январе следующего года у нее родилась дочь Аллегра, которую поместили в пансионе при монастыре в Баньякавалло, и отец изредка навещал ее там.
Первоначально Байрон предполагал из Англии отправиться во Францию, а затем в Италию, но французские власти разрешили ему лишь проехать по стране, не останавливаясь в городах. Он поехал через Фландрию и вдоль Рейна в Швейцарию и поселился на берегу Женевского озера, на вилле Диодати. Поэт тяжело переживал разрыв с семьей и родиной. Свое состояние он описал в письме к сестре из Женевы: «…разрыв — разбил мне сердце: мне кажется, будто по нему прошел слон».
Первые месяцы изгнания прошли в одиночестве. Значительным событием в жизни Байрона стала встреча с молодым английским поэтом Перси Биши Шелли, которая положила начало их дружбе. Поэты оказывали друг на друга взаимное влияние. Осень 1816 г. застала Байрона уже в Венеции, где его спутником был Хобхауз и где, помимо романов с замужними и незамужними женщинами, поэт начал писать «Дон Жуана» — остроумное описание подвигов легендарного и неутомимого героя-любовника.
В это время Байрон был очень похож на своего героя. Позже он подсчитал, что почти половина всех денег, потраченных им за год проживания в Венеции, ушла на любовные утехи с более чем двумя сотнями женщин. Он писал: «Эта цифра, возможно, неточна. Я их последнее время перестал считать». Отрицательной стороной такого образа жизни стала гонорея — «проклятие Венеры», как он ее называл.
Страстная влюбленность в 19-летнюю замужнюю графиню Терезу Гвиччиоли, лишенную возможности соединить свою судьбу с Байроном, способствовала сближению поэта с карбонариями и активному участию вместе с ее отцом и братьями в итальянском освободительном движении. Поэт, снискавший во всем мире репутацию «Колумба наших дней», как отзывался о нем А. Вяземский, мечтал о «поэзии политики», означающей прямую вовлеченность в революционные коллизии эпохи.
В 1819 г. Байрон из Венеции, где прожил более трех лет, переехал в Равенну. Это был