Вдохновленная идеями жирондистов Шарлотта Корде, прочитав последнее заявление Марата, в котором он требовал отрубить уже 260 тысяч голов, ни больше ни меньше, была повергнута в ужас. У нее не было мужа и детей, и всю свою нерастраченную любовь и заботу она обернула на Францию и ее народ, главным врагом которых считала Марата. В одном из писем того времени она написала: «Друзья гуманности и закона никогда не будут в безопасности, доколе жив Марат». Миссию палача Корде решила взять на себя. Она все трезво и тщательно спланировала: убийство должно было произойти публично, на заседании Конвента, после чего разъяренная толпа немедленно растерзала бы ее на месте, и никто никогда не узнал бы ее имени, избавив от горя и позора ее родных, которым она перед отъездом в Париж написала, что навсегда уезжает в Англию. Но этому плану не суждено было сбыться. Имя убийцы тирана стало известно не только свидетелям преступления и судьям, но и всему миру.
Прибыв на почтовом дилижансе в Париж, Шарлотта Корде узнала из разговоров, что Марат тяжело болен и практически не покидает своей квартиры на улице Кордельеров. Но девушка не растерялась. 13 июля 1793 года в шесть часов утра она вышла на прогулку, чтобы спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Через пару часов новый план был готов. Корде зашла в скобяную лавку и купила большой кухонный нож. После завтрака в гостинице, где она остановилась, Шарлотта отправилась к дому Марата. Дверь открыла его любовница Симона Эврар и сказала, что Жан Поль болен и посетителей не принимает. С ледяным спокойствием, не покидавшим ее с момента приезда в Париж и все последующие дни, Корде вернулась в гостиницу и написала Другу народа письмо: «Гражданин, я прибыла из Кана. Твоя любовь к стране придала мне уверенности, что ты возьмешь на себя труд выслушать известия о печальных событиях, имеющих место в той части Республики. Поэтому до часу пополудни я буду ждать вызова к тебе. Будь добр принять меня для минутной аудиенции, и я предоставлю тебе возможность оказать Франции громадную услугу». Тщетно прождав до вечера, девушка написала вторую записку, менее официального и возвышенного содержания: «Марат, я писала Вам сегодня утром. Получили ли Вы мое письмо? Смею ли я надеяться на короткую аудиенцию? Если Вы его получили, то, надеюсь, не откажете мне, учитывая важность дела. Сочтете ли Вы достаточным уверение в том, что я очень несчастна, чтобы предоставить мне право на Вашу защиту?» Второе послание она отправилась вручить лично, предварительно спрятав купленный утром нож в складках завязанной на груди косынки.
На момент прихода Шарлотты Корде Марат принимал лечебную ванну, в которой последнее время проводил почти круглые сутки; там же он и работал. Письменным столом ему служила доска, лежавшая поперек ванны, на ней он редактировал гранки последнего выпуска газеты «Друг народа». И снова Симона Эврар, открывшая дверь Шарлотте, отказалась ее впускать, но Марат услышал голоса в прихожей и потребовал от любовницы объяснений. Та подала ему записку, принесенную Корде. Прочитав ее, Марат потребовал впустить девушку. Через пару минут они остались наедине. Корде сообщила, что в Кане укрываются беглые депутаты-жирондисты, которые готовят бунт. Марат схватил перо, обмакнул в чернила и попросил назвать их имена. Шарлотта подвинулась ближе и начала перечислять имена своих друзей. Когда она закончила диктовать, Друг народа сказал, что скоро их ждет гильотина. В этот момент Корде достала нож из-под косынки и точным молниеносным ударом вонзила его в грудь Марата по самую рукоятку. На его последние слова: «Ко мне, мой друг! На помощь!» – ворвалась Симона Эврар и подняла крик. В комнату вбежали две служанки и комиссионер Лоран Ба, ударивший убийцу стулом по голове. Впрочем, это было лишним – Шарлотта Корде скрываться не собиралась, с самого начала настроившись на самопожертвование. Довольно быстро подоспели врачи, констатировавшие смерть Марата, и жандармы, арестовавшие Шарлотту. Весть об убийстве Друга народа молниеносно разлетелась по городу, целую ночь на улицах бурлила толпа, дом с телом убитого окружило несметное количество возмущенного народа.
Двое с половиной суток Шарлотта Корде провела в тюрьме Аббатства, сохраняя полное спокойствие и мужественно перенося все унижения допросов и пыток – она достигла поставленной цели и исполнила, как ей казалось, свой долг перед Францией и Свободой. Об этом времени она говорила: «Уже два дня я наслаждаюсь покоем». Ни одна газетная статья, посвященная убийству Марата, не обходилась без сравнения Корде с Брутом, и она искренне гордилась этим. В свободное от допросов время она писала письма друзьям, оценивая и разъясняя свой поступок и детально описывая убийство и его последствия для Франции. Корде также обратилась в Комитет народной безопасности с просьбой допустить к ней художника, дабы оставить память друзьям. Помимо спокойствия, ее не покидало и чувство юмора. Например, в защитники Шарлотта хотела пригласить себе Робеспьера. Она не боялась смерти, которая с самого начала была неотъемлемой частью ее плана, возможно, свою роль сыграло и честолюбие дворянки, получившей возможность прославиться в веках. Она была убеждена, что потомки оценят ее поступок.
15 июля в восемь часов утра началось судебное разбирательство в Революционном трибунале. Корде прервала опрос свидетелей заявлением о том, что это она убила Марата, и не стоит тратить время впустую. На вопрос судьи, кто внушил ей столько ненависти, она ответила, что у нее было достаточно своей. Ответы Шарлотты Корде судье и прокурору, дошедшие до нас в судебных протоколах, поражают красноречием и остроумием, видимо, девушка по праву являлась родственницей признанного мастера слова Корнеля. «Я убила одного, чтобы спасти сотни тысяч; я убила мерзавца, чтобы спасти невинных; я убила свирепого дикого зверя, чтобы дать Франции умиротворение. Я была республиканкой еще до революции, и мне всегда доставало сил бороться за справедливость» – такими были ее последние слова на суде. Адвокату нечего было сказать в ее защиту, кроме того, что она признает свою вину и совершила свое преступление в состоянии фанатического исступления. Присяжные большинством голосов признали Корде виновной. Ее перевезли в камеру смертников в Консьержери и прислали священника, которого она, поблагодарив, отпустила. Зато с удовольствием приняла добившегося разрешения написать ее портрет художника Оэра, которому подарила на память прядь своих волос, перед тем как ее коротко остригли, готовя к гильотине.
Перед казнью Шарлотту одели в красное рубище – наряд осужденных за убийство. По пути к месту казни повозка, в которой ее везли, останавливалась каждые десять минут, настолько улицы были заполнены народом. Всего ее последний путь занял два часа. Из толпы летели оскорбления, плевки и камни. Вдруг над Парижем разразилась летняя гроза. Шарлотта переносила все с поразительным самообладанием. Член революционного трибунала Леруа позже высказал мнение, что зрелище людей, идущих на смерть с таким мужеством, деморализует народ. Однако не все, собравшиеся посмотреть на казнь убийцы Марата, вели себя одинаково. Какой-то юноша начал умолять палача казнить его вместо Корде; мужчина из толпы вдруг разрыдался и с криком «Любимая!» кинулся к помосту, расталкивая охранников; депутат Конвента Адам Люкс воскликнул: «Она более велика, чем Брут! Было бы счастьем умереть вместе с нею!»
Перед тем как лечь на топчан под нож гильотины, Шарлотта Корде обратилась к своему адвокату: «Благодарю за старания, мэтр. Но и этого подлеца [Марата] тоже нет: палачам не дано оставаться в живых». Это были ее последние слова. Толпа ликующим воплем перекрыла свист падающего ножа, а помощник палача поднял отрубленную голову и нанес ей пощечину.
Казнь Корде повлекла за собой еще несколько смертей. Ее друзья-жирондисты были схвачены и гильотинированы по обвинению в сообщничестве с ней и участии в заговоре. Со словами «Наконец-то я удостоился счастья умереть за Шарлотту!» взошел на эшафот депутат Адам Люкс, долгое время в открытую оправдывавший поступок Корде и сравнивавший ее с Жанной д’Арк. После смерти Марата у гильотин еще долго не убавлялось работы, Шарлотта Корде снесла одну голову Гидры, забыв о том, что на ее месте непременно должны вырасти две новых. Культ Марата распространился после его смерти по всей Франции, народная скорбь была безгранична. Забальзамированное тело Друга народа было погребено в Пантеоне. В Париже на площади Карусели воздвигли огромный памятник в виде утеса, в который была вделана ванна Марата. Было создано несметное количество картин, бюстов, стихов, посвященных ему, написано четыре драмы и даже одна опера. Изображения Друга народа стали обязательными во всех присутственных местах, в школах, театрах; его именем было названо множество улиц во всей Франции, в честь него называли детей. Правда, этот культ продержался сравнительно недолго – около полутора лет. Страну внезапно прорвало ненавистью к своему бывшему идолу. В 1795 году рапорты парижской тайной полиции содержали многочисленные сообщения об одинаковых происшествиях: толпа громила бюсты Марата и глумилась над его памятью. Вскоре из здания Конвента были вынесен бюст Друга народа и картина работы Давида, снесен памятник ему на площади Карусели. Немного позже и останки Марата перенесли из Пантеона на обычное кладбище, ныне не существующее.
К Шарлотте Корде отношение также не было однозначным. После развенчания культа Друга народа поэты, прозаики и драматурги стали воспевать ее храбрость, художники – красоту, зачастую преувеличивая значение ее «подвига». Даже у Пушкина есть стихотворение, в котором Марат назван кровавым и безжалостным палачом, а Корде – Эвменидой, одной из богинь справедливого возмездия.
Что касается поступка Шарлотты Корде, ее жертва была напрасной – пожилому, больному всевозможными болезнями Марату жить и так оставалось недолго, волна террора не схлынула, а наоборот, захлестнула Францию с новой силой. Убийство – это всегда убийство. И дело даже не в масштабах – один человек против нескольких десятков тысяч. Бесспорно, она убила чудовище, но это убийство – насилие, порожденное насилием и казнь Корде – насилие, порожденное насилием, порожденным насилием. И пока эта цепочка не замкнется, не может быть и речи о Свободе. Ни о той, которую имел в виду революционер Жан Поль Марат, отправляя тысячи людей на гильотину, ни о той, за которую совершала убийство и гордо шла на эшафот дворянка Шарлотта Корде. К этому можно относиться как угодно, но с точки зрения современной истории они оба заслуживают определения «террористы»…