Храм возводился в качестве обиталища для Бога – многим из находившихся в храме Соломона людей по-прежнему было легче верить, что Яхве действительно находится там, в Святая Святых, чем вообразить его бестелесным и абстрактным. Старые праздники были превращены в череду великолепных государственных празднеств, став средством привлечения набожного населения к престолу.
Но с каким бы пиететом ни превозносили основателя Храма позднейшие авторы, Соломон, по происхождению лишь наполовину израильтянин, был в вопросах веры гораздо менее последовательным, чем его отец Давид. Конечно, он чтил Яхве – и даже иногда замещал своего священника, что никогда не рисковали делать его предшественники, – но он также чтил и чужестранных божеств, причем самых разных. Историк Второзакония недвусмысленно говорит об этом и с подобающим отвращением перечисляет эти божества: Ашторет (Астарту), безнравственную богиню Сидона; Хемоша, мерзкое божество моавитян; Молоха, безжалостного бога аммонитян. И действительно, Соломон даже воздвиг новые святилища этих божеств – например, как подсказывают раскопки, в Гезере; по утверждению Библии, новые святилища Хемоша и Молоха были им построены и в самом Иерусалиме, на Масличной горе, прямо напротив холма, где стоял Храм. Библия апеллирует к принципу «cherchez la femme», возлагая ответственность за столь вопиющее поведение на многочисленных иноземных жен и наложниц Соломона.
Наверное, правильнее было бы сказать, что оба обстоятельства – многонациональный гарем и религиозная терпимость – составляли неразрывные части политики, направленной на сведение израильских и прочих подданных Соломона, наряду с иностранными союзниками, в единую национальную и религиозную общность. Иначе держать под контролем крупное имперское государство с разнородным в этническом и религиозном отношении населением было бы невозможно.
А население империи быстро росло. Только в Израиле число жителей, возможно, достигло 800 000 человек. Куда больше стали и города, привлекая множество людей из сельской местности. Для управления этим далеко не простым государством следовало найти новые и передовые методы. Правда, стремясь обеспечить максимально возможную преемственность, Соломон следил, чтобы те, кто служил Давиду, оставались на местах, или назначал на их место их же сыновей, а также оставил муниципальное правление в руках местных должностных лиц, но на более высоких уровнях; он, не жалея трат, основательно расширил учрежденный Давидом бюрократический аппарат и даже шире, чем Давид, использовал иностранные модели управления и привлекал чиновников-иностранцев, чтобы обеспечить следование этим моделям. Могущественным государственным чиновникам, выбор которых не обусловливался происхождением, национальностью или состоянием, надлежало решительным образом изменить административные структуры и методы. В частности, страна была заново поделена на двенадцать административных префектур, из которых лишь шесть носили прежние названия израильских племен; итак, Соломон явно сделал решительный шаг, направленный на ослабление былой племенной структуры.
В обязанности префектур входил сбор налогов, а их следовало повысить для оплаты новой армии, главной опорой которой стали колесницы. Средства требовались и для компенсации потери Эдома, Арама и части Галилеи (утраченной потому, что Соломону оказалось трудно выплатить долги Тиру). Вступили в силу царские торговые монополии, существенно повысились таможенные пошлины и акцизные сборы. Главной же мерой стал принудительный труд. Давид унаследовал это установление у ханаанеев, но Соломон использовал эту практику куда шире, толкуя ее как аналог рекрутской повинности. Призванных ставили на строительство общественных и защитных сооружений. Рекрутированных в этих целях ханаанеев и других неизраильтян фактически низводили до положения рабов. Однако утверждение, что при Соломоне израильтян не заставляли выносить подобное испытание, явно является неудачной попыткой обелить царя, поскольку находится в противоречии с другим фрагментом того же произведения: «И обложил царь Соломон повинностью весь Израиль; повинность же состояла в тридцати тысячах человек». После обучения и работы на каменных карьерах в Финикии, куда израильтян посылали партиями по десять тысяч человек, их ставили на строительство Храма.
Принудительные работы отрывали множество людей от земли, и продуктивность сельского хозяйства падала. Эти меры были крайне непопулярны у свободолюбивых израильтян и не могли не увеличивать все углубляющуюся пропасть между богатым правящим новым классом и остальным населением. К возмущениям приводил и опыт административного деления, потому что при Соломоне Иудея, по-видимому, была освобождена от различных податей и повинностей, кроме того, выходцы из Иудеи преобладали на высших правительственных постах.
С утратой Соломоном контроля над арамейским Дамаском он остался один на один с опасным соседом. Дамаск, расположенный на краю восточной пустыни, вблизи двух рек, в точке, откуда расходились дороги на запад, юг и восток, единственный город Сирии, игравший важную роль во все времена. Его правители завели подразделения боевых колесниц, способные одолеть тот же род войск Соломона, и контролировали тучные пшеничные поля Вешана, убегавшие до восточных берегов озера Кенисарет (Галилейского моря). Начиная с того времени, Дамаск стал главным враждебным и опасным фактором во всех расчетах и просчетах Израиля. И поэтому автор «Третьей книги Царств», утверждая, что Израиль по-прежнему правил над всем Левантом, преувеличивает. Преувеличена и оценка богатств Соломона. Действительно, благодаря успехам в торговле он занял место среди богатейших монархов своих дней, но богатство его не было ни невероятным, ни сказочным, да и мир, преобладавший в царствование Соломона, не был таким всеобщим, длительным и восхитительно безмятежным, как хотели бы уверить нас те, кто славословили царя. Царствования Давида и Соломона составляют две половины недолгого исторического периода, охватывающего три-четыре поколения, когда Израиль был единым государством и имперской державой под властью светских царей. При Давиде держава росла, а Соломон руководил в период ее зрелости – зрелости не без признаков зарождающегося упадка.
О чертах характера Соломона трудно говорить сколько-нибудь уверенно, ибо дошедшее до нас еврейское предание (которое невозможно проверить с помощью посторонних источников) во многом является легендой. Один современный писатель предпочитает видеть в нем не ястреба или голубя, а осьминога. По-видимому, в поведении Соломона обнаруживалась своеобразная смесь сибаритской царственной неумеренности и холодной, расчетливой проницательности. Но последующие поколения усматривали у Соломона нечто куда большее, чем проницательность. Они находили его образцом мудрости, каким его и изображают рассказы о царице Савской и суде Соломона. Второй из них повествует о том, как искусно он разрешил спор между двумя женщинами, заявившими свои претензии на одно и то же дитя. Сюжет изложен языком легенды, но неумирающая традиция представлять Соломона необычайно одаренным человеком, возможно, имела определенную историческую основу.
Знаменитая мудрость Соломона прославлена тем, что его уму и певческому таланту приписывают не только 1005 песен (что делает его подлинным сыном своего в высшей степени музыкально одаренного отца), но также и 3000 притч. И, естественно, «Книга притч» названа в Библии «Притчи Соломона» («Мишле Шеломох»). В действительности львиную долю того, что ее составляет, следует отнести к гораздо более позднему времени.
Литературный жанр поучения житейской мудрости известен на Ближнем Востоке с глубокой древности. Там мудрецы привыкли выражать свои взгляды не только на специальные вопросы (медицины, биологии, зоологии), но также и на общие нормы, в соответствии с которыми следует прожить жизнь. Библейские авторы хорошо знали о существовании такой традиции у чужеземцев и часто приписывали им свои произведения в этом жанре, – так что исключительная мудрость Соломона, «обширная, как песок на берегу моря», не случайно сопоставляется (в его пользу) с «мудростью всех сынов Востока и всей мудростью Египта».
«Притчи Соломона» действительно подчеркивают моральное превосходство таких добродетелей, как гуманность, терпеливость, участливость к обездоленным, верность друзьям и даже вежливость к врагам, но лишь применительно к конкретным обстоятельствам: «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напои его водою». Это предписание (предвосхищающее христианское «подставь другую щеку») казалось разумным потому, что необузданная жестокость в войнах, пропагандируемая фанатиками, была непродуктивна и вызывала ответные жестокие поступки. Мудрые мужчины и женщины «Притч» – это главным образом те, кто проявляет руководствующийся опытом реалистичный и гибкий практический ум. Глупцам, сообщают нам, его никогда не приобрести. Не пей лишнего, иначе наутро будешь чувствовать себя, как укушенный ядовитой змеей. Ты можешь покупать блудницу по цене хлеба, но не замужнюю женщину… Книга содержит массу высказываний о женщинах, об их способности творить добро и зло, о том, как им следует себя вести, и о том, как следует к ним относиться. Прелюбодеяние считается ошибкой, поскольку оно порождает значительные проблемы. Подобных поступков следует избегать еще и потому, что они вносят разлад в общество. «Притчи» являются наиболее благоразумно-консервативной книгой во всей Библии. Новые представления расцениваются как воскрешение древних заблуждений и на этом основании отвергаются. Куда лучше стремиться к сохранению стабильности: «Коварные уста я ненавижу».
Так появилась элита, которая считала своей обязанностью обеспечивать преемственность традиций и поучать народ, дабы он шел верным путем. Ориентиром в этой деятельности служили «хакамим», мудрецы. Пророки часто осуждали мудрость – они считали позицию мудрецов слишком приземленной, и упрекали их за то, что они уделяли слишком мало внимания Яхве и его замыслу. Это естественно: ко времени окончательного составления «Притч» Яхве стал признанным источником любой мудрости. Но древнейшие фрагменты «Притч Соломона», как и египетские и ханаанейские произведения того же жанра, носят более светский характер, и в центре их находится человек. То, что сделано, говорят нам эти мудрецы, ведет не к божественным наградам и карам, а к естественным, практическим следствиям.