После того как первый опытный экземпляр выкатили на поле аэродрома в Пенемюнде, он получил обозначение Me-163 А.
Уже сидя в «виллисе» и следуя по тряской ухабистой фронтовой дороге в свою дивизию, Савицкий развернул рисунок Ресли и стал прикидывать, когда он сможет передать их конструктору Александру Яковлеву, чтобы тот показал их Сталину
Думал ли тогда Евгений Яковлевич, что его дочь Светлана когда-нибудь оседлает другое «ракетное чудовище», академика Сергея Павловича Королева, которое умчит ее в космос на околоземную орбиту, и что по количеству золотых звезд она сравняется с отцом?..
Следует, однако, заметить, что большим недостатком «ракетного чудовища» была крайне малая продолжительность полета, очень короткое время работы ЖРД и невозможность эксплуатировать эти машины в полевых условиях. Часто, уже в процессе атаки цели, на Ме-163 вдруг кончалось топливо… Одним словом, немцам не удалось вернуть «господство в воздухе» и защитить города Германии от массированных налетов американской авиации. Да и война уже пришла к концу.
После капитуляции гитлеровской Германии в руки советских представителей попало несколько целехоньких экземпляров Me-163 В, на которых летчик-испытатель Марк Галлай в 1945 г. совершил «секретные» полеты по особой программе, подтвердившие в основном данные немецких летчиков.
Захваченные войсками союзников экземпляры Ме-163 подвергались тщательным и всесторонним испытаниям на фирмах США, Англии и СССР и бесспорно повлияли на ход дальнейших работ в этой области.
По материалам Л. Вяткина
Этот непревзойденный «Цицерон»
29 октября 1943 г., в день национального праздника Турции, президент Турецкой Республики Исмет Инону принимал, как делал это ежегодно, представителей дипломатического корпуса в своем дворце в Анкаре. Турция была нейтральной страной, весьма необходимой для воюющих сторон. Она играла роль буферного государства между Англией и Россией и служила пробкой, закрывающей для Термании двери на Восток. Анкара стала центром политических интриг.
Случилось так, что в это утро 29 октября 1943 г. сэр Хьюго Кнетчбул-Хьюгессен прибыл с некоторым опозданием. Сэр Хьюго был, между прочим, дипломатом, состарившимся на службе, но у него была походка молодого человека и весьма элегантные привычки. Именно желание появиться на приеме во всем блеске и было причиной нарушения регламента. Он недавно сменил слугу – хавасса, как говорят в Турции, и новый слуга, оказавшийся старательнее прежнего, слишком долго возился со сверкающим парадным мундиром, позвякивающим целой батареей мелких украшений и знаков отличия.
Сэр Хьюго поднялся по лестнице так быстро, как позволяло ему его высокое положение, и очутился на площадке в тот момент, когда двери президентского салона пропустили Франца фон Папена. Два посла столкнулись на лестничной площадке носом к носу. Сэр Хьюго слегка улыбнулся, в то время как Папен после краткого приветствия удалился с недовольной миной.
Посол Германии в Турции Франц фон Папен
«Что это с ним?» – подумал англичанин, которого этот инцидент скорее позабавил.
Два дипломата были знакомы давно. Они приехали в Анкару почти одновременно – один в феврале, другой в марте 1939 г. – и искренне симпатизировали друг другу. После объявления войны все отношения были, конечно, прерваны, но чувства их не изменились. Сэр Хьюго ценил этого породистого немца, эрудированного и тонкого, который резко выделялся среди своих коллег по дипломатическому корпусу как своим происхождением из военной среды, так и экстраординарной карьерой. Франц фон Папен, со своей стороны, нашел в сэре Хьюго доведенные до совершенства достоинства британского джентльмена, которые он высоко ценил с той поры, когда, будучи молодым лейтенантом кавалерии при имперском штабе, был послан в Лондон для совершенствования своего английского языка.
По правде говоря, у Папена были основательные причины для недовольной гримасы в это утро. Он только что принял решение, затрагивающее самые принципы светскости и порядочности, принятые в дипломатической среде, и тот факт, что в первую очередь это касалось милого сэра Хьюго, заставлял его чувствовать невыразимую неловкость.
Разумеется, на протяжении этих трех лет оба дипломата непрестанно ставили друг другу подножки, но это была, так сказать, законная дуэль, не носящая личного характера. Теперь же дело, которое затевал Папен, касалось личной жизни сэра Хьюго и ставило Папена в человеческом плане в двусмысленное положение.
В течение пяти месяцев до 4 апреля 1944 г. руководители Третьего рейха аккуратно предуведомлялись о переговорах и планах союзников. Они получали всю информацию: о совещаниях в Каире, о проникновении американцев на воздушные базы Малой Азии, о сильном давлении на Турцию с целью прекращения турецких поставок хрома Германии, о протоколах, подписанных в Москве и, самое главное, о подробностях переговоров на конференции в Тегеране, где была определена приблизительная дата высадки союзников во Франции, а также судьба, уготованная главарям наци после победы.
Но все это нарушало иллюзорные планы Гитлера и могло подорвать слепой оптимизм, ставший обязательным для его окружения. Диктатор страдал нервным истощением. Эта болезнь передавалась его ближайшим соратникам. Сообщения своего агента Цицерона они встречали с упорным скепсисом, а затем тормозили их использование. Ослепленный своей ненавистью к Папену, Риббентроп практиковал утаивание или сокращение некоторых документов. Кальтенбруннер пытался присвоить себе исключительное право на эти документы, приказывая Мойзишу передавать их непосредственно в Берлин без ведома посла и своего министра. Невероятное количество людей было посвящено в эти дела и среди них специальные службы по изготовлению фальшивых банковских билетов. У Кальтенбруннера действительно была абсурдная идея платить фальшивыми деньгами за документы, не имеющие ценности, хотя малейшее подозрение в таком вероломстве не только создавало риск провалить операцию, но также могло решительно дискредитировать весь улов германский шпионской сети.
Несмотря на такое количество провалов, союзники продолжали игнорировать существование Цицерона. Все же в начале марта 1944 г. американские секретные службы заподозрили возможность серьезной утечки информации через британское посольство в Анкаре. По их требованию инспекторы Скотланд-Ярда провели строжайшее расследование в резиденции сэра Хьюго. Но в приближении провала хитрый хавасс Эльес Базн, шпион в посольстве Великобритании, дал тягу со своей громадной добычей. Он получил за пять месяцев 300 тыс. фунтов, и почти все они были фальшивые.
Этот человек предусмотрел все, многократно проверял свои банкноты у греческих менял, которых считал лучшими в мире специалистами этого дела. Они единодушно объявили банкноты подлинными.
Это подлое жульничество имело для нас свою хорошую сторону: оно заставило Эльясу Базну опубликовать воспоминания, чтобы поправить свои финансовые дела. Так мы получили самый замечательный шпионский роман, который когда-либо был написан: «Подпись “Цицерон”».
Некоторые считают, что он там кое-что присочинил. Очень может быть. Почему бы этому человеку, наделенному такими талантами, не быть также и романистом?
По материалам А. Деко
Жизнь и смерть Николая Кузнецова
Герой Советского Союза Николай Кузнецов – он же Колонист, Грачев, Пауль Зиберт – вошел в историю тайных операций как профессионал сыска, удачливый разведчик и хладнокровный террорист.
Сын уральских крестьян с прусской внешностью. Прямой нос и ясные глаза придавали лицу жесткость и аристократический шарм. Ему так шли офицерские роли. Артистичная натура.
Советский разведчик Николай Кузнецов
Немецкий Кузнецов знал со школы, но наилучшими учителями оказались немцы, что остались на Урале после русского плена, в который их забросила Первая мировая война. И жили они неподалеку от кузнецовского дома. Там, в немецком поселении, он и нашел себе жену, да брак оказался недолгим.
Свой парень среди немцев не мог не быть замеченным чекистами. Ему предложили сотрудничать с НКВД. Первое поручение – информировать о настроениях немецких колонистов. Первый оперативный псевдоним – Колонист.
Потом на Уралмаше среди заводских немцев он тоже стал своим.
В Москве Кузнецов оказался под началом майора госбезопасности Василия Степановича Рясного из отдела контрразведки центрального аппарата НКВД. Отдел тот занимался проникновением в зарубежные посольства. Конечно, в первую очередь искали подходы к немецким дипломатам.
План Рясного был прост. Чем увлекались иностранные дипломаты в Москве в конце 30-х гг.? Бизнесом на антиквариате, золоте, часах, фотоаппаратах. А еще театром и женщинами. Вот в этих сферах и должен был работать Кузнецов. Там искать встреч, завязывать знакомства.
– Давай-ка я тебя сделаю летчиком, – решил Рясной.
Форма лейтенанта ВВС Красной Армии удивительно преобразила Кузнецова. Привлекательный от природы, он приобрел рекламный шик. Блестящие сапоги, крылья на фуражке и гимнастерке, отливавшие золотом, притягивали взгляды. Он удивительно быстро освоился в Москве и скоро стал завсегдатаем театров и торговых мест. Чаще всего появлялся в ювелирном магазине в Столешниковом переулке. Там, на ниве бизнеса, он и сошелся с секретарем словацкого посольства. Тот таскал часы. Кузнецов их реализовывал – для НКВД, правда. Бизнес закончился согласием дипломата помочь информацией и шифрами. Удача! Ведь словацкое посольство в то время было придатком немецкого.
Однажды агентурные донесения Кузнецова прочел комиссар госбезопасности Ильин – начальник третьего отдела секретно-политического управления НКВД, ведавшего работой с творческой интеллигенцией. Генерал с мягкими профессорскими манерами был вхож в писательские круги, дружил с Алексеем Толстым, известными музыкантами и композиторами. Став начальником третьего отдела. Ильин арестовал двух осведомителей, которые поставляли ложную информацию о якобы антисоветских настроениях среди творческих работников. И их приговорили к 10 годам лагерей.