М.А. Суслов
В официальной биографии говорилось, что он стал организатором партизанского движения, участвовал в боях. Но злые языки утверждали, что все партизанство Суслова свелось к «сидению» в камышах под Кизляром вместе с частью краевого партаппарата.
Весной 1943 г., после изгнания оккупантов, Суслов первым делом организовал «изъятие» зерна и скота из «крестьянской собственности». Были и другие «предатели», в борьбе с которыми участвовал Суслов, – целый народ, карачаевцы.
В начале 1944 г. на партактиве Суслов заявил: «Мы выжили карачаевцев из горных селений, теперь надо выжить отсюда их дух». После этого последовал новый взлет в его партийной карьере – Председатель Бюро ЦКВКП(б) по Литве.
Бюро ЦК ВКП(б) было наделено чрезвычайными полномочиями и, по сути, являлось высшей властью в республике. «Добровольное вхождение» Литвы в состав СССР в 1939 г. было далеко не добровольным, а насильственная «советизация» не прибавила симпатий к «большому брату». Коммунисты здесь никогда не пользовались популярностью. «Лесные братья», с которыми должен был бороться Суслов, – явление далеко не однозначное.
В 1944 г. Красная Армия выбила немцев из Прибалтики, но для «литовского сопротивления» красноармейцы были такими же оккупантами, как и солдаты вермахта. Кстати сказать, отряды сопротивления носили военную форму буржуазной Литвы. С «проанглийским» сопротивлением было покончено: некоторые отряды прорывались на Запад, другие ушли в леса – стали «лесными братьями». Суслов оставил о себе в Литве недобрую память. Но с задачей он справился, и в 1946 г. его «призывают» в Москву – секретарем ЦК.
Суслов оказался в Москве в самый разгар борьбы с врагами на ниве искусства и ему поручили важнейший участок идеологической работы – печать. С 1949 г. его назначают главным редактором «Правды», при этом в ЦК он продолжал отвечать за идеологию. В то время у «Правды» была особая роль – истины в последней инстанции. «Правда» в начале 1949 г. объявила войну «безродным космополитам». Увы, боролись «против буржуазного космополитизма» не без участия талантливых и уважаемых ученых, художников, писателей. Расцвет идеологического засилья, которое олицетворял Суслов, пришелся уже на эпоху Брежнева – 70-е гг. Как член Политбюро ЦК, Суслов курировал отделы культуры, науки и учебных заведений, агитации и пропаганды, даже два международных отдела. Под его контролем оказались Госкино, издательства, Гостелерадио, политуправление армии, вся пресса и цензура как неотъемлемая ее часть в те времена.
Надо сказать, свою роль в создании «культа Суслова» сыграл и Брежнев. Этот хитрец не любил принимать непопулярные решения. Его дежурная фраза: «По этому вопросу обратитесь к Михаилу Андреевичу».
Два раза в год он имел обыкновение вызывать к себе главного бухгалтера ЦК, открывал перед ним ящик стола, где лежала зарплата за последние шесть месяцев, и большую часть ее отдавал в партийную кассу…
Суслов – абсолютно честный и неподкупный, вопросы о коррупции в ЦК поднимать не позволял. Причина? Это нанесло бы урон престижу партии.
Суслов был фанатиком коммунистической идеи. Верил в марксизм, как в Бога, истово и искренне – вот и все, что было в нем зловещего.
А настоящая борьба разгорелась в Кремле именно после смерти Суслова, 25 января 1982 г., за его «наследство» – кабинет «главного идеолога страны». При доживающем свои дни в полумаразме Брежневе из этого кабинета открывался прямой путь в генеральные секретари ЦК КПСС.
Черная тайна Лужников
20 октября 1982 г., во время матча на Кубок УЕФА «Спартак» – «Хаарлем» (Голландия), в результате давки, по разным данным, погибли от 66 до 340 человек, а число пострадавших достигло тысячи человек.
Официальная версия того, что произошло 23 года назад, так и осталась неозвученной. По словам очевидцев, трагедия произошла в самом конце второго тайма, когда «Спартак» выигрывал со счетом 1: 0 и болельщики потянулись с трибуны «С», на которой всех их держала милиция, к выходу. В этот момент спартаковцы забили еще один гол, и люди, спускавшиеся по лестнице в вестибюль, вновь попытались прорваться на трибуну. Сотрудники милиции не смогли организовать движение толпы, началась давка, перила лестницы сломались, и люди начали падать и давить друг друга. Власти пытались скрыть информацию о трагедии. На следующий день единственное сообщение появилось в газете «Вечерняя Москва» с заметкой из десятка строчек.
Тогда московский «Спартак» встречался в Лужниках в матче розыгрыша Кубка УЕФА с голландским «Хаарлемом». В тот черный день с самого утра повалил первый осенний снег. Завыл ледяной ветер, ртуть в градусниках упала до отметки -10 °C. Было распродано лишь около 10 тыс. билетов. Администрация Лужников решила, что все зрители вполне могут разместиться на одной трибуне – трибуне «С». Так за порядком следить легче. Собрали молодежь в отдельные секторы, а потом оцепили их как «потенциально беспокойный элемент» двойным милицейским кольцом. Но с последней, 90-й, минуты матча и начинается новый отсчет времени – времени трагедии.
Стадион «Лужники». Современный вид
Многие болельщики уже перестали верить в удачу москвичей и позволили себе на несколько минут сократить время матча – потянулись к выходу. Продрогшая на ветру милиция весьма активно их к этому приглашала. Как только первые зрители стали спускаться по лестнице, тут же был образован живой коридор из мундиров, куда особенно настойчиво препровождали (другими словами, подталкивали) молодых болельщиков.
Люди стекали вниз, толкаясь и скользя по обледеневшим ступенькам. И в это самое время в морозном воздухе вдруг родился крик восторга. Швецов не дал-таки «Хаарлему» уехать домой налегке. За 20 с. до финального свистка он все же загнал второй мяч в ворота гостей. И на трибунах бурно приветствовали успех любимцев. А те, кто достиг уже нижних ступенек? Они, естественно, захотели узнать, что произошло за 20 с. до конца матча на так не вовремя покинутом ими стадионе. И повернули назад.
В этот момент крик восторга перешел в крик ужаса. Ибо, напомним, выход был открыт только один. А сверху в сумеречный проход тоннеля продолжали заталкивать все новых и новых людей. И два неуправляемых потока встретились на той самой злополучной узкой лестнице. Лужники в мгновение ока оцепила милиция и внутренние войска – трагедия была взята в окружение. И охраняется до сих пор.
В то время считалось, что в нашем государстве все хорошо. И просто не может быть плохо. И вдруг – такое! Вот и делали вид, что ничего не произошло. То было, если помните, время апофеоза борьбы с болельщиками. Кричать на трибунах нельзя – следует сидеть чинно, словно в театре. Надеть на голову шапочку с цветами любимой команды или «розу» (так фанаты зовут шарфы) – почти уголовное преступление. Да что там «роза»! Попробуй кто хотя бы значок надеть – уже фанат. Ату его!
Наряды милиции утроенной численности без всяких на то оснований (назойливо «опекаемый» зритель не слишком-то и рвался на футбол на стыке 70-х и 80-х) отнюдь не бездействовали. Фанатов – и истинных, и подозреваемых – водили в пристадионные комнаты милиции, регистрировали, переписывали, штрафовали, сообщали на работу или в институты. Другими словами, всеми силами старались сделать из них изгоев общества, чтобы было на кого при случае показать пальцем. И преуспели в этом.
Родители ждали долгих 13 дней, ибо только тогда по чьей-то безымянной, но явно высокопоставленной указке им разрешили похоронить своих детей. «Плохих» детей, доставивших всем столько ненужных неприятностей и хлопот.
Гробы с их телами разрешено было по пути на кладбище завезти домой. Ровно на 40 мин. – не больше. Попрощаться в присутствии милиционеров. И затем организованно, с эскортом – в последний путь.
Родители бились в поисках адвокатов. Никто не брался защищать погибших. Так адвокатов и не нашли.
Суд представил главным виновником свершившегося коменданта Большой спортивной арены Панчихина, проработавшего до страшного дня в этой должности два с половиной месяца, и определил ему меру наказания в 1,5 года исправительных работ. Действия сотрудников милиции вообще никакой оценки не получили – судья Никитин не слишком принимал во внимание показания оставшихся в живых пострадавших.
Тайна Лужников так и остается черной тайной. Точного количества жертв не назвал в свое время суд. Определить его практически невозможно: и сегодня архивы у нас, как известно, закрыты и охраняются, пожалуй, крепче оборонных заводов. Прокуратура утверждает, что погибли 66 человек.
Сергей Мику лик, Сергей Топоров, по материалам газеты «Советский спорт»
Кто все-таки сбил южнокорейский «Боинг»?
Не так давно вышла книга Ю. Малеева и В. Подберезного «Полет без посадки». Тогда были обнародованы новые факты об инциденте с южнокорейским «Боингом» 1 сентября 1983 г., сбитом тогда в небе над Сахалином.
Через пять дней после инцидента «Известия» опубликовали беседу с начальником Главного штаба Войск ПВО генерал-полковником Романовым. Романов, в частности, тогда заявил, что пилот советского истребителя выходил на связь с пассажирским «Боингом» на аварийной частоте 121,5 мГц, однако самолет-нарушитель ему не ответил. Но после расшифровки записей речевого «черного ящика» оказалось, что там нет и намека на выход в эфир советского летчика (Геннадия Осиповича). Почему? Да потому, что пилот обращался на самом деле не к «Боингу», а к беспилотному самолету, на котором «черного ящика» с речевым анализатором и быть не могло.
Кстати, в заключении советской экспертной группы (анализировавшей не только записи «черного ящика» – бортового регистратора параметров полета сбитого самолета, но и радиолокационную проводку и фотоснимки экрана радиолокатора войск ПВО) есть такая формулировка: «Время пресечения полета составляет 22 часа 24 минуты 55 секунд по московскому времени». То есть в указанное время самолет был сбит, бортовое питание прекратилось и работа записывающих устройств «черного ящика» остановилась.