ден жить здесь, прикованный к инвалидному креслу до конца своих дней. И пить, проклиная свою беспомощность. Жизнь вокруг продолжалась, а для него — замерла, потеряла смысл.
Майкл повернулся к фотографиям, скользнул взглядом по лицам, гадая, кто из этих смеющихся, загорелых ребят, вернулся домой в гробу. Одно лицо мелькало чаще других — парень со снайперской винтовкой. Широкоплечий, с кривой улыбкой из-за шрама вдоль челюсти. У него был прямой, почти высокомерный взгляд. На всех фотографиях он всегда был рядом с Уизли.
— А кто этот парень? — спросил Майкл, кивнув на фото. — Снайпер. Твой друг?
— Мой муж, — хмуро сказал Уизли.
Майкл помедлил, но все же спросил:
— Он не живет с тобой?..
— Нет.
Уизли поболтал джин в стакане, прежде чем допить, потом добавил:
— Предупреждая твой вопрос, где он. Я надеюсь, у тебя не мелькнуло мысли, что он меня бросил. Это не так. Он бы не бросил. Нашу машину расстреляли хуситы. Он не пережил того, что пережил я.
Майкл глубоко вздохнул, начал:
— Мне…
— Не сочувствуй, — резко перебил Уизли. — Мне это не нужно.
Так вот в чем было дело. Не в инвалидной коляске — не только в ней. В горе, от которого не убежать. Майкл вновь посмотрел на фото. Муж. Кажется, они были счастливы вместе. Они улыбались, как счастливые люди — даже на войне, даже среди горячих песков, среди смерти. Они были вдвоем — а потом все исчезло. И рыжий парень со смешным прозвищем остался один, жить дальше. Вот только как после этого жить? Как можно смотреть на солнечный свет, зная, что второй его больше не видит?..
— Мне очень жаль, — тихо сказал Майкл.
— Мне не нужно твое сочувствие, — ожесточенно сказал Уизли, вскинув на него блестящие глаза. — Мне не нужен совет, что мне делать и как мне жить дальше, мне не нужно знать, что жизнь продолжается, мне плевать, если ты тоже кого-то терял и знаешь, каково это! Так что избавь меня от своей эмпатии!..
— Акула откусила тебе не ноги, а голову, — сказал Майкл.
Уизли задрал бровь.
— Что?..
— Если ты не можешь без него жить — застрелись, — сказал Майкл. Уизли раскрыл глаза: такого он явно не ждал. — Застрелись или живи дальше. Как другие. Как все.
Уизли поджал губы, усмехнулся.
— Ты в своем уме — давать такие советы? Ты соображаешь, что говоришь?..
— Я знаю, каково терять тех, кого любишь, — сказал Майкл. — Или ты сдохнешь от горя — или выживешь. Выбирать приходится самому.
— Меня устраивает моя жизнь, — с вызовом сказал Уизли. — Я уже говорил — со мной все в порядке. Я не собираюсь украшать этот дом своими мозгами.
— А что ты собираешься? — спросил Майкл. — Спиваться, жить в рехабах, а в моменты просветления спасать жалких неудачников вроде меня?
— Может быть.
— Думаешь, он, — Майкл кивнул на фотографии, — тебя бы одобрил? Ему было бы приятно видеть, как ты медленно дохнешь?
— Он не увидит! — вдруг яростно крикнул Уизли, вцепившись в подлокотники и качнувшись вперед. — Он не сможет ни осудить, ни одобрить! Он не узнает! Его больше нет!
Он вдруг замолчал, у него покраснело лицо. Он стиснул зубы, стараясь сдержаться, прожигая Майкла бешеным взглядом — но не сумел. Уронил лицо в ладони с длинными пальцами, согнулся, уткнувшись в колени. Заплакал. Майкл подошел к нему, присел рядом, положил руку на вздрагивающую спину. Погладил по рыжей голове.
— Может, я хотел дружить с тобой не потому, что у меня такое беспросветное одиночество, — тихо сказал он. — А потому что оно у тебя. И я почувствовал.
Уизли тихо и зло всхлипывал, держа себя за лицо растопыренными пальцами, будто боялся, что оно сейчас отвалится.
— Ты не хотел ничего видеть, потому что знал, что больше не увидишь его, — продолжал Майкл, не убирая руки. — Зачем вообще что-то видеть, если его нет?.. Но ты-то остался. Живой, красивый. Умный. Может, ты еще кому-нибудь нужен? Может, кого-то еще нужно спасти. А ты сидишь и не знаешь.
— Убирайся, — прошептал Уизли.
— Приходи на премьеру, — сказал Майкл. — Ты помог мне создать фильм — посмотришь, что получилось. Я оставлю тебе два билета. Если захочешь, после показа надерешься за мой счет. Я даже с тобой выпью.
Уизли прерывисто вздохнул, вытер глаза, распрямился. Посмотрел на Майкла, моргая слипшимися ресницами. Лицо у него сейчас было недоверчивым, почти детским.
— Ты какой-то псих, Майкл, — хрипловато сказал он. — У тебя самая идиотская манера сочувствовать, какую я видел. Тебе не приходило в голову, что когда ты уйдешь, я и правда могу застрелиться?..
— Если ты так сделаешь, я буду скучать, — честно сказал Майкл. — Но ты сначала появись на премьере, ладно? А потом стреляйся.
— Ты думаешь, твой фильм что-то изменит? — возвращаясь к прежнему высокомерному скептицизму, спросил Уизли. Он вытер лицо ладонями, провел руками по волосам.
— Я не знаю, — признался Майкл. — Не думал об этом. Я просто хочу похвастаться, это мой первый фильм как режиссера. И я хочу поблагодарить тебя перед показом, так что будет удобно, если ты в этот момент будешь в зале.
Уизли негромко рассмеялся.
— Значит, ты думаешь лишь о себе? Не пытаешься окольным путем внушить мне мысль, что жизнь продолжается?
— Жизнь все равно продолжается, буду я тебе это внушать или нет, — сказал Майкл, поднимаясь на ноги. — Ну, ты подумай насчет премьеры. Я буду ждать.
И он положил на комод возле фотографий два билета.
Они собрались на фестиваль половиной команды. Арджун смог приехать, но Питер был занят на съемках. Бран и Дакота приехали, Сара и Томми вырваться не сумели. Винсент ответил на приглашение и прилетел. Сказал — что бы там ни было, пропустить такое событие он не имеет права.
— Кажется, я даже слегка волнуюсь, — признался Винсент, когда они курили у входа перед кинотеатром. — А ты — нет?
— Нет, — сказал Майкл. — Ну, может, совсем немного.
Он оглядывал головы в смутной надежде увидеть среди них Джеймса. Но Джеймса не было.
Когда Майкл писал ему о премьере, он чуть голову не сломал, как это так подать, чтобы Джеймс понял, что Майкл хотел бы его увидеть — и что это была бы встреча без намека на что-то большее. Или с намеком, но аккуратным. Ненавязчивым. Он пытался написать ему то так, то эдак — так и не смог, просто написал, что премьера. И поблагодарил за стихи. Джеймс наверняка знал, какое отношение они имели к фильму — не мог не знать. Если они продолжали общаться с Винсентом, тот наверняка рассказал.
Майкл оглядел головы еще раз. Джеймса не было. Но до них добрался другой гость — Уизли. Он едва не проехал на коляске мимо — Майклу пришлось окликнуть его, и он развернулся.
— Спасибо, что приехал, — благодарно сказал Майкл. — Я очень рад, что ты здесь.
Уизли снял темные очки, повертел их за дужку.
— Мне тут стало любопытно, — сказал он. — А благодарность в титрах у меня есть?
— Ты там первый, — твердо сказал Майкл. — Конечно.
Уизли опустил глаза, будто его это удивило и он старался скрыть замешательство.
— Ты представишь нас? — вполголоса спросил Винсент, наклонившись ближе к уху Майкла.
— Это Патрик, мы вместе были в рехабе. Патрик, это Винсент.
— Красивый акцент, — сказал Уизли, когда Винсент пожал ему руку. — Давно такого не слышал. Вы тоже из тех, чье имя указано в титрах?
— Кажется, да, — отозвался Винсент. — Хотя не могу быть уверенным, я не принимал участия в съемках.
— Ты принимал участие, не говори ерунды, — уверенно сказал Майкл. — Просто дистанционно.
Винсент поднял руки, отказываясь от спора.
— Так ты знаменитость, — сказал Уизли. — Посоветуешь что-нибудь не скучное с твоим участием?
— Даже не знаю, — растерялся Майкл.
— Я могу посоветовать, — охотно отозвался Винсент. — У него много хороших работ. Можно начать с экранизаций Шекспира — они талантливые.
— Гамлет? — с сарказмом спросил Уизли.
— Орсино, — поправил Винсент. — Хотя Лаэрт мне понравился больше, но начать лучше с «Двенадцатой ночи», там блестящий каст.
Уизли перестал улыбаться.
— Я давно не был в кино, — спокойно сказал он.
— Сейчас уже ничего не идет, — с сожалением сказал Винсент. — Но я очень советую найти хотя бы на дисках.
— А есть что-нибудь про войну? — насмешливо спросил Уизли.
— «Трус», — сказал Майкл. — Война между Севером и Югом.
Уизли кивнул, покрутил солнечные очки за дужку.
— Любопытно.
Сидя в темном зале, заполненном людьми, Майкл смотрел на экран и опять терял связь с тем, что создал. Ему казалось, он смотрит чужой фильм, не свой, не выученный наизусть за бесконечные дни монтажа. Это была история, которую снял не он, а что-то внутри него. Что-то огромное, требующее выхода, что-то, говорящее через него. Но не он сам.
Он смотрел на экран, скользя взглядом по лицам на экране, отрешившись от мыслей. Включился только на самой последней минуте.
Камера плавно отдалялась от темнеющего берега моря, его собственный голос за кадром читал стихи — ровно, почти монотонно. Со спокойной обреченностью.
Море все отдалялось, и наконец на краю пустого холодного пляжа показался валун, на котором сидел человек в гидрокостюме, с маской на коленях. Было уже темно, и только его черный силуэт вырисовывался на фоне воды.
Единственная роль, которую он сыграл в фильме — материализовавшийся рассказчик.
— Ничего нет. И нас нет, — сказал Майкл с экрана.
Тот погас, и на вспыхнувшей черноте огромного полотна проступили белые буквы: название фильма.
«НО КИТ ЕСТЬ»
Глава 41
Майкл рвался с фестиваля на фестиваль, чувствуя себя лягушкой, которая скачет по карте. Зак не шутил — осень была горячей. Он представлял фильм там, тут, в десятках разных мест. Критики встречали его осторожно, но в основном одобрительно. Где-то в середине этой фестивальной круговерти на Майкла вышли представители «Сильвер Бэй Лайн». Майкл, наученный Заком, старался выглядеть не слишком заинтересованным.