«Сильвер Бэй» была молодой независимой студией из Нью-Йорка, и в отличие от «Нью Ривер», которая специализировалась на кассовых фильмах и модных темах, у этих был очень широкий формат. Они выпускали комедии, концептуальные драмы, у них была своя студия анимации. Они не делали ставку на блокбастеры, которые приносили быстрые деньги и забывались через год, заполнив рынок мерчевыми игрушками и футболками. Они искали что-то новое, экспериментировали, рисковали — давали своим режиссерам карт-бланш и смотрели, что получится.
Они не делали деньги. Они делали фильмы. Они делали ставку на авторский голос, а не подгонку под ожидания аудитории продукта, который переписывает и сверяет со стратегией дюжина сценаристов и десяток продюсеров. Все, что они делали, было подчинено поиску «того самого» кино — без звезд, без гарантированных наград и премий, но с живой авторской интонацией. Они не предлагали заоблачные гонорары, но они предлагали свободу.
Майкл продал им фильм, не сомневаясь. И они развернули кампанию по его продвижению — по-своему, нарушая годами выработанные правила, не выкупая билборды и рекламные страницы в журналах, а запуская в соцсетях мемы, вирусные ролики и твиты с хохмами.
Потревоженные шумом, проснулись тяжеловесные критики, заговорили о Питере — его хвалили, его называли открытием года, удивлялись, как он из романтических комедий вырвался в драматические актеры, полностью сменив амплуа. Вскользь хвалили режиссерский дебют Майкла. Майкл радовался, но тоже вскользь. Он сделал главное, он рассказал историю, а дальше она уже жила сама по себе. Он просто стоял в стороне, кивая в ответ на поздравления.
Иногда они приходили оттуда, откуда Майкл совершенно не ждал. На одном из фестивалей снова появился Уизли.
— Почему его еще нет в кинотеатрах? — спросил он. — Мне пришлось добираться до тебя черт знает как, чтобы посмотреть еще раз.
— Его не успели выпустить, — сказал Майкл. — Мы пока только готовимся к дистрибуции. Мне правда очень приятно, что ты… — начал он, но Уизли перебил:
— Ты был прав.
Замолчал, опустив глаза и привычно вертя солнечные очки. Они сидели за столиком уличного кафе, встретившись после очередного показа.
— Прав в чем? — уточнил Майкл.
— Это история обо мне, — сказал Уизли. — Я бы очень хотел, чтобы это было не так, но это так. Я больше не могу сидеть на одном месте, мне самому теперь кажется, что меня кто-то зовет. Я только пока не понял, кто и куда.
Он завел за ухо рыжую прядь, не поднимая глаз. Потом добавил:
— Ты отобрал у меня прежнюю жизнь, и теперь я не знаю, благодарить тебя или ненавидеть. Я чувствовал связь с Грегом, пока пил. Он был со мной. Во время премьеры, когда ты читал стихи, я плакал по нему последний раз. Больше не могу. Не получается.
— У меня талант к разрушению, — признался Майкл.
Уизли поднял на него глаза.
— Кто автор стихов? — спросил он.
— Один человек, — сказал Майкл.
— Познакомь меня с ним.
— Не могу.
Уизли смотрел на него, не отводя взгляд.
— Он умер?..
— Нет, — быстро ответил Майкл. — Нет. Я просто не знаю, где он сейчас. Мы расстались.
— А, — сказал Уизли. — Ясно. Я так и думал.
Потом добавил, похлопав Майкла по руке:
— Значит, у тебя еще не все потеряно.
Майкл скептически пожал плечами. Спросил, чтобы не продолжать тему о Джеймсе:
— Как ты? Что собираешься делать?
— Ну, меня тут зовут сходить в кино, — с насмешливой улыбкой ответил тот. — Я многое пропустил за последнюю пару лет. Найду чем развлечься.
В начале октября Майкл вернулся в Лос-Анджелес. Едва он успел войти в дом и обнять Бобби, позвонил Зак.
— Канал Фокс, прямо сейчас, — сухо сказал он, не здороваясь. Майкл оглянулся, нашел ближайший пульт от телевизора.
— Что там?..
— Сам увидишь, — злобно сказал Зак.
Майкл переключил канал, увидел знакомую студию вечернего шоу, где за последние годы сам побывал пару раз. Сейчас там сидела Виктория.
— Это было очень тяжелое время, — говорила она. — Майкл много пил, все это знали. Но даже в трезвом виде он был способен на ужасные вещи. Я слышала от него такое, что ни одна женщина не должна слышать никогда в своей жизни. А когда я жаловалась подругам, говорила, что хочу это прекратить — все меня отговаривали, все говорили, что никто не будет это слушать, никому нет дела. Мне пришлось набраться смелости, чтобы прийти сюда и прямо сказать о том, что мне пришлось пережить.
— Он поднимал на вас руку? — с участием спросил ведущий.
Виктория опустила глаза, изображая взволнованное дыхание.
— Иногда это не обязательно, я хочу сказать, психологическое насилие ничуть не легче вынести, чем физическое или сексуальное. Когда я просила его остановиться, он угрожал, что натравит на меня свою собаку — у него огромный пес, я не знаю, он мог бы разорвать меня, наверное.
Кадр из студии сменился коротким роликом — видео было сделано сквозь окна его дома. Виктория что-то кричала, взмахивая руками, Майкл удерживал за ошейник Бобби, орал в ответ. Звука не было, только беззвучный крик. Потом ракурс сменился — Майкл подтащил Викторию к двери, вытолкнул из дома. При монтаже кто-то заботливо вырезал тот момент, где Виктория швырялась в него бутылкой и где Майкл запирал Бобби у себя в кабинете. При такой подаче он очевидно выглядел неуправляемым психом.
Майкл смотрел на экран, продолжая держать телефон возле уха. Покачивал пульт в пальцах, слушал тяжелое дыхание Зака.
— Ты в курсе, что происходит? — спросил Майкл.
— А как ты думаешь? — возмутился тот. — Чья это может быть идея?
— Ларри? Но почему? Мы же мирно расстались.
— Очевидно, он так не считает!
— Он постоянно ревновал меня, обвинял, что я ему изменяю, — продолжила Виктория, когда на экране вновь появилась студия. — А между тем я прекрасно знала, что у него были любовницы. Но я была вынуждена молчать, мы были связаны общим проектом, я не хотела портить рабочие отношения. На площадке он сдерживался, но стоило нам оказаться вдвоем — он менялся, как по щелчку пальцев. Я боялась его, — призналась она. — Мне было так страшно, что после окончания съемок я долгое время боялась выходить из дома, думая, что он начнет караулить меня. Когда он решил пройти лечение в рехабе, я была рада, я поддерживала его, я думала, это все изменит… Его даже не было ни на одной премьере нашего совместного фильма — он был в таком состоянии, что, если бы он появился на публике, все стало бы очевидно.
Я надеялась, что когда он вернется, что-то изменится. Я хотела верить, — дрогнувшим голосом сказала она.
Майкл задумчиво смотрел на экран. Она неплохо играла. Впрочем, и роль была простой — в самый раз ей по силам.
— Ты свяжешься с ним? — спросил Майкл в трубку.
— Смеешься?.. Он не будет давать никаких комментариев, ты же понимаешь, — сказал Зак. Шумно выдохнул, потом спросил: — В том, что она говорит, есть хоть слово правды?
— Я никогда ее пальцем не трогал! Может, обозвал пару раз дурой — я не помню. Но не было ничего такого, о чем она тут рассказывает. А в ролике очень не хватает момента, где она запустила в Бобби бутылкой. Она сама на него напала, а теперь выставляет себя жертвой.
— Кого ты трахал на стороне? — серьезным тоном спросил Зак. — Кто-нибудь подтвердит ее слова? Сазерленд?
— Забудь про него, он никогда ничего не подтвердит, — отрезал Майкл. — Про остальных — не знаю… Я всех не помню. Может быть, кто-то всплывет. Мы же сами играли на том, что я ей изменяю.
Зак тяжело вздохнул.
— …и я обнаружила, что сижу на полу и рыдаю, — продолжала Виктория. — Потому что я не могу видеть его лицо, я не могу общаться с подругами, я боюсь поехать на день рождения к своей знакомой, потому что могу встретить его там. Я вздрагиваю, даже когда просто вижу кого-то похожего. Я не знаю, сколько времени мне понадобится, чтобы оправиться от этих отношений…
Майкл выключил телевизор.
— Что ты думаешь? — спросил он.
— Во-первых, ты будешь все отрицать, — сказал Зак.
— Естественно.
— Во-вторых, возьмем пару человек, которые тебя давно знают, пусть дадут комментарии. Отмазаться от измен не выйдет — но выбери кого-нибудь, с кем у тебя все было гладко, пусть расскажут, какой ты ангел. Как у тебя с Лейни?
— Отлично у меня все с Лейни, — сказал Майкл. — Он про меня слова плохого не скажет.
— А кто-нибудь из домашнего персонала?
— Есть один, Иберо. Он был на съемках, он вообще часто со мной общается, работает у меня уже пять лет.
— Хорошо! И собери каких-нибудь прошлых девчонок.
— Ладно, — сказал Майкл, вороша память. — Найду.
— Это ударит по твоим рейтингам, — предупредил Зак. — Может быть, очень сильно. На тему домашнего насилия сейчас все кидаются, как собаки на кость.
— У нее нет никаких доказательств, что я ее терроризировал, — уверенно сказал Майкл. — Ни одного.
— Будем выдвигать встречные обвинения в клевете, — сказал Зак. — Я им устрою, — процедил он напоследок.
— Все будет хорошо, — сказал Майкл. — Справимся.
Оказалось, это была лишь первая ласточка.
На следующий день критики обрушились на фильм, будто кто-то дал им команду. Первые положительные рецензии были просто задавлены потоком разгромных отзывов — причем, судя по обвинениям, далеко не все критики фильм вообще видели. Кто-то упрекал его в нелепости любовной линии, и Майкл не мог не ухмыляться, пересказывая это Дакоте, поскольку «любовная линия» в фильме была всего одна и принадлежала им с Сарой.
— Я тебе говорил, ты не дожала! Теперь из-за тебя мой фильм никому не нравится. Надо было все-таки снять с вами ту сцену на капоте! — говорил Майкл. Дакота хохотала в трубку так, что начинала икать.
Они относились к этому, как к игре. Подбадривая друг друга, обсуждали особенно резкие пассажи из чужих отзывов, смеялись. Бран поначалу искренне обижался, не понимая, за что ругают вполне нормальный фильм — потом ему объяснили, что дело не в фильме. Не в том, плох он или хорош, талантлив или бездарен. Совсем не в этом.