— Да все с ней было так. Просто не сошлись. Я уже не помню — то ли я к ней грубовато подкатил, то ли она меня неудачно отшила. В общем, нас с ней все старались разводить так далеко, как могли. Чтобы мы нигде, кроме площадки, не пересекались. Нас под камеры запускали, как боевых петухов, а потом растаскивали.
— Что это за фильм был? — с проснувшимся любопытством спросил Питер.
— А ты попробуй угадать, — предложил Майкл.
— Известный?
— Известный.
Питер задумчиво почесал бровь. С его лица сошли красные пятна, он выпрямился, перестал сутулиться.
— Так что тебе помогало?.. — спросил он, так и не сделав ни одного предположения.
— То, что я приехал работать, — сказал Майкл. — То, что мои симпатии, антипатии, все это — неважно. Я хочу рассказать историю, которую кому-то важно увидеть. И рассказать ее могу только я, никто другой.
— Я хочу, — как-то жалобно сказал Питер. — Я хочу рассказать, правда. Очень! Просто… я не думал, что все так будет. Я готовился, конечно, настраивался, но это просто дух вышибает, я не понимаю, как ты… как ты это делаешь?.. Я просто не ожидал. Это не в тебе дело, не думай, это я, мне так трудно перешагнуть, — беспомощно закончил он. — Я же не гомофоб, понимаешь!.. Просто когда это… когда это происходит со мной, у меня такая паника, я просто задыхаюсь. Я же знаю, я знаю, что это роль, это работа, и я всех подвожу — тебя, команду… Это же глупо!.. Мне кажется, я не смогу, — обреченно сказал он. — Я не смогу, я… я не знаю, что делать.
Он резко вдохнул, будто его замутило, сглотнул, уставился на горизонт.
— Иди-ка сюда, — Майкл протянул к нему руку, поманил к себе. — Давай, иди. Все нормально.
Питер бросил на него мученический взгляд исподлобья, но шагнул в его сторону. Майкл обхватил его обеими руками, прижал его голову к своей груди.
— Все хорошо, — спокойно сказал он, успокаивающе ероша ему волосы. — Ты отлично поработал сегодня. Я видел. Очень хорошо получилось.
— Думаешь?.. — неуверенно пробубнил тот.
— Знаю. Постой так. Расслабься.
Питер прерывисто вздохнул. Он стоял, неловко привалившись к Майклу, опустив руки.
— Я понимаю, что происходит, — сказал Майкл ему в макушку. — Ты не разделяешь себя и героя. Когда дело доходит до физического контакта — ты при всем своем осознании, что это работа, воспринимаешь все, как насилие. Над тобой. Конкретно над тобой. И это пугает. Ужасает. То, что ты это чувствуешь — это нормально.
— Да?.. — глухо спросил Питер. — Но я же толерантный! Я же должен воспринимать все не так!..
— А ты не путай свою толерантность со своей сексуальностью, — сказал Майкл. — Нормально относиться к другим — это одно. Хотеть этого для себя — другое. Ты простой, обычный пацан, которого не вставляет, что его лапает какой-то мужик.
— Ну, ладно, ну ты — не какой-то, — пробубнил Питер. — Мы же коллеги.
— Это для твоих мозгов я коллега, — сказал Майкл. — А для твоего тела — какой-то чужой мужик, который делает то, что тебе не нравится.
— Если бы мне нравилось, было бы еще хуже, — всхлипнул Питер. Потом спросил: — А тебе… тебе что — нравится?..
— Мне? — хмыкнул Майкл. — Ты не в моем вкусе, не обольщайся.
Питер нервно рассмеялся, хлюпнул носом. Потом спросил, чуть отодвигаясь:
— Нет, я серьезно. Ты так уверенно действуешь, как будто — не знаю… тебя заводит.
— Нет, не меня, — серьезно сказал Майкл. — Эрика. Ну, у него, конечно, тоже смешанные чувства, но я сам — под его шкурой — нейтрален. Знаешь, как на палитре смешивают краски? Под ними она всегда белая. Тебе нужно найти свой белый цвет и держаться за него. На него уже навертишь все, что захочешь. Но ты сам остаешься ровным.
Питер вздохнул, прижался к нему теснее.
— Есть роли, — сказал Майкл, — которые заставляют тебя трансформироваться. Искать. Роли, которые даются трудно, потому что ты — не такой. Но тебе нужно это прожить, пропустить через себя. Так вот, когда пропускаешь… пропускай, а не задерживай в себе. Не зажимайся. Оно пришло — и ушло. Дай ему уйти. Ты — это ты. Терренс — это Терренс. Представь, что он одалживает твое тело, чтобы рассказать свою историю. Все, что происходит с ним — происходит не с тобой. Это он заводится, это он целуется, а не ты. Ты просто позволяешь ему наполнить себя, чтобы другие люди узнали его историю. Но когда камеры выключаются — он уходит. Остаешься ты. Заведи себе ритуал, — сказал Майкл. — Чтобы разделять себя и героя. Когда влезаешь в костюм — говори мысленно: «добро пожаловать, Терренс». И все, это уже не ты, это он. Когда съемка закончена — говори «спасибо, Терренс, дальше я сам». И возвращай себе себя.
— Спасибо, Терренс, дальше я сам, — пробормотал Питер, и Майклу пришлось его подхватить — тот едва не осел на землю, у него подкосились ноги. — Это… это правда работает, — изумленно пробормотал тот, цепляясь за Майкла. Его передернуло, он задышал глубже, свободнее.
— Хорошо… хорошо, — сказал Майкл. — Порядок?..
— Да… порядок, — прошептал Питер.
Майкл опустил руки, когда Питер восстановил равновесие. Критически оглядел его, убедился, что тот не хлопнется в обморок.
— Чтобы тебя не накрывало так сильно, будем больше времени проводить вместе, — сказал он. — Тебе надо привыкнуть ко мне, перестать бояться контакта.
— Думаешь, нам стоит… порепетировать?.. — храбрясь, спросил Питер. — У нас еще две сцены.
— Нет, — твердо сказал Майкл. — Обсудить — обсудим. Со всех сторон разберем. Целоваться будем только под камерами.
— Ладно, — с облегчением вздохнул Питер. — Хорошо. Спасибо тебе. Я не знаю, без тебя я бы не справился.
— Мне в свое время тоже приходилось мозги разворачивать туда, куда они не хотели, — сказал Майкл. — Теперь моя очередь. Если тебе помогло — значит, все в порядке. Я заинтересован в общем результате. Ты хороший актер, — сказал он. — Просто, чтобы стать крутым, нужно работать. Я на свой талант пахал девять лет, чтобы сейчас иметь то, что имею. Хочешь так же — учись тому, что трудно дается.
— Можно, я тебя обниму? — спросил Питер, шмыгнув носом.
— Нужно! — Майкл раскрыл руки.
С тех пор Питеру стало легче. Они проводили много времени вместе. Уже совсем скоро им предстояло играть безумную страсть, и Майкл хотел быть уверенным, что Питер готов к ней. Работы с ним хватало — ему нужно было то одно, то другое, и Майкл пускался в пространные и метафоричные объяснения и разъяснения. Питер впитывал. Он был способным.
Иногда Майкл ловил взгляд Джеймса, останавливающийся на них двоих, и чувствовал странное беспокойство. Ревновал ли тот?.. Черт его знает. Майкл вот ревновал, когда видел, как они с Питером завтракают вместе, что-то обсуждая и смеясь.
Они сработались. Хоть он и не верил, что это возможно — они сумели оставить прошлое за пределами съемочной площадки, и просто делали свое дело. У Майкла не было времени искать глазами, где там Джеймс, смотрит он на него, не смотрит — он не отвлекался, тем более что Джеймс постоянно сидел рядом с Шене, когда приходил на площадку. Иногда он давал крайне дельные советы о том, какой подтекст можно вложить в сцену, что происходящие события меняли в истории Ирландии. Это было полезно, и Майкл с удовольствием слушал, как тот рассказывает подоплеку событий, говорит об исторических параллелях. Он смотрел на него и видел, как у него зажигаются глаза, оживает мимика, и он превращается из серьезного тридцатилетнего мужчины в увлеченного мальчишку. В груди иногда тянуло, когда он видел его таким, но он уже почти привык и перестал обращать внимание.
Глава 12
Майкл набрал в пластиковый стаканчик ледяной воды из кулера, сделал пару жадных глотков. Остаток вылил себе на голову, растер по макушке. Встряхнулся.
Шел шестой час репетиций, в просторном танцевальном зале было душно, несмотря на открытые окна. Двадцать пять человек били каблуками в пол, хлопки ладоней отмеряли ритм. Майкл протер влажной холодной рукой шею, покрутил головой, разминаясь. От духоты клонило в сон.
Коди, серьезный и сосредоточенный, вел за собой ансамбль. Грохот от каблуков стоял такой, будто по залу катались танки. В зеркалах отражалась живая лента людей в черных трико. Майкл сел возле стены, переложив на соседний стул чью-то куртку, вытянул ноги и постучал друг о друга носками. Ноги отозвались тупой болью — как и вчера, как и позавчера, как и пять дней назад. Он страдальчески подумал о том, что вот на этих несчастных ногах ему еще предстоит переться до отеля, где разместилась съемочная группа, и приуныл.
Съемки переместились в Дублин — здесь предстояло делать несколько ключевых сцен из биографии Эрика: дружбу с Дэвином «мертвой галлюцинацией» О’Хартом, студенческое восстание, побоище на улицах, казнь зачинщиков. Пару сцен планировали снимать прямо в Тринити колледже. Пока техническая группа готовила площадку, Майкл впахивал на репетициях: им с Коди ставили хореографию. В основном, конечно, ему: Коди влет читал с ног и бил степ так, что Майклу оставалось только завидовать и гнаться за ним, не успевая даже пот со лба вытереть. В массовку взяли профессиональный ансамбль ирландского танца, и каждый день с ними шли многочасовые репетиции, после которых Майкл не чувствовал ног.
А Коди, неутомимый и жизнерадостный, как медведь на спидах, готовился к своему звездному часу: в стихийном восстании у него была ведущая роль.
— Закончили! — крикнул он, доведя номер до конца.
Майкл, облокотившись о спинку стула позади себя, смотрел на него, как через туман. Коди подошел, пышущий жаром, румяный, снял насквозь мокрую майку, вытер ею лицо.
— Ну что, по пиву? — спросил он.
— Дай мне умереть, — вяло сказал Майкл. У него даже язык едва шевелился.
— Мы не закончили с моим акцентом! — возмутился Коди.
— Иди в жопу со своим акцентом.
Коди влез в свежую футболку, которую извлек из рюкзака, сел рядом с Майклом, чтобы переобуться.
— Я пойду куда угодно, если там дают пиво, под которое мы догоним мою роль. Не виляй, Майк, ты сейчас встаешь и мы идем заниматься фонетикой.