— Ты обещал, что заберешь меня, — с трудом проговорил Джеймс. — Помнишь?.. Заберешь ото всех, увезешь в Америку. И я думал, что если ты правда так сделаешь, если приедешь за мной — я найду в себе силы простить тебя.
Майкл подумал было, что еще не поздно — но, глядя на Джеймса, не решился сказать это вслух. Звучало бы издевательством. Да, сейчас у него было достаточно денег, чтобы устроить Джеймсу привычную жизнь — любую жизнь, какую бы тот захотел. Но теперь к этой жизни прилагался его бешеный график. А еще к этой жизни прилагалась Виктория. И вряд ли Джеймс согласился бы на эти условия. Уж лучше Винсент — тот хотя бы и правда любит. Нормально любит, а не так, как Майкл.
— Я пойму, если ты никогда не простишь, — сказал Майкл. — Мне жаль. Я правда был дураком. Я понимал, что рискую. Но я думал — это я рискую, один, я не знал, что твой отец тебя так ввяжет!..
— Мой отец защищал меня, — тихо сказал Джеймс, и это прозвучало так, будто он выучил годы назад это фразу, и только сейчас получил шанс произнести. — Если бы не он, ты бы сидел в тюрьме.
Если бы не он!..
Упоминание о Колине будило в Майкле такую ярость, до которой далеко было даже Винсенту. Винсент — что. Делал, что мог. Попал в нужное время к нужному человеку. Но Колин!..
— Откуда ты знаешь? — зло спросил Майкл. Джеймс оторвался от механического тасования открыток, поднял глаза. — Откуда ты знаешь? — повторил Майкл. — Откуда он это знал?!
Джеймс смотрел на него и молчал с таким непроницаемым видом, будто Майкл спрашивал его, откуда он знает, что Земля круглая, и старается не выдать своего шока от глубины чужого невежества. Майкл сжал кулаки, прошел взад-вперед по скрипучим прогибающимся доскам. От его шагов из щелей взмывали маленькие фонтанчики пыли. Будь здесь Колин — Майкл бы не удержался, вмазал бы от души за все.
Но Джеймсу вмазывать было не за что, и Майкл постарался остаться в трезвом рассудке.
— Двенадцать присяжных решали мою судьбу, — сказал он сквозь зубы, и собственный голос показался ему неестественно напряженным. — Двенадцать блядских левых людей, которых собрали со всей округи, сидели и думали. В бумажки смотрели. Свидетелей слушали. Те, кому нужно — сделали свое расследование, подшили все в папочку, дали им: нате, смотрите. Все на ваш суд.
Майкл перевел дыхание, почувствовав, что зубы заскрежетали. Дышать было трудно, грудь сдавило, будто на нее наступил слон. Ему казалось, он носил в себе эти слова все десять лет, с того единственного разговора с Колином, только тогда, дурак, он не мог ни в чем возразить опытному адвокату, а сейчас кое-как научился складывать буквы в слова, кое-что мог ответить.
— Несколько месяцев!.. Блядская толпа народа решала, что со мной делать! — с трудом сказал он. Джеймс следил за ним одними глазами, выражение вежливого шока исчезло, он был напряженным, будто и сам ждал от Майкла этих слов. — И знаешь, что они решили?.. Что я невиновен! А твой отец… Твой отец справился с этим за пять минут. Сам. Без суда, без всего. Даже не выслушал никого — ни тебя, ни меня, ни нас вместе. У меня в суде шанс оправдаться был! — бросил Майкл. — Законный шанс! А он меня даже слушать не стал! Все сам решил! Сказал, я тебе жизнь испорчу! Я еще испортить ничего не успел! Я себе на голову проблем нашел! Себе, не тебе! А он, как предсказатель, в будущее заглянул, увидел — раз я один раз ошибся, значит, все, пизда мне теперь, второй будет, третий, четвертый, потом сопьюсь и на дно тебя утяну. Так?! Ему плевать было на то, чего ты хочешь, — с ненавистью сказал Майкл. — На тебя, на меня, хотя на меня — ладно, я ему никто. Но ты!.. Твоя жизнь!.. Подтереться ему было твоей жизнью!..
Он замолк, выговорившись. Джеймс молчал, не шевелился, глядя в пол. Только трещал уголками открыток, раз за разом пробегая по ним большим пальцем.
— Я виноват был, — тихо сказал Майкл. — Всегда говорил это — да, виноват. Дурак был. Прости за это. Но почему за мою дурость он наказал тебя? Ну, отослал бы учиться, ладно. Ну, денег бы лишил — пережили бы как-то. Заставил бы меня долг за адвоката выплачивать — я бы порвался, но выплатил. Но почему он нам видеться запретил? — с отчаянием спросил Майкл. Джеймс шумно вздохнул, отложил наконец открытки в сторону. — Ты не спрашивал его об этом?..
Подойти к Джеймсу, обнять его хотелось так сильно, будто одно объятие все бы решило. Избавило бы их от любых проблем, стерло с лица земли Викторию, Ларри, Винсента, все, что их сейчас разъединяло. Майкл скрестил руки на груди, отгораживаясь, чтобы не так безнадежно тянуло сдаться и подойти. Будет только хуже.
— Что он думал — моего влияния на тебя боялся? Что ты такая смирненькая овечка, куда я тебя поведу — туда ты и пойдешь, своих мозгов у тебя нет? Что он зря в твое воспитание-образование столько бабла вгрохал, ты все равно дураком остался, и если я скажу тебе из окна выпрыгнуть — так ты прыгнешь? Так он думал? От этого он тебя защищал? Что он, меня боялся, что ли? Или он боялся, что его деточка упорхнет своими мозгами жить, а он не при делах останется? — с издевкой спросил Майкл. — Поэтому и нашел способ, пристегнул тебя к своему счету и запустил, куда захотелось. Что ты против отца-то сделаешь.
— Я не спрашивал, — скованно ответил Джеймс. — Я не разговаривал с ним уже много лет. С ним Винсент общается. Я давно от него не завишу.
— Ну и правильно, — буркнул Майкл.
Он затушил сигарету о край подсвечника, который стоял на подоконнике, оставил окурок в нем. Спать расхотелось уже окончательно. Он огляделся. Чердак был завален старым ненужным хламом. Но среди этого хлама, в самом деле, могло отыскаться то, что сгодилось бы для съемок. Или просто можно было убить время, перебирая старые вещи.
Он выдернул из дивана велосипедный скелет, отложил его в сторону. Сел, подтянул к себе ближайшую связку журналов из-под окна. Он любил в детстве листать их, разглядывая картинки. А иногда они с племянниками выдирали из них листы и делали цветные самолетики. Майкл оторвал обложку почище, сложил на колене, запустил в сторону Джеймса. Тот уклонился.
— Почему самолеты?.. — спросил Майкл, ставя локти на колени и ссутуливаясь.
— А почему мотоциклы?..
— Скорость. Адреналин. Почти как полет. Воздух срывает тебя с седла, движок ревет, вибрация идет насквозь, пробирает по всем костям. Ты сливаешься с байком в одно, чувствуешь каждую трещину под колесами, каждый камешек. Летишь. И вся твоя жизнь в твоих руках.
Он замолчал, посмотрел на Джеймса, намекая, что пришла его очередь откровенничать.
— Свобода, — сказал тот. — Хотелось быть как можно дальше от дома, буквально или метафорически. Чувствовать хоть какую-то ответственность за свою жизнь, что-то решать. Я все свои хобби заводил только для того, чтобы подольше не появляться дома.
Джеймс сел с другой стороны дивана, рядом с башней из картонных коробок. Поставил перед собой верхнюю, снял крышку. Внутри оказались старые черно-белые фотографии. Джеймс взял пачку, начал просматривать их, разглядывая лица. Майкл смотрел на него, уткнувшись подбородком в ладонь. Молчал. Потом взялся за телефон, открыл переписку со своим финансовым консультантом.
«Джерри, свяжись с Голуэй Клиник. У них лежит парень, Шеймус О’Брайен. Скажи им, чтобы делали все по полной программе и заплати из моего гонорара за «Баллингари», сколько скажут. Что останется, переведи его жене».
Джеймс перебирал фотографии одну за одной. Майкл смотрел на него — на склоненную голову, ровный профиль, красивый нос.
— Как ты решил стать писателем?.. — спросил он.
Джеймс отвлекся, поднял голову.
— Голоса в голове были слишком громкими, — сказал он. — Мне нужно было куда-то их деть. Так я начал писать пьесы. Потом мне показалось мало, и я написал первый роман. Творчество затягивает, знаешь…
— Знаю, — понимающе сказал Майкл. И добавил, решив прояснить один странный нюанс: — Слушай. У тебя есть такой пунктик — что ты не можешь перечитывать то, что написал? Потому что там, ну, слишком много тебя? За каждой буквой.
— Нет, — удивленно сказал Джеймс. — Если бы я мог не перечитывать — как бы я редактировал?
— А ты, то есть, не сразу пишешь? — удивился Майкл. — Потом переписываешь?
Джеймс улыбнулся.
— А ты, когда получаешь роль, с первого дубля идеально играешь?..
— Нет, конечно! — возмутился Майкл. Потом понял, кинул. — Ага. Ясно. И готовую книгу можешь перечитать?
— Могу.
— Здорово, — сокрушенно сказал он. — А я не могу свои фильмы смотреть. Даже жалко иногда. Пытался, но не могу. Как только вижу свою рожу, так сразу хочется выключить. Или сказать себе, чтоб не придуривался.
— А ты придуриваешься?..
— Я не знаю, — честно сказал Майкл. — До сих пор не знаю, талантливый я или нет. Говорят — да. Ну, раз говорят, наверное, правда. А я сам не знаю. Смотрю на экран и вижу себя. И такое чувство странное… Словно противно.
— Мне нравятся твои фильмы, — сказал Джеймс.
— Хорошо, — вздохнул Майкл.
Все это было грустно. Уже не больно до остроты, но грустно. Долгое выходило прощание, но он был рад, что они могут сидеть и разговаривать. Раньше так не могли. Раньше Майкл мог только сидеть рядом и слушать о высоких материях, не врубаясь, о чем идет речь. А теперь они могут на равных, да только поздно. Дружить им теперь, что ли?
— На самом деле я рад за тебя, — сказал Джеймс, аккуратно укладывая фотографии обратно в коробку. — Ты добился, чего хотел. Ты счастлив?..
— Не знаю, — с сомнением сказал Майкл. — Если бы можно было только сниматься и ничего больше не делать — был бы счастлив. А так… Нет, ну я рад, что сумел не проебать тот шанс, который ты дал. Было бы все впустую — было б обидно.
Майклу страшно хотелось спросить, как он все-таки сошелся с Винсентом. Но ему казалось, это будет лишний вопрос. Эта ночевка вдвоем, чердак, полный старых вещей, старые воспоминания… Они и так были опасно близки к тому, чтобы зажмуриться и сделать глупость.
Майкл вздрогнул от фантомной ревности, представив, как увидит,