Тихо раскрылась дверь, тихий шепот позвал:
— Майкл?..
Голос принадлежал Эвану.
— Что ты тут делаешь… — беззвучно отозвался Майкл.
— У меня запись диска с Лос-Анджелесским филармоническим оркестром. Как ты себя чувствуешь?
Эван на цыпочках скользнул по полу, присел на край кровати. Наклонился, тронул пальцами лоб. Вид у него был взволнованный.
— Ты меня пригласил, — сказал он. — Сказал, я тебе совершенно не помешаю, если остановлюсь здесь. Если тебе неудобно, я могу…
— Нет, — шепотом перебил Майкл. — Нет, оставайся. Все хорошо. Я просто…
— Ты просто выпил больше, чем нужно, — с ужасающим сочувствием сказал Эван.
Такой понимающий, такой деликатный, что Майкл почувствовал, как нос вдруг распух, будто по нему врезали кулаком. Глаза начало жечь, как от соли. Он разлепил губы, вдохнул. Горечь, гнездившаяся где-то там, под языком, подступила ближе, начала просачиваться медленным ядом наружу — в дыхание, на кожу сквозь поры, в слюну. Эван был таким чудесным — и таким наивным, что от его присутствия Майкла начало знобить. Эван ничего не знал ни о нем, ни о его жизни. Майкл всегда берег его. А теперь он был здесь, а Майкл лежал, как медуза, перемолотая штормом. Еще живая, но уже умирающая.
— Ты знаешь, что я любил тебя?.. — безнадежным шепотом спросил Майкл.
— Что?.. — переспросил Эван, подняв брови, и наклонился чуть ближе, явно уверенный, что ослышался.
— Я любил тебя, — повторил Майкл. — В детстве. С первого взгляда. Во мне все останавливалось, когда я смотрел на тебя. Я хотел на тебе жениться.
Эван заморгал. Он выглядел крайне смущенным, даже порозовел от неловкости. Наверное, это было самое неподходящее время для признаний, но Майклу на это было плевать. Его никогда не заботил вопрос подходящего времени.
— Пока ты был рядом, я точно знал, что в моей жизни все правильно. В ней был смысл. Защищать тебя и то, что ты делаешь. Я восхищался тобой так сильно, что у меня не было слов. Иногда мне было боязно брать тебя за руку. Мне все время казалось, у тебя на пальцах должна быть волшебная пыльца… как у фей.
— Майкл, — виноватым тоном сказал Эван, выпрямляясь. — У тебя ужасная температура. Ты бредишь.
— Нет, — шепотом сказал тот, не отводя глаз он его растерянного лица. — Это правда. Когда ты уехал, я чуть не умер. Мне хотелось умереть — я просто не знал, как. Я надеялся, что если лягу и буду лежать достаточно долго, все случится как-нибудь само собой.
Эван смотрел на него недоверчиво. Потом взял за руку, погладил по запястью.
— Майкл, это ужасно, — с сочувствием сказал он. — Нет, я не про твои чувства, а про то, что ты так переживал. Я не знал.
— Я сам не знал, — шепотом сказал тот, закрывая глаза. — Что я мог знать? У меня даже слов не было. Я мог об этом только молчать.
— Я с тобой посижу, — успокаивающим шепотом сказал Эван. — Хочешь?..
— Лучше ляг, — попросил Майкл.
— Ладно, — охотно отозвался тот. — Я только выключу… у меня там тушится кое-что. Хочешь есть?..
— Меня стошнит, — честно сказал Майкл, приоткрывая глаза. — Лучше просто воды.
Эван коротко сжал его руку, поднялся и вышел из темной спальни. Майкл лежал, слушая. Эван сбежал по ступенькам лестницы, все затихло. Только за окнами в отдалении слышался собачий лай и детские голоса. Майкл лежал, пережидая головокружение. Медленно поднимая руку, прикладывал пальцы к горящему лбу и щекам. Надо было попросить Эвана принести льда, но он слишком плохо соображал, чтобы сказать вовремя. Надо было сказать. Он крутил в голове эту мысль, повторяя ее на разные лады, будто вертел кубик, где на каждой стороне была часть картинки. Все эти части как-то нужно было сложить в одну, но он не понимал — как, если картинка одна, кубик — один, а сторон у него — шесть.
Эван вернулся, сел на прежнее место, протянул стакан:
— Пей.
Майкл со стоном попытался подняться, но не смог.
— Поставь, — хрипло попросил он, жмурясь. — Я потом…
Эван ничего не ответил — но Майкл почувствовал, как узкая ладонь с длинными пальцами просунулась под влажный от пота затылок, потянула, приподнимая. К губам прижался стеклянный край. Майкл сделал несколько жадных крупных глотков, чувствуя, как холодная вода проливается из края губ и течет по шее. Выдохнул почти со стоном, падая назад, на подушки. Стало немного легче. Он утер рот, провел влажными ладонями по лицу. Шепотом попросил:
— Ложись.
Эван поставил стакан на тумбу возле лампы, обошел кровать и лег рядом, придвинувшись ближе. Майкл, не открывая глаз, повернулся, ткнулся в него горячим лбом, куда-то в грудь. Там была, кажется, пуговица, и она вдавилась в кожу над бровью, жгучая, как сигаретный ожог. Майкл глубоко вздохнул, но не отодвинулся. Он слышал мятно-фруктовое дыхание Эвана, запах его дезодоранта. Протянув руку, он вслепую нашарил его кисть, взял длинные пальцы, подтянул их к себе, к груди. Эван второй рукой молча пригладил ему волосы. Прочесал их кончиками пальцев, будто выпутывая из них раскаленную железную сеть.
— Давно ты здесь? — вполголоса спросил Майкл.
— Два дня. Ты со вчера в ужасном состоянии. Что с тобой происходит?.. — шепотом спросил Эван.
— Не знаю, — честно отозвался Майкл. — Кажется, я просто мудак. И всегда им был. И всегда буду. И это неисправимо.
— Мне кажется, ты зря столько пьешь, — осторожно сказал Эван.
— Я не только пью, поверь мне, — отозвался Майкл.
— Зачем?..
Это был очень простой вопрос, на который не было никакого ответа. Ни простого, ни сложного.
— Я не знаю.
Он почувствовал, как прохладные узкие губы прижались к его воспаленному лбу.
— Майкл, — тихо сказал Эван в его лоб. — Ты должен знать, скольким в своей жизни я обязан тебе. Мне всегда казалось, что ты это знаешь. Ты не можешь не знать, потому что ты это делаешь — нельзя же делать и не понимать?
— Еще как можно…
— Мы никогда об этом не говорили. Я не знаю, почему — мне казалось, все это так очевидно… Ты всегда верил в меня. Мои родители не всегда в меня верили. Мои учителя. Я сам не всегда в себя верил. Иногда мне казалось, что я не справлюсь. Что я не смогу научиться, что все, что я слышу, я никогда из себя не выпущу… Потому что у меня слабые пальцы, потому что мне трудно, потому что мне не хватает терпения… А ты верил. Просто верил. Не сомневаясь. Всегда. И когда мне хотелось сдаться, когда у меня болели руки, спина, когда мне хотелось все бросить и забыть про музыку — у меня перед глазами вставал твой взгляд. Как ты смотрел на меня, когда я играл. Каким ты был светлым. Ты слышал меня. Ты вдохновлял меня.
— Ну и кто теперь бредит?.. — пробормотал Майкл.
— Я играл, словно ты все еще рядом, — сказал Эван. — Я так привык к тебе, что я, кажется, с тобой просто не расставался. Ты всегда был у меня в голове. И в сердце. И что бы ты там о себе ни думал, — мягко и уверенно сказал он, — для меня ты всегда будешь тем Майклом, который слушал меня. Который защищал меня, провожая из школы. Самым лучшим, самым прекрасным другом, который только может существовать. Мечтателем. Фантазером.
— Его больше нет, — сипло сказал Майкл.
— Есть, — невозмутимо сказал Эван. — Для меня — есть. Сейчас и всегда.
Майкл прижался лбом к его пуговице еще теснее, подставляя голову под ласковые пальцы.
— Я повел себя, как урод, с одним человеком, — шепотом признался он. — Которого очень люблю. И он ушел.
— Вы расстались с Викторией?
— При чем тут Виктория… — вздохнул он. — Нет. Есть… один парень.
Эван молча гладил его по голове, будто для него это была не новость — или, может, ему было абсолютно плевать, из-за кого убивался Майкл, был ли это мужчина или женщина. Майкл молчал, не зная, что еще сказать, да и не испытывая большого желания говорить, пересказывать всю историю своих отношений с Джеймсом. Голова болела, лицо пылало, будто его сунули в костер. Даже кожа головы ныла. Он лежал, закрыв глаза, сосредотачиваясь на том, чтобы дышать, отвлекаясь от боли, высверливающей виски и стреляющей огненными молниями через челюсть.
— Это правда, — прошептал Майкл, иррационально возвращаясь к оставленной теме. — Ты же помнишь, как мы целовались?..
Эван издал тихий звук — то ли вздох, то ли смешок.
— Помню, — по голосу было слышно, что он улыбается. — Мне казалось, ты просто дурачишься.
— Нет, — тихо сказал Майкл. — Это было всерьез. После тебя я никого не любил. Пока не встретил его.
— А он?..
— Он женат. И я не хочу портить ему жизнь. Уже и так испортил. Все, что мог.
Эван молча гладил его по вискам, едва нажимая на них. Майкл жмурился, под веками плавали золотые и красные пятна.
— Я не знаю, что тебе сказать, — прошептал Эван. У него был голос, полный сочувствия и смирения. — Мне очень жаль. Я бы хотел помочь тебе. Но ты никогда не давал мне возможности.
— И не дам, — сказал Майкл. — У меня в жизни осталось мало хорошего. Если ты в нее влезешь — с тобой будет, как со всеми. Я не хочу быть с тобой мудаком. Поэтому не пускаю.
Эван длинно вздохнул. Подложил локоть под голову, сполз чуть ниже, чтобы оказаться с Майклом нос к носу. У него были грустные глаза. Большие, очень красивые, опушенные золотыми ресницами. И светлые веснушки под ними.
— Тебе лучше поспать, — тихо сказал он. — Я скоро уеду на студию.
— Ладно, — шепнул Майкл. — Иди. А где Бобби? — вспомнил он.
— Бран повел его погулять. С ним Дакота. Тебе не кажется, — вдруг с таинственной улыбкой спросил Эван, — что у них что-то есть?
Майкл рассмеялся от этой внезапной наивности, поморщился — голова загудела от смеха.
— Они же были вместе на свадьбе.
Эван смущено заулыбался.
— Ой. Я не обратил внимания, — признался он. — Я помню, что они были вместе, но я думал, они просто друзья.
— Они встречаются, — сказал Майкл. — Ладно, иди… Я постараюсь поспать.
Второй раз Майкла разбудил Бобби, вернувшийся с прогулки. Он залез на кровать, пристроил Майклу голову на плечо и шумно вздохнул. В последнее время он начал сдавать, и Майкл с ужасом думал, что будет, когда тот умрет. Однажды ведь он умрет. Майкл винил себя за то, что не уделяет ему достаточно времени, пропадая то на съемках, то в водовороте тусовочной жизни. У Бобби потихоньку седела морда, и если раньше это было незаметно в сизой шерсти, то теперь было уже очевидно. На прогулках он больше не гонялся за белками, которых раньше считал своими личными врагами, а позволял им мирно заниматься своими беличьими делами. Когда он умрет, последняя связь с Джеймсом прервется. Как сказать ему об этом тогда?..