На подарке друга. Очень дорогого друга. Друга, который знал, кем я была, но, как ни странно, ничего не хотел от меня.
Вел ли он себя так, потому что знал, что сможет заработать больше в другом месте? Например, в «Us Weekly» или журнале «Tattle»?
Мысли путаются, пока я тупо встаю на ноги, подхожу туда, где стоит Кармен, и забираю с ее рук худи.
Как только берусь за нее, сразу же надеваю через голову и потуже затягиваю шнурки капюшона под подбородком.
— Кингстон! — кричу я, спускаясь по лестнице.
Как только я достигаю нижней ступени, он уже на месте.
— Да, мисс Ларраби.
— Мне нужна твоя машина.
Он вежливо кивает.
— Конечно, мисс. Вы предпочитаете «Рэнж Ровер»? Или, быть может, «Ягуар»?
— Нет. — Я хватаю его за руку. — Мне нужна твоя личная машина.
— Но, — говорит он, — мисс Ларраби. Я вожу «Форд Фокус». Моя машина…
— Идеальна, — прерываю я его. — Еще мне нужно, чтобы ты подбросил меня к концу улицы.
Выглядит он так, будто собирается возразить. Я сжимаю его руку и яростно смотрю ему глаза.
— Конечно, мисс, — наконец соглашается он.
Я прячусь между передним и задним сиденьями, и Кингстон накрывает меня пляжным полотенцем, которое находит в багажнике. Он везет меня мимо толпы из прессы, которая вообще не замечает в его машине ничего примечательного, и останавливается в конце улицы.
— Спасибо, — искренне говорю я ему, когда вскакиваю сзади и сажусь за руль. — Я правда очень благодарна. И извини, что обратно тебе придется пойти пешком.
Он смотрит на меня с нежной улыбкой.
— Все в порядке, мисс Ларраби. Я весь день разъезжаю на машине. Физическое упражнение мне не помешает.
Я закрываю дверь и направляюсь в сторону Сансет.
Тридцать минут спустя я с визгом шин заезжаю в автокафе «Тако Дона Жуана», опускаю окно и жду.
— Добро пожаловать в «Дон Жуан». Меня зовут Роландо. Чем я могу помочь вам сегодня?
Я наклоняюсь к открытому окну, чтобы оказаться у встроенного микрофона так близко, насколько возможно, и кричу:
— Можешь сказать мне, почему ты предал меня, придурок!
Следует неловкая пауза, и затем он пробует еще раз.
— Алло?
— Я знаю, что это был ты! — кричу я, приближаясь к микрофону до такой степени, что нахожусь в опасности выпасть прямиком из автомобиля. — Я знаю, что ты был тем неизвестным, который слил обо мне прессе!
— Лекси? — выдавливает он догадку после очередного затишья.
— А кто еще! — кричу я в ответ.
— Лекси, о чем ты говоришь?
Я вздыхаю. Мое терпение по отношению к его немного невинному поведению на исходе. В конце концов, это то самое глупое поведение, благодаря которому я начала доверять ему. Какой же идиоткой я была!
— О прессе! — выпаливаю я. — Ты рассказал прессе о том, что Лексингтон Ларраби работала под прикрытием в «Тако Дона Жуана» и в еще пятьдесят одном другом месте. Ты сдал меня с потрохами!
— Лекси, — говорит он предостерегающе. — Кажется, ты только что сама себя сдала.
— Что?
— Ты забыла о том, что здесь каждый носит наушники? Прямо сейчас тебя может слышать весь персонал.
Черт.
Хотя не то чтобы это имело значение. Меня уже разоблачили. Они увидят это по новостям, если уже не успели.
— Почему бы тебе не отъехать назад, а я тогда выйду и поговорю с тобой, — предлагает Роландо.
Я опускаюсь по спинке сиденья.
— Ладно.
Но Роландо объявляется не один. Из двери вываливается весь персонал, чуть не залезая другу другу на голову, чтобы увидеть происходящее. Из машины я могу расслышать их любопытный шепот. Как визжит Дженна в свой телефон:
— Я так и знала, что это она! Точнее, я думала, что она на нее похожа, но это действительно оказалась она!
Роландо стучит по стеклу с пассажирской стороны, я тянусь к дверце и открываю ее. Он забирается внутрь и несколько минут мы сидим молча. Теперь я намного спокойнее. Почти вся злость выветрилась, оставляя после себя только горькое сожаление.
— Я доверяла тебе, — сетую я, прилагая усилия, чтобы не сорвался голос. — Я считала тебя своим другом. Зачем ты так поступил?
— Я этого не делал, — говорит он тихо.
— Я тебе не верю! — огрызаюсь я в ответ.
— Лекси, зачем мне это делать?
В порыве волнения я вскидываю руки.
— Я не знаю! Ради денег! Гласности! Известности!
— Ну, тот, кто оставляет анонимную наводку, не ищет известности.
— Ладно. Тогда ради денег.
Он указывает на свою запачканную сальсой футболку горчичного цвета.
— Стал бы я до сих пор работать здесь, если бы продал твою историю за деньги?
Я размышляю над этим. Он прав.
Я вздыхаю и сутулюсь на месте. Кажется, я вернулась к тому, с чего начинала.
— Если это не ты, то кто тогда? — шепчу я.
— Не знаю, — слова Роландо не помогают. — Я бы подумал на того, кто получил бы большую выгоду от твоего разоблачения.
— В том-то и дело. Я понятия не имею!
— Ладно, тогда кто больше всех выиграет от твоего разоблачения?
Я стону.
— Уж точно не я. Моя жизнь разрушена. Только мой отец в действительности выставляется в хорошем свете… — Я замолкаю и затем: — О Боже мой! — визжу я. — Мой отец! Предстоящее слияние компаний. Ему нужно, чтобы акционеры проголосовали «за». Ему нужно уверить их. Это все для оказания стимуляции его деловой активности.
Роладно, кажется, не догоняет:
— Значит, твой отец сам намекнул прессе?
На это я смеюсь, пока пристегиваю ремень безопасности.
— Нет, конечно, — говорю я ему. — Мой отец ничего не делает сам. Он нанимает людей.
Он смотрит скептически.
— Так он нанял кого-то просто для того, чтобы оставить анонимную наводку?
— В этом не было необходимости, — поясняю я. — Она и так уже на него работает.
Глава 40Железный дровосек
— Лекси! — начинает тираду Кэролайн своим гундосящим французским акцентом, как только ее помощник переключает меня на линию. — Я рада, что ты позвонила. Я как раз собираюсь в офис к твоему отцу на совещание по стратегии действий. Столько всего нужно обсудить после этих недавних волнительных открытий! Я собираюсь предложить ему перейти к свадьбе, чтобы нажиться на всех положительных отзывах прессы. Кстати говоря. Нам как можно скорее нужно будет отвести тебя на примерку платья подружки невесты. Мне сказать Бренту связаться с помощником Веры и найти для тебя время на завтра?
— Хватит заливать, Кэролайн, — рычу я в телефон. — Я знаю, что это ты оставила прессе наводку.
Она издает тихий писк, который, как я полагаю, должен означать шок на столь возмутительное обвинение.
— Лекси, chérie[43], не совсем понимаю, о чем ты говоришь.
Я ни на секунду не покупаюсь на ее игру.
— Как низко. Даже для тебя. Ты хоть понимаешь, что вся моя жизнь разрушена? И все ради пользы какого-то глупого слияния.
— Лекси, — начинает она покровительственным тоном, — разве ты не видишь? Эти новости идут на пользу каждому.
— Как? — огрызаюсь я в ответ. — Каким образом они пойдут каждому на пользу? Как раскрытие моего секрета миру всем поможет?
— Когда состоится это слияние, прибыль «Ларраби Медиа» увеличится значительными темпами. Ты же знаешь, что такое прибыль?
Я закатываю глаза.
— Конечно, я знаю, что такое прибыль.
— Ну, — продолжает она как ни в чем не бывало, — тогда ты должна знать, что прибыль «Ларраби Медиа» обеспечивает твой стиль жизни. С нее оплачиваются твои машины, одежда, яхты и все остальное. — Она вздыхает, видимо, чрезвычайно собою довольная. — Для «Ларраби Медиа» это слияние представляет собой самое важное событие десятилетия. Мне нужно было что-нибудь предпринять, дабы заверить акционеров в уверенности твоего отца на посту лидера. И это было идеальным решением. Тебе стоит гордиться тем, что можешь внести вклад в успех компании. Отплатить тот долг перед общественностью, который накапливала годами.
— И мой отец с этим согласился? — спрашиваю я, чувствуя, как нежелательные слезы начинают наполнять глаза. Я быстро смаргиваю их. Но узел, что завязался в животе, отказывается шевелиться.
Она снисходительно цокает зубами.
— Твой отец желает для компании самое лучшее. И тебе бы стоило.
Вот и все. Мой отец продал меня ради своего бизнеса. Просто так. Потому что его публицист убедила его в том, что это был умный бизнес-ход.
Но опять же, чему я должна удивляться? Он годами поступал точно так же. По отношению к каждому в семье. Компания моего отца всегда стояла на первом месте. И всегда будет.
Поверить не могу, что мне на самом деле было его жалко. Даже на секунду. Я думала, что, быть может, возможно, где-то глубоко внутри, в его теле был хотя бы какой-нибудь микроскопический кусочек чувствительной косточки. Скрытое место для всей той боли и скорби, которые он нес в себе с момента маминой смерти.
Но теперь я понимаю, что это было всего лишь несбыточной мечтой.
Почему каждый раз, когда я начинаю чувствовать что-нибудь крошечное к моему отцу — намек о возможной симпатии, — ему всегда удается меня разочаровать? Даже не находясь при этом в одной комнате.
Должно быть, это его особенный талант.
И подумать только, я правда рассматривала возможность поговорить с ним. Неужели я честно думала, что смогу сидеть с Ричардом Ларраби и участвовать в эдаком сентиментальном разговоре по душам отца/дочери?
Мне с самого начала стоило распознать грандиозную ошибку в этой логике.
Для разговора потребовалось бы, чтобы у моего отца действительно было сердце.
— К тому же, — продолжает Кэролайн, не обращая внимания на мое растущее отчаяние, — ты давным-давно изжила свой образ плохой девчонки. Пришло время сменить амплуа. Для тебя и твоего отца. Сейчас мир тебе симпатизирует. А не презирает. И твой отец освещается как ответственный, сострадательный родитель.