Сильв
Аша дрожит. Мы собирались лететь, но идти нам некуда. Остаться в живых больше не цель – умереть еще не цель.
Наверное, стучать глупо, но тени продолжают двигаться. Я должна знать, что там – кто там. Все рыдают, Тайлер разглагольствует, на меня никто не обращает внимания.
Рука моя все еще скользит по двери.
Сердце отчаянно колотится.
С другой стороны доносится знакомый ритм. Ритм песни. Абуэло вечно мурлыкал ее нам, когда мы были маленькие. Впервые во мне зарождается надежда. Тайлер не знает, что Томаса еще утром отправили к директору. Он не добрался до него первым. И Томас не оказался запертым с нами.
Он жив.
Он вытащит нас отсюда.
От неожиданного всплеска надежды голова у меня начинает кружиться.
Я осторожно осматриваюсь. Все смотрят только на Тайлера – и на Отем.
Нет… Я перестаю дышать. Нет, она не может.
Отем идет к брату. Лицо ее помертвело. Спину она держит поразительно прямо. С каждым следующим шагом она буквально сжимается. Не могу вспомнить, когда она в последний раз смеялась, не сдерживаясь. Не могу вспомнить, когда она была счастлива, как раньше, когда сидела на деревянной изгороди спиной к хлопковым полям и закату и любовалась танцевальными па мисис Браун.
Она не может сдаться ему. Он никогда ее не отпустит.
Он никогда не отпустит нас. Ему нужна не только она. Его месть не для нее.
Но на ее месте я бы сделала то же самое. Когда Мама́ заболела, братья приехали со всей страны, чтобы помочь нам закрыть ее юридическую фирму и переехать на ферму Абуэло. Когда Томаса чуть не выгнали из школы, мы с Абуэло отправились к директору Трентон, чтобы этого не случилось. Когда я рассказала своим о моей подруге, они обрадовались моему счастью, хотя отец Джонс вечно говорит на проповеди о грехе, аде и проклятии.
Я бы осталась в Оппортьюнити и пожертвовала своими мечтами ради семьи.
Не могу представить, как может быть иначе. Я люблю Отем так же сильно, как презираю Тайлера. Вот почему я так и не рассказала ей, что он сделал. Я хочу, чтобы она сохранила свою единственную семью.
Отем отделяется от нас – и я ничего не могу сделать. Я бы побежала к ней, обняла ее, но в то же время мне хочется обнять брата и никогда его не отпускать. Много месяцев мы почти не разговаривали, но то, что он здесь, придает мне сил. Я даже не знала, что они у меня есть. Мне хочется удержать это чувство – и брата.
Я не могу потерять их.
Я заканчиваю песню, начатую Томасом.
Отем
Каждый раз, моргая, я вижу, как лицо Ниа разлетается от пули. Крик Аши звучит у меня в ушах – а может быть, она все еще кричит. Тай – мой единственный брат, но сейчас я хочу, чтобы он умер. Чтобы он взял винтовку и застрелился.
Или чтобы я очнулась от этого кошмара и все снова стало нормально.
Я пристально смотрю на Тая, стараясь не обращать внимания на остальных. Меня больше не жалеют, не думают о моем несчастном чертовом доме. Теперь меня окружает гнев, страх, ненависть. Меня винят в смерти Ниа – и правильно. Если бы я встала, то могла бы спасти ее.
Надеюсь, Сильв не смотрит, надеюсь, она тоже отвернулась.
Таю трудно дотянуться до парнишки, сидевшего рядом с Ниа. Тому хватило ума забраться под сиденья. Парнишка ползет по проходу, но когда на пол падают красные костыли, я ахаю.
Мэтт. Я никогда его не видела, но Тай так тепло говорил о нем. Когда я проводила долгие вечера с Сильв, Тай оставался с Мэттом и Клер – они стали для него семьей, о которой он всегда мечтал.
Если он не жалеет даже Мэтта, то не пожалеет никого.
В душе у меня сумятица. Я смотрю на брата, своего лучшего друга, защитника, таскавшего мне шоколад после уроков балета, – этого Тая я потеряла, – и вижу чужака, стащившего мои балетные туфли, чтобы показать отцу. Тогда он просто стоял и смотрел, как отец меня избивает. А мне казалось, что отец меня убьет. Кто же этот человек, которого я называла братом? Я уже не понимаю, кто мы сейчас. Но когда-то мы были другими, и может быть, теперь я что-то смогу сделать. Если кто-то и может достучаться до него, так это я. Я должна попробовать.
Я встаю. Никто меня не замечает. Все глаза прикованы к Таю и его следующей жертве.
– Тайлер…
Голос мой напоминает хриплый шепот. Я сглатываю. Мурашки бегут по спине до самых кончиков пальцев.
Раздается удивленный шепоток. Головы поворачиваются. Нарушенная тишина придает мне силы. Я откашливаюсь и, прежде чем Тайлер успеет застрелить кого-то еще, говорю:
– Тайлер, я здесь.
Си Джей Джонсон
@CadetCJJ
Не могу найти брата. Мои друзья умирают. Это ад. #OHS
10:21 АМ
Си Джей Джонсон @CadetCJJ 10:21 АМ
Он сказал, что мы разрушили его жизнь и теперь нам не сбежать. #OHS
Джим Томасон @JTomasonSTAR 10:22 АМ
В ответ @CadetCJJ
Ты считаешь, школа виновата в ситуации? Наши репортеры хотели бы побеседовать.
Глава одиннадцатая10:22–10:25
Томас
С другой стороны двери кто-то закончил мою песню.
Я стучу снова. Она отвечает. Она. Сильвия. Я знал, что она будет в зале, как истинная отличница, но это подтверждение меня убивает. Как мне сообщить, что я вернулся за ней? Как сказать, что я вытащу ее оттуда?
Я прикладываю ладонь к гладкой двери. В этом году мы с Сильвией почти не разговаривали. В средней школе она была соучастницей всех моих проделок, и первые два года в старшей школе тоже. Ей удавалось дурачить всех: все считали ее ангелом, даже когда она влюбилась в тощего белого цыпленка.
Когда Мама́ заболела, Сильв стала более серьезной. Прошлое лето она была какой-то тихой и замкнутой. Тогда я и потерял ее. Иногда она смотрит на меня, и мне кажется, что мы живем в разных мирах. Но иногда мы находим друг друга, и тогда я вспоминаю, что значит быть семьей.
Она стучит снова, медленно. Я ощущаю вибрации ладонью. Это другая мелодия, испанская колыбельная, которую пела нам мама, когда мы были маленькими. Песня медленная, печальная и полная надежды. Удивительно, но я улыбаюсь.
Нашу песню прерывает новый выстрел.
Тишина.
Нет. Нет. Нет. Если бы я мог пробить дверь, я сделал бы это. Я прикусываю губу, чтобы не закричать. Нас разделяет пропасть – меня, скорчившегося на холодном линолеуме, и ее там, на потрепанном ковре.
Я тянусь за молотком. Если замок не удается вскрыть, его ломают. Если ударить правильно, пружина откроется. Шум услышат внутри, но мне больше нет до этого дела. Если я не открою дверь, они умрут. Сценарий уже безнадежный.
Я сдерживаю дыхание, расслабляю плечи, беру молоток обеими руками. Мне не выстоять против пуль, но молоток может справиться с этой чертовой дверью.
Я прицеливаюсь и отступаю.
– Стой! – громкий шепот Фарида останавливает меня еще до замаха.
Фарид весь мокрый. Волосы прилипли ко лбу. Он сжимает болторез, наклоняется ко мне, с трудом переводя дух.
– Я слышал сирены. Полиция скоро будет здесь.
Я отступаю. Кончиком рукава вытираю слезы, навернувшиеся на глаза. Наконец-то. Нам нужна полиция. Здесь и сейчас.
– Двери открыты?
Фарид качает головой:
– Только две. Все цепи резать слишком долго, но мы сможем направить людей к выходу. Это лучше, чем ничего.
Я смотрю на двери. Конечно, Фарид не хотел, но его слова меня больно жалят. Он сделал то, что должен был, а я провалился – с треском.
Я забираю у него болторез. Теперь настало мое время.
– Сначала нужно выпустить их отсюда.
Не говоря ни слова, Фарид подходит и сжимает мое плечо. А потом встает у двери и поднимает цепь так, чтобы подхватить концы, когда я ее перережу. Я накладываю лезвия на звено и со всей силы сжимаю их.
Клер
Рация потрескивает. Диспетчер передает откликнувшимся экипажам коды. Было бы проще, если бы я их не понимала, но чаще всего они говорят на обычном английском языке. О машинах, об оцеплении. В Оппортьюнити всего две полицейские машины, а поддержки из других городов недостаточно.
Вертолеты. Спецназ на парковке. Стоит ли вызывать саперов?
И Мэтт находится прямо там.
Все кажется нереальным. Не может быть, чтобы это происходило с нами, с теми, кого мы знаем. Только не в Оппортьюнити, штат Алабама. Да, у нас случаются грабежи. Пару лет назад у нас поджигали машины. Но по рации передают, что они собираются оцепить школу.
Женщина-полицейский в переговоры не вступает, лишь иногда произносит:
– Десять-четыре.
Она смотрит на машину впереди и сжимает руль.
Крис уставился на свои руки. Я бы поговорила с ним, но не знаю, что сказать. У меня слишком много вопросов. За окном пролетает дорога. Участок, казавшийся нам бесконечным, машина преодолевает за пару минут, может быть, даже быстрее. Скоро мы будем в старшей школе Оппортьюнити, и впервые с момента поступления мысль об этом вызывает у меня физическую боль.
Что нас ждет?
Я отрываюсь от окна и откашливаюсь.
– Кто вас вызвал? Кто-то из команды?
Хотя бы кому-то из нас что-то удалось. Я всегда знала, что они смогут это сделать.
Женщина-офицер не сразу понимает, что я обращаюсь к ней. Она оборачивается. Беспокойство в ее глазах заставляет меня задуматься, сколько ей лет, есть ли у нее друзья или родные в Оппортьюнити. Наверное, вот-вот весь город в тревоге соберется у ворот школы. В Оппортьюнити новости распространяются как лесной пожар. Знают ли уже родители?
Женщина-полицейский качает головой:
– Нам позвонили из школы. Несколько человек.
– О…
Голова у меня кружится. Кому-то удалось вырваться и связаться с полицией? Были ли они в безопасности, когда звонили?
– Вы не знаете, удалось ли кому-нибудь… – Закончить фразу у меня не получается.
Женщина-полицейский откашливается:
– Мне нельзя говорить об этом. Один из наших коллег допросит вас сразу же, как мы оцепим периметр.