много разбежалось по домам. Люди никогда не воевали и толком даже оружием не владели, а тут такие страсти, тем более мимо дома, где семья и все ». Уже после освобождения Ростова-на-Дону 130 человек вернулись, из них 70 человек приняли обратно, остальным отказали. Судьба остальных 175 человек, пропавших без вести, остается неизвестной [201] .
По данным генерала Э. фон Макензена, собственные потери его корпуса составили за это время 409 убитых (в том числе 19 офицеров), 147 пропавших без вести (2 офицера) и 575 эвакуированных раненых (18 офицеров) [202] . В пятидневных боях за Ростов-на-Дону, с 17 по 21 ноября 1941 г., 3-й моторизованный корпус вермахта захватил в качестве трофеев 260 орудий всех калибров, 83 танка, 2 бронепоезда, 29 самолетов. В плен попал 17 841 военнослужащий РККА.
Документы штаба 56-й Отдельной армии указывают, что потери составляли от 30 до 50 процентов в личном составе и вооружении. Согласно сводке управления начальника артиллерии 56-й Отдельной армии, потери материальной части в соединениях и частях усиления с 17 по 21 ноября 1941 г. составили 123 миномета и 109 орудий. Если прибавить к этому количеству 20 утраченных противотанковых ружей [203] , то получается 252 ствола – почти столько, сколько указывал в качестве своих трофеев и генерал Э. фон Макензен.
Командование 56-й армии 26 ноября издало специальный приказ № 0018 «Об организации эвакуации машин в ходе боев и о несвоевременном представлении сведений о потерях боевых, транспортных и вспомогательных машин». В нем отмечалось, что особенно много техники в ходе боев за Ростов оставила 6-я танковая бригада (60 танков, 26 автомашин) и 343-я стрелковая дивизия (19 тракторов, 43 автомашины). Подчеркивалось, что командование бригады и дивизии « не организовало их эвакуации, а помощник командира 6-й танковой бригады отсиживался в тылу » [204] .
Тем не менее вермахту не удалось полностью уничтожить и разгромить части 56-й Отдельной армии, сумевшие переправить через Дон значительную часть личного состава и наиболее ценное артиллерийское и минометное вооружение. Запись в военном дневнике Ф. Гальдера от 21 ноября 1941 г. гласит: «Наши войска овладели Ростовом. Севернее Ростова идут тяжелые бои с численно превосходящим противником, который, действуя, по-види мому, под умелым руководством, ведет наступление в плотных боевых порядках несколькими группами, по две-три дивизии в каждой. Особой опасности для наших войск пока не существует, однако и командование и войска будут достойны высокой оценки, если им удастся устоять под этим натиском и достичь излучины Дона» [205] . Продвижение армий Южного фронта на запад заставляло Э. фон Клейста, в отличие от Верховного германского командования, опасаться, что, захватив Ростов-на-Дону, он сам себя загнал в глубокую ловушку, грозившую окружением и гибелью всей его армии.Оккупация Ростова и ее последствия
Захват Ростова-на-Дону стал полной неожиданностью для населения города. Войска вермахта вошли в город, в котором продолжалась обычная прифронтовая жизнь, работали магазины, предприятия и учреждения, школы и больницы, связь и водопровод, театры и библиотеки. Еще осенью возникли первые тревожные признаки. Через Ростов пошел поток беженцев, эвакуировавшихся из западных районов страны, появились раненые красноармейцы и командиры, лечившиеся в госпиталях. Занятия в школах все чаще прерывались воздушными тревогами. Но и к ним вскоре привыкли, и после отбоя уроки продолжались как ни в чем не бывало [206] . К тому же налеты люфтваффе на город совершались в одно и то же время, и сама эта ритмичность бомбежек придавала впечатление будничности происходившего. Вскоре многие ростовчане вообще перестали ходить в бомбоубежища: «Сидя за столом, могли, не вставая со стульев, наклониться и спрятать голову под стол, иногда прятались под кровать» [207] . Правда, во второй половине октября, после захвата вермахтом Таганрога, вспыхнула настоящая паника, часть местных руководителей сбежала из города. Однако затем власть взяла ситуацию под контроль.
Поэтому появление 20 ноября в Ростове солдат вермахта у многих жителей города вызвало настоящий психологический шок. Психологическое состояние значительного большинства ростовчан выразила В. А. Тихомирова: «Все время говорят, что немцы близко, мы не верим, не может быть. Ростов-на-Дону – сердце России, и вдруг немцы, никто не верил… Мой мозг не воспринимал, что могут войти фашисты. Слишком все это быстро, в июне началась война, а пять месяцев – и немцы здесь» [208] . Немецкие военнослужащие были одеты в иную, чем у красноармейцев, форму, другой была их военная техника и вооружение. Непривычно громко и отрывисто зазвучала на улицах многонационального Ростова-на-Дону немецкая речь.
Экстремальная ситуация порождала страх перед неизвестным. В. Н. Семина (Кононыхина) всю оккупацию провела вместе с родителями и соседями в подвале построенной за три года до войны четырехэтажной школы, с хорошими перекрытиями, которые должны были спасти от бомб и снарядов: «И я помню, как шли с раскладушками, подушками, табуреточками. И просидели по сути дела всю эту неделю. Пока немцы были в Ростове, очень много людей, мы просидели в подвале. Выходили в туалет, домой побежим, еду приготовить, там мамочки бегали, потом приносили, детей кормили. Таким я помню первое присутствие немцев в Ростове» [209] .
Одним из документальных свидетельств сложной ситуации, в которой оказались не только рядовые ростовчане, но и руководители города, предприятий и учреждений, является объяснительная записка директора завода Азовхозтреста Александры Петровны Михайловой, члена ВКП(б) с 1928 г., в которой она описывала свое поведение в трагических обстоятельствах первой оккупации Ростова-на-Дону. По словам Михайловой, 20 ноября 1941 г. завод « производил нормальную работу ». Около 12 часов дня она обратилась в Ленинский райком ВКП(б) и райисполком с вопросом « как быть, кругом слышна канонада », но получила стандартный ответ: «Продолжайте форсировать работу, а если будет какая опасность, Вам сообщат особо, потому не волнуйтесь, работайте спокойно» .
Однако уже через два часа ситуация кардинально изменилась: «Слышу от отдельных сотрудников и рабочих завода, что на улицах бегают вооруженные немцы, чему я не поверила и сейчас же вышла во двор завода и пошла по направлению к проходной, где при открытии двери проходной на улицу я увидела три едущих мотоцикла по улице, на которых сидели по два гитлеровских бандита, вооруженных пулеметами и другим оружием и вслед за которыми бежала группа фашистских бандитов 10–12 чел. с оружием, которые обстреливали улицу» . А. П. Михайлова пыталась позвонить городским руководителям, но телефонная связь уже не работала, тогда она « организовала коммунистов на уничтожение оборудования и ценных документов завода ». При этом погиб член ВКП(б) заведующий производством Тополь. Директору же « удалось переодеться в рабочий костюм и вечером того же числа укрыться в подвальном помещении местожительства Прохоровой Анны Петровны (Гороховой) », где она и пробыла до прекращения уличных боев [210] .
Даже в этих сложных условиях часть рабочих и служащих, рискуя своей жизнью, спасала имущество, оборудование и другие материальные ценности. Так, в документах Октябрьского районного промкомбината отмечалось, что « благодаря бдительности и преданности вахтера обувного цеха № 1 коммуниста Павлова, не оставлявшего цеха во время пребывания фашистов в Ростове, этот цех избегнул разграбления находящихся в нем ценностей и пострадал лишь от бомбардировки »; « находчивостью и распорядительностью заведующего транспортом Комбината т. Шулешко С. И., отдавшего лошадей на хранение по домам конюхам и возчикам, сохранилось живое поголовье транспорта Комбината » [211] .
Ночь с 20 на 21 ноября прошла для многих жителей города тревожно. Им было не до сна, все небо пылало в заревах пожаров: горели железнодорожный вокзал, главный корпус Ростовского института инженеров железнодорожного транспорта, Ростовский институт народного хозяйства, кинотеатр «Буревестник», Лендворец, и другие здания [212] . То тут, то там возникали перестрелки, слышались автоматные и пулеметные очереди, перемежавшиеся взрывами снарядов и гранат. А утром вдруг неожиданно наступила тишина [213] .
С рассвета к переправам бросились отступавшие части 56-й армии, державшие оборону на северных окраинах города. По воспоминаниям очевидцев, в этот день « по Энгельса быстрым шагом, а то и бегом, уходили по двое-трое и по одному красноармейцы и младшие командиры. Нас спрашивали, как быстрее пройти к Дону » [214] . Завязались скоротечные уличные бои, продолжавшиеся целый день и следующую ночь до утра 22 ноября. Некоторым частям и подразделениям РККА удалось прорваться к переправам. Так, около 12 часов дня 21 ноября через наплавной мост на Буденновском проспекте на левый берег Дона перешло Ростовское военно-политическое училище.
Но после взрыва мостов путь на левый берег оказался отрезан. Части, которым не удалось прорваться к Дону, отступали в сторону Новочеркасска. Отдельным группам красноармейцев пришлось искать спасения в самом городе. Прямо на улицах они избавлялись от винтовок, амуниции, военной формы. Многих спасли местные жители, рискуя собственной жизнью и жизнью своих близких. Один боец заскочил в дом к Тихомировым: «а у нас второй этаж, маленький дом: “Дайте переодеться, переодеться бы!” Отец у меня роста небольшого, но мы все равно его взяли себе». Пришлось его сначала переодеть в белье, а красноармейскую форму выбросить. И когда в квартиру ворвались оккупанты с криками: «Партизан, партизан!» , красноармейца выдали за больного тифом. Это помогло, немецкие военнослужащие, опасавшиеся эпидемий, тут же ушли: «Потом мы нашли одежду для парня этого… Мать дала ему одежду невоенную, и мы парня одели, и он ушел» [215] .
Многим уйти уже не удалось. Среди них оказались и работники Ростовского областного военкомата, располагавшегося на пересечении Пятой улицы (в настоящее время – улица Малюгиной) и переулка Доломановского. Практически все они были расстреляны на своих рабочих местах 20 ноября. Погиб и областной военком полковой комиссар Денис Денисович Малиевский.