Мечтаем у карты. О том, как Волго-Уральские степи оживят воды Большой Волги, пущенные по Узеням и магистральным каналам. Вода оросит приузеньские лиманы, напоит скот, оденет пышной зеленью садов селения, сохранит рыбные озера, поднимет животноводство двух крупнейших районов Западного Казахстана.
Хорошо поговорить с добрым человеком. Навсегда запомнятся усталые глаза и светлая улыбка, долго звучит в памяти проникновенный голос. И уже едешь по новым местам, а все еще улыбаешься теплу человеческого сердца.
Едем на Пятимар древнейшим путем переселения народов. Между южными отрогами Уральских гор и Аральским морем лежит равнина. Словно ворота открываются из Азии в Европу. Полоса девственных степей, еще не тронутая в те далекие времена иссушением, вела от этих ворот к реке Уралу, огибала Рын-пески и приводила к Волге.
За два века до нашей эры этой дорогой прошли из Азии в приволжские степи сарматы; в пятом веке нашей эры бесчисленные полчища гуннов хлынули на запад; в десятом веке — печенеги, затем половцы; в тринадцатом веке ворвались на Русь татарские орды Чингис-хана.
И долго после этих нашествий воротами из Азии в Европу пользовались для набегов монгольские племена. В 1630 году из далекой Джунгарии снялись предки калмыков. Калмыцкие орды прошли ворота, переправились близ теперешнего Калмыкова через реку Урал и заняли прикаспийские степи. Лишь 140 лет спустя они снова ушли за Урал, в Джунгарию, оставив небольшую часть своей орды за Волгой.
Великий путь народов издавна служил проторенной дорогой торговым караванам из Хивы, Бухары, Китая и Индии.
Повсюду здесь остались следы прежней жизни. В самой глухой степи между Узенем и Кушумом встречаем курганы. Что хранят они? Саратовский археолог профессор Иван Васильевич Синицын нашел не так далеко отсюда, в дюнном погребении у Новой Казанки, костяк рыцаря в тяжелой плитчатой броне, с двуручным мечом и скелет коня. Погребение относится к седьмому веку.
Кто он? Купец, ученый, воин или посол? Откуда и куда путь держал? Может быть, покинул прославленную в те времена столицу Хазарского царства — Атиль? В этом огромном городе, в устье Волги, встречались, по свидетельству древних историков, арабы и греки, славяне, византийцы и евреи.
Может быть, рыцаря послала Византия разведать, из каких неведомых стран врываются в Европу полчища диких кочевников? А может, это безвестный смельчак — предтеча Афанасия Никитина и Марко Поло, сложивший голову у неведомых ворот в Азию.
Остановиться бы да разрыть курган повыше. Но у нас нет разрешения на археологические раскопки. Только фантазия не дает покоя… Мерещится рыцарь в византийских доспехах, пестрые шатры, кочевые кибитки, черноокая красавица — дикая, как степной ветер, чудится конский топот…
— Чу! Смотрите, что это?!
На перерез машине, в пыльном облаке, скачут конники лавиной. Не хватает лишь блеска копий да звона кольчуг и мечей.
— Антилопы! Целый табун сайгаков!
Их тут не менее тысячи. Тесными рядами несутся они по степи, обгоняя машину.
Приготавливаем фотоаппараты. Сайгаки мчатся, пригнув головы, резво подскакивая, словно играя. Что-то озорное есть в их беге. Обгоняем табун. Сбившись в плотную кучу, антилопы растерянно кружат на месте. Они похожи сейчас на стадо северных оленей, застигнутое в тундре тучами комаров.
Въезжаем в гущу сайгаков, в упор щелкаем фотоаппаратами.
— Ну и кадры! Получатся ли, не подведут ли пленки?!
Табун раскручивается, как пружина. Вожаки уводят антилоп в степь, в сторону от дороги. Преследовать антилоп дальше не решаемся. Можно загнать животных и погубить машину. Бывали случаи, когда браконьеры окружали многотысячный табун на легковых машинах. Стесненному стаду некуда было бежать, и обезумевшие сайгаки устремлялись грозной лавиной через ближайшее препятствие. Тысячи копыт молотили, пробивали крышу, багажник, капот, оставляя словно изрешеченный картечью изувеченный автомобиль.
Возвращаемся на дорогу, отпустив табун с миром. Степь преображается. Без конца тянутся большие выкошенные лиманы. Повсюду скирды и скирды сена. Скошенные травы выгорели, и лиманы кажутся стерней бескрайних, низко срезанных пшеничных полей. Среди желтизны ярко зеленеют камышовые озера. Воды в них не видно — сплошные зеленые заросли. Малахитовым узором украшают они широкое понижение Балыктинских разливов.
Зарастающих озер здесь множество. Иногда они соединяются ложбинами тростниковых зарослей в сложные системы. Иные озера, внезапно расширяясь, занимают полгоризонта сплошными тростниковыми плавнями.
Над тростниками взмывают стаи уток, кружатся чайки, парят степные орлы, пролетают кулики и чибисы. У края тростников вышагивают дымчато-серые журавли. Останавливаемся перед высокой стеной тростников в два человеческих роста. Где-то близко слышится громкое кряканье уток, гоготанье гусей, плеск воды.
К воде не подберешься — кругом плотная стена прибрежной растительности и топкий глинистый грунт усыхающего озера. Проваливаясь в черную грязь выше колен, раздвигаем тонкие высокие стебли. В глубине открывается лабиринт глухих зарастающих озерных проток. Мы словно перенеслись далеко на юг — в дельту Астраханского заповедника…
Разливы действительно напоминают дельту крупной реки, но дельту умершую. Протоки ее высохли и распались на системы вытянутых озер и ложбин. Севернее Балыктинские разливы сообщаются с огромной лиманной низменностью Чижинских и Дюринских разливов. Вместе они занимают почти всю степь между Большим Узенем и Уралом. Южнее Балыктинские разливы переходят в низину Камыш-Самарских озер, связанную едва заметной лощиной с древней дельтой Урала. В прошлом, когда климат был менее засушливым, Узени через Камыш-Самарские озера соединялись с Уралом, а в разливах текла речка. Теперь от разветвленной речной системы остались лишь пересыхающие русла Узеней, сухие ложбины да системы лиманов, сложным узором изрезывающие степь.
Оглядываем повеселевшую равнину, удивляемся чудесам природы. И тут степь рассекают лиманы, целые их системы!
— Что если приспособить для дела огромную воронку разливов? Продолжить Волго-Узенский канал дальше на восток, подать волжскую воду на точки, командующие разливами, зарегулировать речки и балки, спадающие с Общего Сырта, превратить естественные ложбины в экономную водораспределительную сеть и пускать по ней в сухие годы воду, необходимую для пышного роста трав и других кормовых культур в огромных лиманах.
Велика полезная их площадь. Устойчивые урожаи зеленых кормов соберет человек в автоматизированной воронке независимо от прихотей погоды в центре перспективнейших животноводческих районов Западного Казахстана.
Проезжая Балыктинские лиманы, мы не думали, что встретим вскоре людей, решающих проблему обводнения разливов.
Внезапно дорога разошлась веером степных, одинаково накатанных проселков. Они уходят к сенокосам. Едем наобум. Нужно попасть к какой-то Аккус, а мы плутаем и плутаем в сетке новых и новых путей. Разливы окончились. Опять пошла выжженная засоленная степь.
Жарко, губы сохнут, хочется пить.
— Наконец-то жилье!
Подъезжаем к одинокой мазанке. На плоской крыше — радиомачта с антенной. Дверь плотно закрыта. Сигналим.
На пороге появляется розовощекий старик в нижнем белье, за ним выглядывает сморщенная старушка, глаза любопытные: что за люди, может есть какой жусан хабар?[1]
— Салям! Здравствуйте… Айран бар?
— Бар, бар, — заулыбались старики.
Входим в глинобитные сенцы. Ох, как приятно, прохладно, пахнет полынком и вареной бараниной. На полу жилища кошма, на ней новенькая клеенка. Самовар, пиалы с подбеленным чаем, вареный сахар. В углу белье в эмалированном белоснежном тазу. Старушка исчезает в низенькой двери. В соседней комнате завешены окна, там еще прохладнее. Глинобитные мазанки отлично приспособлены к жаркому климату. Бабушка выносит из полумрака голубой таз, полный айрана. Ноздрястый, будто дробью прострелен, — вспучился…
— Пу-ух!
Налила деревянные чаши. Пьем не отрываясь терпкое, кислое, освежающее молоко. А хозяюшка все подливает. Протягиваем деньги, а старушка не берет, руку отводит. На прощанье выносит с десяток плотных соленых творожных сырков-подорожников. Приятно грызть этот крут в жару.
— Рахмет… Спасибо, мамаша…
— Радио слушаешь, бабай? — спрашивает Федорыч.
— Ка-акой радио? Совсем кончал, поломался, в районе мастера нет. Может, какой жусан хабар есть — человек на луну полетел, малахаем оттуда махать будет, на бешбармак звать, а мы не знаем…
Бабай смеется, довольный своей шуткой, а мы опечалены. Почему не послать из области в степь разъездного радиотехника — починить радиоприемники на далеких кошах?
Аккус оказывается где-то в стороне, а на Пятимар путь идет прямо!
Степь дикая: не видно ни людей, ни табунов. Катим по заросшей стежке. Верно ли едем — дорога крутит, солнце то справа, то слева. Вдали у самой дороги чернеет странная фигура, закутанная в черное покрывало.
— Марджа? Женщина в парандже? В такую жарищу!
— Откуда взялась в пустой, дикой степи?
— Вот так старуха — марево шутит!
На бугре сусликовины сидит нахохлившись беркут. Перья черно-коричневые, у клюва желтизна — из молодых! У когтистых лап два разорванных суслика. Поблизости кружит орлица. Заботливая мамаша подкармливает совсем уже взрослого орленка. И чтобы птенчик не подавился — отклевывает сусликам головы.
Останавливаемся рядом, а беркут не летит. Только голову с хищным клювом поворачивает, блестит карим глазом. Выскакиваем из машины. Беркут тяжело взмахивает огромными крыльями, едва подымается и падает в желтые травы.
— Объелся сусликами!
Смешно поднимая крылья, орленок ковыляет вприпрыжку, а взлететь не может. Жарко ему, тяжело дышит, часто раскрывая крючковатый клюв. Поймали и сажаем на вьюк — сидит смирно, как изваяние. Орлица беспокойно кружит над нами. Снимаем орленка, усаживаем на бугорок, пододвигаем сусликов. Поехали дальше. Долго видим темные фигуры — мать подлетела к орленку, будто идут за машиной две подруги в черных одеждах.