Опять потянулись лиманы, камышовые озера. Начинаются разливы Кушума. Зелень в лиманах свежая, блестит вода между зарослями камыша. На Пятимар не проехать — вода выступила в разливах, залила дорогу. Откуда здесь вода в такую сушь?
— Большой стал Кушум, много воды держит, — говорят нам в крайних мазанках предместья Пятимара.
Оказывается, Кушум не так давно соединили около Уральска каналом с рекой Уралом, а у Пятимара построили плотину. Этого мы не знали. Несколько лет назад Кушум был сухим. На дне пустой глубокой ложбины белели солончаки да блестели лужи соленой воды. Из безводных Волго-Уральских степей приходили сюда на водопой огромные табуны сайгаков. Степные антилопы пьют соленую воду.
Не въезжая в село, поворачиваем на север. В восемнадцати километрах выше Пятимара, у аула Кзыл-Оба, наведен через Кушум понтонный мост. Оттуда идет прямая дорога на Чапаево к реке Уралу…
Полчаса спустя переезжаем Кушум по шаткому настилу. Еще недавно здесь была сухая солончаковая ложбина. Теперь она полна до краев. У берега колышутся стебли камышей, цветут водяные лилии, на пологих склонах зеленеют влаголюбивые травы.
Солнце уже краснеет. Переправившись через Кушум, сворачиваем на зеленый берег. Лучшего места для ночлега не сыщешь. Усталые, полные впечатлений беспокойного дня, сбегаем к воде, зачерпываем ее пригоршнями, приникаем к влаге сухими губами…
— Пресная!
Федорыч торопливо открывает багажник, вытряхивает из мешка сеть.
В пресных степных протоках много рыбы, и здесь мы будем с ухой. Палатка поставлена. На таганке греется вода. Растягиваем сетку у самых камышей. Огромное кроваво-красное солнце тлеет у горизонта. Тихий плес стал малиновым. Плывем точно в клюквенном соке.
— Сетка! Сетка поплыла!
И верно — дергаются поплавки, уплывают от камышей, вода бурлит, сверкает серебром. Догоняем сеть, она трепещет, как живая. Попалась здоровенная щука. Богат рыбой обновленный Кушум. Еле втискиваем разделанную рыбину в большую кастрюлю. Уха получилась рыбацкая — на три килограмма рыбы три плошки душистого навара с лавровым листом, с сушеным укропом…
Лежим у палатки, любуемся звездами. Кушум остался от древней погибшей дельты Урала. Тридцать тысяч лет назад Хвалынское море плескалось на месте теперешнего Уральска. Потом древний Каспий стал отступать на юг. У нескольких рубежей он останавливался надолго. Рождались дельты. Кушум был рукавом такой промежуточной дельты на продолжительной остановке уходящего Каспия.
Переплеты высохших проток и ложбин мертвых, «висячих», дельт Урала отлично видны на аэроснимках. Сейчас люди оживляют Кушум, дают ему вторую жизнь — наполняют водами Урала.
Крепко спалось у воды. Разбудило солнце. Серебрится утренний плес Кушума. Камыши дымят туманом. Примостились у походных чемоданчиков. Просыпаемся рано и спешим записать путевые впечатления. Еще в Саратове решили сниматься с ночлега в пять утра, ехать в прохладную пору, а в жару устраиваться где-нибудь у воды. Но, оказывается, писать в знойной степи лучше утром, ехать можно и в полуденную жару.
Не хочется покидать Кушум! Понежиться бы на зеленых берегах хоть денек, половить рыбу. Но медлить нельзя. Двенадцатый день мы едем по Волго-Уральским степям, а продвинулись едва ли на шестую часть пути до Алтая. Успеем ли к осенним дождям пересечь сибирские степи?
Свертываемся, и опять в дорогу. Степь вокруг зеленеет. Но эта свежесть обманчива. Равнина солонцеватая и заросла неприхотливыми жесткими кустиками кокпека. Эта степь высохла на памяти людей. Первые русские поселенцы — донские казаки — четыреста лет назад застали на Яике, как называли Урал в старину, леса, а в прилегающих степях девственные травы, скрывающие всадника. Тогда здесь водились не только антилопы, но и тарпаны, и куланы… В Яике было полным-полно рыбы, а в степных озерах гнездились огромные стаи водоплавающих птиц.
По пути опять заглянули в пастушеский кош. В глинобитных мазанках застаем только женщин и малых детей. Мужчины и юноши с табунами. Появление необычной машины с запыленными путешественниками переполошило обитателей уединенного коша. Из мазанок выглядывают женщины. К порогам жмутся черные, как цыганята, ребятишки. Все любопытно разглядывают приезжих.
Но вскоре собирается шумный круг малышей. Ребят интересует все: кто мы, откуда и зачем едем, что за машина? Сорок пять лошадиных сил?! А если запрячь сорок пять верблюдов, кто перетянет? А на крыше у вас что такое, антенна? Ба-гаж-ник?!
Самые маленькие голопузики подпрыгивают на мягком сиденье, вертят руль, сигналят. Художник открывает альбом. Детям степей очень нравятся верблюжата, срисованные с натуры. Лед растаял. Нас принимают как желанных гостей. Из соседних мазанок девочки несут чаши с айраном и кислыми сливками, с густым верблюжьим молоком — прохладными, утоляющими жажду напитками. Дарим малышам на прощание блокноты, тетрадки, карандаши.
Босоногая ватага гурьбой провожает машину. Ребята машут подарками. Гостеприимный кош быстро скрывается за горизонтом. Мчимся прямой дорогой на Чапаево.
И вдруг слышим лязг и грохот. Машин не видно, да и откуда им взяться в дикой степи? Дорогу преграждает высокий вал. Точно железнодорожная насыпь уходит в обе стороны к горизонтам.
Въезжаем на вал. Прямая широкая и глубокая ложбина выкопана в степи. Земля разворочена словно плугом великана. По дну ее, лязгая гусеницами, ходит мощный бульдозер, счищая пласты рыжеватой глины. За рулем статный молодой казах в кепке и промасленном комбинезоне. Что тут будет?
— Тайпакский канал, вода тут из Кушума пойдет, — говорит он, сдвигая кепку на затылок, — в Дунгулюке стройка идет, экспедиция стоит, инженеров много, они расскажут…
Большая стройка в степи! О ней мы ничего не знали. Быстро шагает жизнь! Но Дунгулюк в стороне, сворачивать не будем. Бульдозерист советует увидеть в Уральске Марию Никитичну Бондареву.
— Все о воде знает, — улыбается он, — водяная царица!
Переезжаем ложбину. Если заполнить ее водой, тут пройдет большой речной пароход. Нам еще непонятно, зачем строят канал между Уралом и Кушумом, куда потечет вода по этой глубокой ложбине. Одно ясно: уральцы не сидят сложа руки, они теснят засуху самым действенным оружием — водой.
МАТЬ ЖИЗНИ
Запыленные, похудевшие, обожженные солнцем стоим у обелиска с бюстом Чапаева. Позади остались знойные Волго-Уральские степи.
Только что выехали на лбище — высокий берег Урала. Весь берег усыпан домиками. Это Чапаево, бывший Лбищенск — казацкий уездный городок. Дома вплотную подходят к глинистому обрыву. Когда-то Урал подмывал этот берег, а теперь уходит от села, прижимается к луговой стороне, оставляя просторные песчаные отмели. Широка здесь река. Берега заросли лесом.
Против места, где теперь стоит обелиск, раненый Чапаев спустился к воде. Белоказаки тесным полукольцом окружили последнюю горстку храбрецов, прижали к обрыву. Чапаев бросился в Урал и поплыл. А с высокого берега строчили пулеметы. Не выплыл комдив к левому берегу. Вражья пуля настигла в воде. Но тела его не нашли враги.
Дорога круто спускается к берегу. Наконец-то искупаемся в настоящей полноводной реке. Бросаемся в Урал, хотим переплыть реку там, где плыл когда-то Чапаев. Вода студеная, течение стремительное, далеко сносит пловца. И здоровому человеку нелегко его одолеть; едва выплыли к тому берегу. Трудно было плыть раненому Чапаеву в этих быстрых холодных струях.
Белоказаки, отлично знавшие степь, пробрались в тыл по сухой глубокой ложбине Кушума. Она скрыла их от наших дозоров. Внезапно ударили казацкие полки на Лбищенск…
Чапаевцы отомстили за гибель комдива: смели казацкие сотни, отбили Лбищенск, раскололи Уральский белый фронт. Слушаем экскурсовода в крошечном местном музее. Он показывает снимки, фотокопии документов. Рассказывает о славном боевом пути Чапаевской дивизии.
После осмотра музея едем дальше. Вдоль Урала проложена асфальтовая дорога. Можно засветло попасть в Уральск. Стрелка спидометра переваливает за сто. Шины гудят. Сегодня увидим первый по маршруту город — столицу Западного Казахстана. Таких городов мы встретим еще пять: Актюбинск, Кустанай, Целиноград, Павлодар и Барнаул.
Птицей летим по асфальту. Промелькнула станица Бударинская. В сентябре 1773 года Емельян Пугачев захватил Бударинский форпост. Отсюда с тремя сотнями яицких казаков начал он свой замечательный поход.
Смеркается. Впереди зажглись огни Уральска. Под стенами города, у слияния трех рек — Чагана, Ревунка и Урала, — останавливаемся на ночлег. Чаган — небольшая река, а Ревунок и того меньше. Зато Урал здесь глубок и широк. После Волги и Дуная это третья по величине река Европы. В затихших плесах причудливыми тенями отражаются деревья густой Ханской рощи. В этих рощах в старинные времена возводились в ханское достоинство киргиз-кайсацкие князья. Теперь это парк имени Горького — любимое место отдыха уральцев.
Палатку ставим напротив Ханской рощи, за Ревунком, на высоком и плоском глинистом мысе. Тут веет ветерок и нет комаров. В заводях Ревунка и Чагана вся вода в кругах — рыба играет. Зажигаем фары. Машина замерла на краю обрыва, и голубоватые лучи светят высоко над водой, теряясь где-то в сине-черной тьме. Откуда-то тучей налетают мотыльки и ночные бабочки. Они долго мечутся в смутном сиянии лучей, как серебристые снежинки в метель…
Утром нас будят хриплые голоса:
— Эй, рыбаки, заря кончается!
— Эй, эй, сони, рыбу проспите!
Солнца еще нет, река утонула в тумане, и крики несутся из туманного облака. Скрипят уключины, плескают весла, кто-то огибает мыс, заплывает в Ревунок, причаливает к нашей круче. Из тумана показываются двое. Один в трусах и лыжной куртке, с ржавой щетиной на помятом лице, другой помоложе, в истертом пиджаке. Оба смотрят подозрительно, изучающе.
— Ну и рыболовы, клев проспали, — бурчит рыжий детина.
— А вы-то наловили? — интересуется Федорыч.
— Ты что! Кто здесь ловит! Все рыбаки ниже… И вы зря старались поймать.