Челкар заполняет широкую чашу в Прикаспийской низменности. Глубина его достигает четырнадцати метров. Это бывший залив отступившего Хвалынского моря.
Идисхан стоит у мачты, вглядывается в широкие просторы. Фуражку он снял, одел холщовую широкополую панаму — солнце теперь не мешает искать сети. Он вскидывает правую руку, механик крутит штурвал вправо. Шхуна меняет курс. Теперь и мы видим тонкую вешку с выцветшим вымпелом, отмечающую сеть. Задняя лодка вдруг отстает, рыбаки отцепились, гребут к вешке, начинают перебирать дель. На солнце сверкнули первые рыбины. Лодка за лодкой уходит к своим вешкам. Отпускает буксир последний кунгас.
Мотор выключен. На судне тишина. Бросаем якорь. Механик и моторист уходят в кубрик. Лениво пролетают чайки, оглядывая опустевшую палубу. Ветерок упал — полный штиль. Голубое небо, расплавленное солнце. По зеленой воде мечутся пылающие блестки, то вспыхивают, то угасают, будто поджигают воду. Мы устроились на планшире рядом с Идисханом — ведем неторопливую беседу.
Рыбацкая работа капитану по душе, есть где разгуляться, померяться силой со стихией. Не всегда так вот тихо. Осенью идут дожди, случаются штормы и бури. Рыбаки в туманах блуждают, и не так просто их разыскать. Работал он зоотехником в совхозе. Не по нраву была работа. Не хватало чего-то. Раздолья, что ли? А здесь вольно… Море да ветер. Выходи каждый день на лов, да рыбы привози побольше…
— И всегда привозите?
— Рыбы хватает… Семьдесят процентов всего улова по области даем.
Пробовали красную рыбу в Челкаре разводить. Пятнадцать тысяч мальков осетра запустили. Но не видно осетра в сетях — вероятно, соленая вода не пришлась по вкусу. Может быть, надо начинать не с мальков, а с опреснения Челкара?
Невольно вспоминается вчерашний ночлег в совхозе у пересыхающей Шолоканкаты. Проектировщики рассчитывают удержать плотиной талые воды около центральной усадьбы совхоза. Не приведет ли это к еще большему засолению Челкара? Думает ли кто-нибудь о судьбе степного моря, о сохранении его рыбных богатств?
Конечно, плотина и водохранилище нужны усадьбе целинного совхоза. Но следует подумать и о судьбе Челкара. Зауральский канал, предложенный Гидропроектом, должен помочь делу. Можно сбрасывать в озеро часть пресных вод. А может быть, использовать русло Солянки? Если немного поднять воды Урала, они самотеком вольются в Челкар. Спроектировали же на Волге складную плотину, которая направит часть русловых волжских вод в Бузан — обезводивший дельтовый проток, для питания нерестилищ каспийских рыб.
Пора сниматься с якоря. Лодка, отцепившаяся последней, плывет к шхуне — значит, дело сделали и другие рыбаки.
— Сейчас уха будет, — улыбается Идисхан.
Механик Джаксгали принимает чалку, лодка подходит к корме. В воде она сидит глубоко — заполнена крупными рыбинами: здоровенные судаки, сазаны, лещи, язи, жирнющие окуни и жерехи. Улов хороший. Рыбаки бросают на палубу леща и жереха. В трюме зашипел примус. Блеснули матросские ножи. Рыба очищена, разделана, нарезана и сложена в кастрюлю. Чуть залита водой.
Солнце в зените. Палит. Вода горит расплавленным серебром; у смоленого борта просвечивает нежной зеленью. Пока варится обед, купаемся всем экипажем. Ныряем с борта, с рубки в теплую, бархатистую воду, такую прозрачную — видишь с палубы движущиеся тела пловцов. Кажется, что шхуна застигнута штилем где-то далеко в океане, у самого экватора. Не хватает только акул и летающих рыб.
Идисхан свистит — готова уха. Забираемся по массивному рулю на палубу. Проголодались на свежем морском воздухе после купания. Такой вкусной ухи давно не едали…
Поднимаем якорь, опять зарокотал мотор. Шхуна плывет к покинутому берегу, подбирая лодки рыбаков, нагруженные рыбой. Вот и проход в камышах, пристань. Прощаемся с Идисханом, с гостеприимной командой, с рыбаками. Они дарят на прощание большущего судака и леща с нашу чугунную сковородку.
Переправляемся к палатке. Пусто — сторожа нашего нет, около палатки сидят на корточках вчерашние ребятишки. Где же он?
— Русский механик трактор чинит, а мы караул держим. Стережем! — докладывает стриженый, с блестящими, как вишни, глазами Сатпай.
У развороченной дамбы, около бульдозера толпа ребятишек постарше, среди них два юных тракториста в спецовке. А вот и Федорыч, в трусах, в порванной майке со свежими следами автола, с белой повязкой на голове. Он бьет молотом по звонким пластинам гусеницы.
Утром, оставшись у палатки, механик видел, как шхуна с караваном лодок пошла на открытую воду. Вскочив на машину, он прощально махал нам плащом. Но никто не ответил ему — мы любовались озером. Федорыч приготовил чай, но и чаевничать одному не хотелось. Принялся осматривать машину, подкручивать гайки. Вдруг за обрывом зашуршала осыпавшаяся земля, кто-то чихнул. Механик шагнул к обрыву. Из-под кручи выглянула стриженая голова с вытаращенными глазами: один из вчерашних друзей — Сатпай.
— A-а, приятель, иди сюда.
Парнишка выбрался на кручу и подошел к стану. Ему не больше десяти лет.
— Садись, гостем будешь, чайку вместе попьем.
Под горой свистнули.
— Кто это там?
— Друзья!
— Зови сюда, веселей будет.
Сатпай крикнул, замахал руками, и вчерашняя детвора высыпала к палатке. Механик вынес кошмы, расстелил клеенку, расставил кружки, выложил печенье, рафинад, открыл банку с вареньем. И пошел тут пир да рассказы о всякой всячине. Говорил больше всех Сатпай.
Школа новая за речкой, каждый день ребята ездят туда-сюда на лодках. Вот если бы дамбу достроить — тогда ходи по сухому. Только вот бульдозер шестой день стоит — чинят комсомольцы, а никак не починят.
— Не умеют?
— Наверно. Чинят, чинят, да не получается. Молодые. Кто бы показал, как делать, а то осень придет, а дамбы не будет, опять на лодках надо ехать, а лодки на лове нужны. Что делать? Научил бы кто, как трактор чинить…
— Что ты все подговариваешься, а прямо не скажешь, — механик усмехнулся, — хитер парнишка! Так вы за этим и пришли?
— А поможете?
— Попробую.
Сатпай вскочил, свистнул и замахал пустой кружкой. От бульдозера подошли к палатке двое казахских юношей в комбинезонах.
— Трактор совсем больной, — сказал один из них. — Может, посмотрит русский механик?
Федорыч поднялся.
— За стан не бойся, ничего никто не тронет, — тракторист отрывисто сказал что-то ребятишкам по-казахски. У палатки остался Сатпай с друзьями.
Весь день механик чинил с трактористами поломавшийся узел, и когда мы подошли, все было уже готово, надевалось последнее звено гусеницы. Трактористы, радостные, чумазые от масла, полезли в кабину. Бульдозер рыкнул, развернулся и, приминая комья глины, пошел к дамбе. Потом круто повернул и ринулся к нам. Из кабины выпрыгнули водители:
— Не знаем, как сказать тебе… Большое спасибо… Ты… большой механик…
Парни жали смутившемуся Федорычу широкие жесткие ладони.
Через час мы сняли лагерь и тронулись в путь. Долго нам махали коричневыми ручонками малыши и рукавицами двое в промасленных комбинезонах.
В ПЕСКАХ КАРА-ТЮБЕ
От Челкара нас провожали чайки. Они летели высоковысоко, распластав светлые крылья. Спешим до сумерек продвинуться возможно дальше по Джамбейтинскому тракту. Дорога разбита, вся в яминах. Приходится то и дело тормозить, переключать скорости.
Еще засветло переезжаем речушку Шидерты. Районный центр Джамбейты отсюда в пятнадцати километрах.
— Пора…
Свернув с тракта, едем вдоль речки. Вода тихая, берега в камышах и осоке. Склоны балки заросли душистой полынью и сиреневым кермеком. Великолепное место для ночлега. Сегодня мы отмечаем годовщину свадьбы Валентина и Ольги.
Стелим кошмы на курчавый полынок. На таганке варится в котелке картошка. Федорыч купается, ожоги у него прошли, наверстывает упущенное.
Вдруг он появляется перед художником с блестяще белыми водяными лилиями, поздравляет с юбилеем. Бросив лагерные дела, устремляемся к речке. Тихий плес у берегов зарос плавающими лилиями. Откуда они взялись в степной речушке? Лилии уже закрываются на ночь. Подносим художнику пахучие букеты с блестками капель на лепестках.
Стемнело. Южная ночь опустилась на Шидерту. Звезды сияют ярко, отражаются золотыми каплями в черном зеркале воды. Тепло. Спать не хочется. Лежим на спине, раскинув руки, глядим в звездную пропасть — там где-то летают спутники Земли. Низко над степью горит вечерняя звезда, тысячи лет светит она людям непотухающим манящим сиянием.
Наконец лагерь замирает.
…Утром, когда пригрело солнце, по всему плесу распустились лилии. Река словно одарила на прощание ослепительной улыбкой. Повсюду заиграли миражи. На горизонте вытягивается высокая синяя башня.
— Откуда тут колокольня?!
Через несколько минут нам открывается высокая церковь. Как попал храм в далекую степь? Затем из марева выплывает большое селение. Это Джамбейты. Ветер десятилетиями выдувал песок, и домики очутились на длинных гривах, а улицы в ложбинах. Церковь сложена из таких же крепчайших желтоватых кирпичей, что и казацкий собор в Уральске, где мы осматривали музейные редкости. Вероятно, строили их толстосумы скотоводы в одно время.
Джамбейты стоит на пороге крупного животноводческого района. Дальше пойдут бесконечные степные пастбища. Проезжаем селение не останавливаясь. Скоро начнутся пески Кара-Тюбе. Сыпучее царство нужно пересечь засветло.
Путь на Кара-Тюбе идет сначала глинистым грейдером. Но все больше и больше на дороге песчинок, вот уже грейдер густо присыпан песком. Переезжаем по мостикам речку за речкой. Они текут на юго-запад в близкую Прикаспийскую низменность и никуда не впадают — теряются в песках, сорах и плавнях. Влиться в Урал им не хватает сил — они мелеют, оживают лишь в половодье.
Зауральский канал примет эти речки, направит воды стока на поля и лиманы. Сенокосы воспрянут и начнут служить человеку в полную силу.
Появились дюны, заросшие песчаной полынью, вейником и саблевидными листьями гребенщика. Иногда песок засыпает грейдер. Выскакиваем из машины, помогаем машине выбраться из рыхлых россыпей. Если песчаное море захлестнет впереди дорогу, на «Москвиче» не пробраться.