Пока мы купаемся у дальнего мыса, художник сидит на берегу и пишет. Приходим после купания на то же место. Но уже померкла водяная сказка, пропали чудесные переливы цветов — ветерок рябит, туманит воду. На картоне яркие мазки подводных растений, а водяного царства нет.
— Не успел?
— Кистью не передашь, — машет он рукой. Задумчиво собирает краски, захлопывает этюдник.
Жарко. Но здесь не пышет заволжским зноем. Солнце припекает ласково, нежно. Едем бесконечными травяными степями. Целины тут хоть отбавляй. Но вот впереди во всю ширь развернулось зеленое поле.
— Просо! Да какое!
Кисти тяжелые, большие, с рукавицу, подрумянились. Посеяно на супесях. Посев чистый — ни травинки лишней. С полчаса едем по узкой дороге в просяном море.
— Раньше, — вспоминает Сергей Константинович, — уильское просо узнавали с первого взгляда на базарах, ярмарках и аукционах. Пшено желтое, крупное, как солнце горит, чистое золото. На уильских песчаных полях выведено знаменитое «берисевское белое» просо, получен самый высокий в мире урожай — больше двухсот центнеров с гектара. Орошая свои участки, знаменитый просовод Чаган Берисев снимал здесь два урожая в год. Лучшие просоводы получают на актюбинском богаре двадцать семь — тридцать два центнера проса.
Но посевная площадь этой культуры растет в здешних местах слишком медленно. Супесчаные поля не ограждаются лесными полосами, кулисными культурами, и пыльные бури нередко причиняют колхозам и совхозам значительный ущерб.
В Актюбинских супесчаных степях можно создать громадные просоводческие совхозы, целый край уильского проса.
— Огромное царство каш! — восклицает с улыбкой Сергей Константинович. — Здесь я голосовал бы и за полбенную кашу. Полба ведь совсем не требовательна к почве, устойчива против всяких болезней, не боится ни морозов, ни засухи.
— Что-то ты ее захвалил совсем…
— Влюблен с детства. Лучшей каши, чем полбенная, не едал. А пушкинский Балда, вон какой силач вырос от полбы, — щелчком прихлопнул попа. Удивляюсь, почему ее забросили.
— Может быть, скрещиваться будет с сильной пшеницей?
— Вот и нужно отвести для полбы целый район вроде Уильского.
За просяным полем пошла пшеница. Но, удивительно, здесь она еще зеленоватая. А ведь мы спустились на два градуса южнее Саратовского Заволжья, где уборка пшеницы в полном разгаре. Сказывается дыхание Сибири. Приближается рубеж двух частей света: Европы и Азии — Мугоджары, южный форпост Уральского хребта.
ЧЕРЕЗ МУГОДЖАРЫ
Пылает вечерняя заря. Багровое небо у горизонта в росчерках туч, воды Илека то алые, то малиновые. Силуэты громоздких сооружений металлургического завода врезаются в багрянец зари. Правее, на горе — Актюбинск с телевизионной вышкой. В городе зажигаются первые огни и светят в предвечерней синеве будто россыпь звезд, упавших с неба.
Палатка наша растянута на берегу Илека, у «стен города». Илек — узкий и мелкий: жители переходят его вброд, возвращаясь в город с заречных огородов.
Сегодня незаметно проскочили двести километров от Уила до Актюбинска. Бросилась в глаза перемена в облике селений. В Уильском районе проезжали пыльные, без кустика и деревца аулы и селения. Пересекли границу района, перевалили два сырта, заросших цветущим разнотравьем, и очутились в зелени садов, среди белых домиков с плетнями, с мальвами и подсолнухами в палисадниках. Зелень украсила селение, укрыла от зноя и пыли. Это была Калиновка.
Так и пошло: селение за селением — в садах. Будто въехали в зеленую Украину, где-то под Нежином или Полтавой. По длинному склону спустились в большое село.
— Так ли едем?
Вдоль плетня идет парень, празднично одетый — в дорогом костюме и модных туфлях.
— Сынок! — позвал Федорыч, остановив машину. — Как проехать в Ново-Алексеевку?
— А хиба ж вы не в ний? — широко улыбается парень.
— Теперь бачим… На гулянку собрался?
— Та-а, ото ж… Наше дило таке: поробыв, та и трошки погуляв, поробыв, та и опять погуляв. Уснуты николы.
— Пропали девчата! — весело восклицает Федорыч.
— Ни-и! Шо им зробыться. Ось я так пропав: хоть со стражей ходы…
В переулочке мелькнуло белое платьице. Бросив нам: «Бувайте здоровеньки!», парубок перемахнул через плетень и скрылся в подсолнухах.
Не верилось, что этот зеленый уголок цветет среди безлесной казахстанской степи. Проехали сельский парк, заросший вековыми деревьями. Русью запахло: пошли деревянные дома с резными, фигурными карнизами, с крылечками и балясинами. На улице ребятишки белоголовые, русоволосые, синеглазые…
Пересекаем Верхне-Илецкие степи, северо-западную часть Актюбинской области. Эти степи давно заселили украинские и русские переселенцы. Они принесли с собой мудрый обычай украшать свои селения зеленью. Так почему же не перенять этот вековой опыт, не распространить его на все селения Актюбинской области, не украсить быт людей в степи?!
Вспоминаем голые, прокаленные солнцем, отданные на поживу суховеям и пыли поселки многих степных колхозов и совхозов. Зеленое строительство во всех степных селениях должно стать непременной частью всех строительных планов на целине.
В Актюбинске судьба свела нас с Михаилом Николаевичем Ивановым — заслуженным агрономом республики. Всю жизнь провел он в здешних степях, отлично знает ее нужды.
Оглядываем крохотный кабинет. Удивительно много вещей здесь: два стола, диван в белом чехле, старинный шкаф, набитый книгами, в углу сейф, на нем стопки статистических бланков. У кресла — кизиловая палка, отделанная чеканным серебром. На письменном столе, заваленном папками и планами, маленький радиоприемник. Тихо-тихо, будто издали, доносится музыка Чайковского…
Михаил Николаевич родился в Тургайской степи. В начале века отец его был сослан царским правительством в Тургай, где и проучительствовал до глубокой старости. Высшее образование Михаил Николаевич получил в Алма-Ате и всю жизнь отдал родному краю.
Сидим, рассуждаем о проблемах Актюбинских степей. Север области занят полосой темно-каштановых и каштановых почв. Западную часть этой полосы издавна осваивают переселенцы, восточную — совхозы, обрабатывающие массив поднятой целины площадью в четверть миллиона гектаров.
Совхозы возделывают пшеницу, просо, кукурузу, бобы, применяют севообороты, развивают животноводство. На севере области уже развернулся пояс мощного механизированного земледелия и интенсивного животноводства. Этот пояс крепнет и развивается. Актюбинцев волнует судьба второй целины.
— Вот тут, — Михаил Николаевич проводит ладонью полукружье на карте, — лежат у нас девственные ковыльные и полынно-злаковые степи — Прииргизья, Мугоджар, бассейна Эмбы и Уила. Огромный пастбищный пояс…
Кормовые ресурсы этого пояса используются всего на двадцать процентов. Здесь можно впятеро увеличить животноводство, превратить южные степи в сплошную зону высокотоварного овцеводства и крупного табунного скотоводства. Но развитие пастбищ упирается в нерешенную проблему воды. Южные степи почти не покрываются снегом, талых вод мало, в летнее время речки пересыхают или остаются с соленой водой.
Геологи открыли в недрах южных степей запасы отличной пресной воды. Найдены артезианские, самоизливающиеся источники. Бурение скважин улучшит водоснабжение. Но скважин бурится совсем недостаточно. Михаил Николаевич вспоминает, к примеру, крупнейший колхоз имени Джамбула. В колхозе сорок пять тысяч овец. Десяток скважин дают воду для водопоя, и все сорокапятитысячное поголовье сосредоточено вокруг этих скважин. А большая часть пастбищ, где нет скважин, пустует.
Нас захватывают перспективы пастбищного пояса. Мы видели развалины аулов и пустующие степи на юге; обработанные поля, новые селения, станции и элеваторы на севере. Стремительно шагающий север и отстающий юг!
Всем ясно: мириться с этим нельзя. Актюбинцы вытянули главное звено — основали зону крупного земледелия на севере. Пришло время потянуть всю цепь — устроить зону высокотоварного овцеводства и табунного скотоводства на юге.
Поздно вернулись к палатке. Завтра снимемся пораньше — нужно пересечь северные Мугоджары и достигнуть границ Целинного края.
…Впервые за восемнадцать дней похода небо затянуто тучами. Машина бежит среди посвежевшей степи. Тут, на севере, травы еще совсем зеленые. На горизонте нависают тяжелыми синими карнизами грозовые облака. Вокруг идут дожди — косые полосы зачернили горизонт во всех направлениях. Ускользаем от туч; над головой все время держится окно чистого неба, дорога сухая. Из-под носа машины то и дело взлетают беркуты. Они караулят на обочине сусликов. Зверьки часто перебегают дорогу и попадают в острые когти. Полезную службу несут пернатые часовые.
Степь пошла неровная, увалистая. Незаметно поднимаемся на водораздел. Равнина вдали взгорбилась синеватыми сопками. Они придвигаются ближе и ближе.
— Это же Урал, братцы!
Тормозим, выскакиваем из машины, приветствуем горы. После бесконечных равнин Западного Казахстана волнистые гряды радуют глаз. Это южные предгорья Урала. Остановились на плоской седловине водораздела. На севере — предгорья Урала, на юге — холмы Мугоджар, позади — Актюбинская равнина, перед нами широкий проход в Тургайские степи. Стоим на рубеже между Европой и Азией, на пороге Большого Тургая.
Полторы тысячи километров пронесла нас машина. Впервые приходит уверенность в благополучном завершении похода. Тогда мы не знали, что главные испытания ждут наш экипаж впереди.
Среди холмистой степи, за железной дорогой Орск — Гурьев, раскинулся большой рудный поселок — Хром-Тау. После девственных степей юга странно видеть на фоне серебристых ковылей промышленный пейзаж. Новые дома в открытой степи, башенные краны, переплетение дорог и путей, поезд, ползущий по травянистым косогорам, голубоватые отвалы пород, похожие на столовые горы.
Хром-Тау — форпост рудного Казахстана. Рудный Казахстан увидим завтра, если успеем пересечь границу Кустанайской области и въехать в Целинный край.