Едем дальше, а позади долго еще стоит на бульдозере невысокий вихрастый хлопчик и машет замусоленной кепкой.
Кругом сказочные зеленые поля — пшеница зеленым-зелена. Оглядываем живой волнующийся океан. Ведь должны же созреть колосья. Погода еще солнечная, жаркая будет. Соскучились по голубому небу, теплу, степному зною.
Плодородная здесь степь. Ишим близко, район исконного степного земледелия и уже оперившихся целинных совхозов. В долине Ишима деревни с российскими домиками в резных наличниках. Навстречу едут телеги с русским людом. По Ишиму издавна селились, обстраивались русские переселенцы.
— Наконец-то! Железная дорога…
Большая станция с элеватором, водокачкой, пристанционными постройками, кварталами домиков — целый городок в степи.
— Атбасар!
Проголодались. Ищем столовую. Вот она — красивый подъезд, пахнет чем-то вкусным. Столовая не хуже московского кафе. На дюралевых полках разные блюда — выбирай любые. Ставь на поднос, двигай к кассирше. Проглотили по два обеда, и снова в путь. Выбираемся на большой тракт.
— Батюшки! Ну и дорога!
Разбитая, размытая, вся в выбоинах — скачем, как сайгаки, на колдобинах, то и дело в топких лощинах застреваем, выталкиваем машину из луж, измазались в грязи. Валентин бурчит:
— Черти. Разрисовали на карте областную дорогу, а тут хуже полевой — прыгай по ямам!
— Дружки художников рисовали — картографы. Намалюют одно, а в жизни другое, — лукаво подмигивает Федорыч, — сюда бы их покувыркаться…
Машина для механика как живое существо. Его возмущают плохие дороги — вдвое меньше живут машины, гробятся на колдобинах; преждевременно стареет резина, расходуется лишнее горючее, в уборку зерно рассыпается. Пропадает труд и время — миллионы государственных средств. Куда дешевле хорошую дорогу построить! Дорожное строительство на целине — нерешенная проблема.
Снова и снова застреваем, барахтаемся в грязи, проклинаем дорожников. Продвигаемся черепашьим шагом, пять километров в час. Сколько же времени нужно, чтобы достигнуть Целинограда, а там еще Павлодар, Кулунда…
Теперь, наверно, починили эту дорогу, а тогда досталась она нам трудно. Смеркаться стало, а мы только-только в Новоалександровку въехали. Протиснулись по раскисшей улице, выбрались за околицу через лесочек на гладкий выгон. Поодаль от дороги стоит старая-престарая ветряная мельница с могучими ободранными крыльями, точно с гравюр старинных сошла. Неподалеку пасется оседланный, взъерошенный конек, рядом избенка, харчевня, что ли? Отворится сейчас дверь, и выступит из придорожной таверны Дон-Кихот со своим другом Санчо.
— Ночуем? — спрашивает Сергей Константинович.
— Посмотрим старинку! — откликается Федорыч.
Сворачиваем с большой дороги к мельнице. Вмиг ставим нашу оранжевую палатку. Странный вид у нашего бивака под сенью крылатой мельницы. Художник ныряет в машину и вдруг появляется в длиннющих резиновых сапогах — ботфортах, подпоясанный широким кожаным ремнем, с алюминиевой миской на голове, с крышкой от кастрюли вместо щита, тощий, загорелый…
Вот и копье — шесты от нашего бредня. Дон-Кихот подходит к коню, взгромождается на седло и, пригнув пику, устремляется к мельнице. Запечатлеваем на пленке «рыцаря печального образа» в двадцатом веке.
Пришел хозяин коня — пастушонок, с любопытством разглядывает развеселившихся путешественников. И вокруг хорошо: облака расступаются, открывают ясное предвечернее небо. После дождей зазеленел крошечный луковичный мятлик — будто подстрижен машинкой. Телята разбрелись по выгону.
К мельнице подкатывает автомашина с бидонами — привезли телятам сепарированное молоко. Со всех ног кидаются они к машине, взбрыкивают на бегу, мычат, хвосты дыбом. Замелькали белые халаты телятниц. К нам подходит молодой шофер — сухощавый, черноволосый, с тонкими воронеными усиками, чеченец. Приехал он с Кавказа на далекий Ишим во время войны с отцом, матерью, братьями и сестрами. Отец и мать на родину недавно вернулись и детей зовут в горы. А они в степи выросли, привыкли к ишимским просторам; школу здесь окончили, братья на русских девушках поженились, сестра замуж вышла. Нравится им степь.
— Зачем туда ехать — тут лучше! Дома новые строим, сады посадим. И жена у меня хорошая, ласковая, думать о ней и то радость…
Не слышен акцент в речи молодого чеченца, не подумаешь, что кавказец. Таких жгучих брюнетов много и среди славян. Девчата зовут, аукают шофера, они напоили своих четвероногих питомцев и спешат домой в село. Приятно, что сын далекого Кавказа нашел свое место в жизни.
Появился мельник, и мы отправляемся осматривать мельницу. Крылья не работают — опутаны проволокой. Жернова вращаются моторами. Если починить крылья — можно сэкономить много горючего. Мельник говорит, что бревна длинного нет для починки крыла, за ним надо ехать далеко.
Федорыч тут же нашелся:
— Было бы желание, а бревно найдется. Похоже, руководители колхоза у вас шляпы.
Подходят телятницы, окружают нас.
— Вы про нашего председателя пропишите. Совсем о людях не думает — ему что люди, что чурбаки.
Девушки рассказывают, как председатель колхоза дрожал над каждой картофелиной, не выдавал на трудодни ни грамма. Уродилась картошка на удивление — крупная, в два кулака. Ну и сгнила. Свалили ее в кучи за сараем, так и пропала без толку.
В этом мы убедились сами, когда побывали там. Вернулись хмурые, сердитые. Проехали мы по степям большой путь и встречались нам такие садовые головы. Решат, к примеру, коров личных переместить на общественные базы, а о снабжении семей колхозников молочными продуктами не позаботятся. Или проведут сокращение приусадебных участков, а овощами людей не обеспечат. Им лишь бы в районной сводке покрасоваться.
Темнеет, пора по домам. Уехала машина с девушками в село. Ушел к себе мельник.
Пора ужинать. Разлеглись на кошмах вокруг клеенки, пьем чернющий чай. Художник опять ухитрился прокрасться к чайнику и подсыпать тройную заварку. Ворчим, ругаемся для вида: хорош все-таки крутой душистый чай после трудной дороги. Пьем без устали кружку за кружкой, а потом лежим с открытыми глазами на кошмах под крыльями старой мельницы…
НАВСТРЕЧУ ОПАСНОСТИ
У Джалтыра нас ждет первое тревожное известие. Шофер встречной автомашины, усталый, невыспавшийся, забрызганный грязью, узнав, что после Целинограда мы хотим проехать на Павлодар, заявил, что на «Москвиче» туда нечего и соваться. Вид встречной машины говорит о жестокой схватке с дорожной стихией.
Оказывается, между Целиноградом и Павлодаром широкой полосой в триста километров прошел ураган с ливнями, размыл дороги, затопил низины, вздул степные речки. Даже вездеходы не могут пробраться сквозь эту полосу раскисших степей.
После бесконечной пляски по колдобинам мы только что выскочили на хорошую дорогу, и неожиданное известие опечалило нас. Теперь ясно, почему так странно изменилась погода, обрушился вихрь на Тастинский совхоз, грозовая ночь бушевала под Аркалыком, зарядили дожди и вздулся Терис-Аккан. Это были отголоски урагана.
Во всяком случае, путь на Целиноград открыт. Выбрались на асфальтовую магистраль и устремились навстречу опасности. Молчим, каждый погрузился в свои думы. Неужели придется оборвать путешествие в Целинограде?
Дорога поднимается на пологий увал. Издали несется гул, усиливается с каждой минутой. На дорогу выползает вереница длинношеих механизмов. Издали не разберешь, что за машины. Словно бронтозавры скачут навстречу, загромождая всю дорогу.
Притискиваемся к кювету, стоим, ждем. Вот они, совсем близко: выкрашенные в красную краску, несутся с грохотом в кильваторной колонне, растянувшейся на добрый километр.
— Да это же земляки с Волги… самоходные комбайны.
С полсотни совсем еще новеньких машин с Саратовского завода. На мостиках комбайнеры, точно командиры танков в боевых рубках; у рулей — штурвальные. Вскидываем руки, приветствуем экипаж головной машины. Комбайнер взмахивает кепкой, штурвальный кивает, улыбается. Тяжелая колонна проходит мимо. Рядом с этими махинами наш «Москвич» кажется игрушечным. Техника стягивается на хлебный фронт…
Степь тут совсем обжитая. Зеленые нивы сменяются многолюдными селениями, на станциях громады элеваторов, по дорогам снуют машины. Целиноград встречает нас строительными лесами на окраинах, зеленью садов, новыми многоэтажными домами в центре.
Акмолинск основан в 1824 году, как крепость на Ишимской оборонительной линии. Крепость построили у перекрестка караванных путей из России в Среднюю Азию и Западный Китай. Вокруг крепости выстроилась солдатская слобода. Поселение быстро стало торговым купеческим центром. Долгое время почти весь городок был застроен одноэтажными домишками и походил на большое торговое село. Революция разбудила производительные силы Казахстана, дала жизнь городу. В годы Отечественной войны здесь развивалась многоотраслевая промышленность. Население с дореволюционных пятнадцати тысяч увеличилось до ста тысяч человек.
Приехали мы накануне крутого поворота в жизни города, подготавливалось образование нового края. Спустя несколько месяцев Акмолинск, переименованный в Целиноград, стал его столицей. Рядом с одноэтажными кварталами растет теперь многоэтажный город.
Целинный край объединил в природно-экономический узел пять ключевых областей казахстанской целины, шестьсот тысяч квадратных километров. Новый край мог бы вместить несколько европейских государств: таких, например, как Франция, Бельгия, Голландия…
Три почвенные зоны пересекают его просторы: обыкновенные и южные черноземы, темно-каштановые, светло-каштановые и каштановые почвы. Первая зона — сплошной распашки, вторая — преобладающей распашки и пастбищ, третья — сплошных пастбищ.
За годы освоения целины в черноземной и каштановой зонах края площадь пашни увеличилась с трех до двадцати миллионов гектаров. За девять лет государство получило на этих землях почти четыре миллиарда пудов хлеба. В Целинном крае сосредоточилось две трети всех пахотнопригодных земель Казахстана, край дает восемьдесят девять процентов товарного хлеба республики, что составляет пятнадцать-семнадцать процентов зернового баланса страны.