Беспокойным стало путешествие — настоящие скачки с препятствиями.
Спускаемся в широкую низменность. Пшеница зеленая вокруг, растет словно рис на болоте. Едва-едва проползли к трактору — он выделен колхозом для буксировки машин через размокшую падь. Подцепил нас и потащил легко, как на салазках. Машина скользит кузовом по липкой грязи. Перебрались через самое трудное место, теперь на Николаевку путь открыт.
Дорожка луговая, ровная. Расхрабрились — с ходу лужи грязи пролетаем. Солнце садится в облака — ветер будет. Пошли колхозные луга, копны и стога сена. Блестят розоватым отсветом разлившиеся озера. С потемневшей равнины веет прохладой.
От самых озер Тенгиза тянется всхолмленная озерная равнина. Сюда стекают воды с возвышенностей Казахского мелкосопочника. Пожалуй, это самый трудный путь.
Где-то близко верховья Ишима — речка Моилда; за речкой — Николаевка. Нужно проскочить Моилду засветло.
Заблестела впереди вода. Что такое?! Вся низина затоплена. Вероятно, недавно здесь была луговая степь, теперь плавают стаи диких уток и гусей, расхаживают цапли. Разлившиеся воды держит плотина — пруд, что ли, был тут или степной лиман? Вода тонким слоем переливается через дамбу, размывает ее. За плотиной — островок, а еще дальше опять вода — это Моилда, совсем мелкая речушка. Нам через плотину ехать нужно.
У острова мутный поток врезается в плотину, спадает водопадом в овраг. Напирает вода, вот-вот сорвет дамбу. Переезжать надо поскорее. Гоним машину по плотине, разбрызгиваем воду, въезжаем в ручей…
И вдруг — бум!
На ладонь только отклонились в сторону. Проваливаемся в глубокую вымоину, набок перекашиваемся, буфер где-то под водой уперся в стенку промоины. Передние колеса в зыбкое дно ушли. Бурлит вода, заливает машину. Плавают между сидений газеты, блокноты, фотоаппарат потонул. Рядом водопад в овраг.
Темно, зажгли фары — плотина держится на волоске. Жмет вода из низины, того и гляди сметет дамбу с провалившейся машиной! А кругом ни души, время позднее — некому помочь, кто поедет в такую пору по бездорожью! Ходим в воде вокруг машины, грязные, мокрые. Что делать, неизвестно…
Стянули вьюк с крыши, разгрузили машину, поставили палатку на островке, словно потерпевшие кораблекрушение. Виктор Николаевич облачается в штормовку, натягивает сапоги и уходит в ночь искать помощи.
Сидим на вьюках, ни пить, ни есть не хочется, поспешили с разведкой, придавила нас неудача. Ума не приложим, как спасти наш степной корабль. Степь окутывает черная ночь, звезд не видно, небо в тучах. Комары напали — кусают.
Над головой проносятся гуси, утки, где-то близко плюхаются на воду. Истошно орут лягушки — перед дождем, верно. Комары рассвирепели. Угораздило же въехать в промоину. Чуть правее взять — и прошли бы. Теперь давно бы у деревни молоко парное попивали.
Долго сидим, прислушиваясь к тревожному шуму воды. Где запропал наш атаман? Вдруг художник вскакивает.
— Смотрите! Слушайте!
Звезда, не звезда разгорается в далекой тьме. Едва слышен рокот мотора.
Трактор идет! Зашевелился лагерь. Федорыч схватывает лопату, срезает крутую глинистую стенку промоины. Мы мигаем электрическим фонариком — сигналим трактору, раскручиваем трос.
А огонь все ярче и ярче, ближе и ближе, то потухнет, то засияет — наверное, трактор в лощину ныряет. Горит одна фара. Вот уже совсем близко рычит мотор. Через речку на остров пошел, разбрызгивает сверкающие в луче капли, ослепляет ярким пучком света.
«Беларусь»! В кабине молодой паренек Эрик, с которым Виктор Николаевич уже успел подружиться. Закипает работа. Тракторист разворачивает трактор, пятится к промоине. Мечутся тени в лучах трех фар. Подцепили трос.
— Давай, Эрик, натягивай!
Взревел трактор, скрипнул «Москвич» и пополз на берег к палатке. Буфер смят, кузов в грязи, но вид у машины бравый. Федорыч тут же заводит мотор. Все в порядке, опять на своих колесах. Не знаем, как благодарить тракториста. Ведь с постели поднялся парень.
— Раз нужно так нужно, — улыбается он; тискаем ему руку. Улыбка у него мягкая, застенчивая. — У нас всякое бывает, вот буря недавно грянула, крыши ураган сорвал, мазанки ливень размыл — дождь сутки лил, низины затопило, телята, козы, овцы гибли. Пришлось спасать, да еще ночью под ливнем…
Прощаемся с колхозным трактористом — он поехал досыпать. Мы тоже успеваем отдохнуть, а утром отчищаемся, отмываемся, и снова в путь. Проехали Новоалексеевку. Дорогу развезло. Едем босые, даже Федорыч тапочки под сиденье забросил, босиком управляет педалями. То и дело останавливаемся, обследуем лужи. Нащупываем фарватер, становимся вместо вешек. Федорыч разгоняет машину полным ходом.
— Ж-ж-ж! — мутная вода разлетается веером, и «Москвич» проносится как по воздуху. Задержка на мгновение чревата бедой. То тут, то там выволакивают нас из грязи попутные машины, тракторы или случайные пешеходы.
Впереди открывается целый городок. Трубы, как на фабрике, силосные башни, какие-то каркасы, двухэтажные дома. Совхозов тут нет, значит, добрались до Ново-Долинки — колхоза имени Тельмана. Подъезжаем к столовой — уже четыре часа, обед окончен. Знакомимся с белокурой буфетчицей, ее зовут Эрна Нейверт. Оказывается, колхоз немецкий.
— Ничего нет, — сокрушается она, — повара ушли… Ужин будем готовить скоро.
— Зеен зи, фрейлин, по кастрюлям, — пускает в ход все свое знание немецкого языка Федорыч.
Девушка смеется, заглядывает в кухню, гремит крышками.
— Холодное все…
— О-о! Фрейлин, давайте подогреем. Мы подождем.
Шумит примус. Через десять минут уплетаем горячую лапшу со свининой, закусываем пышным калачом. Эрна поит нас чаем и компотом. Она явно благоволит к Федорычу — видимо, принимает его за земляка. Лицо у Федорыча широкое, красноватое, глаза светлые, брови и волосы выгорели. И впрямь он смахивает на немца.
Едем в правление колхоза — интересно, как живут на целине немцы Поволжья. В большом доме правления пусто, все в поле. В конторе чисто, за стеной чуть слышно стучит машинка. Голубые рамы у окон, отмытые стекла. Стены аккуратно побелены, голубые двери, голубые занавески. Дверь в кабинет председателя колхоза приоткрыта: обставлено просто, со вкусом. Ковровая дорожка, стол под сукном, новенькие стулья.
Встречает нас полная, молодая и красивая женщина — Роза Ример. Девять лет назад окончила она восемь классов и уже семь работает секретарем — все хозяйство колхоза у нее как на ладони. Руководит колхозом Андрей Иванович Кехтер. Знает, как к кому подойти, как вести дело, вот и толк получается. А хозяйство крупное — одной пшеницы семнадцать тысяч гектаров, восемьсот коров, тысячи полторы свиней, пятнадцать тысяч овец. В колхозе — многонациональный состав тружеников. Вместе с немцами работают русские, украинцы, кавказцы, казахи. Климат трудный. В степи и засухи бывают, и многоснежные зимы. В эту зиму кормов не хватило: все пастбища завалил снег, пришлось снежное покрывало взрыхлять тракторами со снегопахами — спасать скот. Так по следу тракторов и пасли отары на отгонах — в горах Ерементау, где обычно зимой ветры сдувают снег и обнажают травы.
— Поедете через горы, непременно заезжайте, посмотрите стойбища скотоводов, летом там приволье. Работают у нас все: отцы, матери, школьники — в бригадах, на плантациях, на строительстве. Жизнь дружная! Если кто задумал хату мазать и белить, собираются человек двадцать, в один день все кончают. А кто дом ставит — по сорок помощников приходит. Вот так сообща, локоть к локтю, лучше жизнь строить. Понимают люди — счастье в собственных руках.
А зимой укутается степь снегом, бураны завоют, а в домах тепло, уютно. Клуб просторный, кружки самодеятельности во всю работают — школьные учителя руководят, всякие курсы действуют, свадьбы справляют, и скучать некогда.
Разговорились с Розой. Едва уехали. Улицы широкие, куда ни глянь — строительный лес, стропила новенькие, шиферные крыши. Из книжного магазина выбегают ребятишки со связками учебников. Через десять дней они пойдут в школу. Надвигается осень. Спешить надо, спешить!
Выехали в степь. Из-за ближних увалов вырисовываются далекие синие горы — это Ерементау, там отгонные пастбища. Чтобы попасть в Павлодар, нужно пересечь эти горы. Но пробраться к ним трудно. Дорога все хуже и хуже, в низинах грязевые трясины. К счастью, дорога оживленная: идут тракторы, автовездеходы — близок полевой стан колхозной бригады. То там, то здесь водители помогают нам. Уже в сумерки пробираемся к полевому стану.
На пригорке — вагончики, навес, крытый соломой; стоят тракторы, сенокосилки, грабли. Люди только что вернулись с поля. Трактористы чинят навесные орудия, готовятся к рассвету. Не поедешь на ночь глядя дальше по такой дороге. Рядом с полевым станом ставим палатку на пологом кургане. Раздолье степное кругом — на десятки километров все видно. Между увалами блестят озера, зеленеют низины, далекие фиолетовые горы вытянулись во всю ширь горизонта. Они заметно приблизились.
После Целинограда слишком часты стали ночлеги, медленно продвигаемся вперед. Неподалеку от палатки под открытым небом молодые стряпухи готовят ужин, варят на плите ароматную уху. В колхозе есть бригада рыбаков, ловят для общественного стола, и питание на полевом стане обходится удивительно дешево.
Чуть поодаль — лагерь студентов, прибывших на уборку. Шум, гам: в ловушку попались два жирных сурка, теперь ребята готовят жаркое. Приглашают нас отведать степного блюда.
Мясо сурка вкусное, похоже не то на свинину, не то на молодую медвежатину. Раздобыли топливо. Ярко запылал костер у палатки. Ужинаем у огня. Вокруг тьма. Разговорились о курганах. Кто покоится под этими древними насыпями? Раскопать бы, узнать историю Притенгизья, наверняка земля хранит здесь любопытные находки…
Тут и гости пожаловали — обитатели полевого стана: трактористы, бригадиры, смешливые стряпухи. Только студентов нет — намаялись с непривычки, уснули, ведь на рассвете снова в поле. Расположились гости вокруг костра. Федорыч вскипятил ведро чая. Смех, шутки, разговоры пошли; о чем только не говорили: о путешествии, что видели, кого встречали, о космосе, о луне и международном положении, о буре, пережитой недавно тельмановцами.