— Едем с нами, — вдруг говорит высокий казах в шляпе и коричневой вельветовой куртке, — перетащим вас через Кызылтас — сами там не проедете.
— Опять Кызылтас? В третий раз?
Оказывается, Кызылтас пересекает железную дорогу, и нам придется снова переправляться через эту речку. Казах в вельветовой куртке не один, его окружают семеро казахских парней, все как на подбор, молодец к молодцу, статные, плечистые, как семь Симеонов из русской сказки. Это бригада из колхоза имени Калинина.
Из-за горы вылетели две машины. Кавказец вытащил путейца. Все оживились, закипела работа, шпалы между рельсами кладем, машина за машиной перебираются на ту сторону полотна. Едем за колхозным ЗИСом, не отстаем, хоть дорога скользкая, как мыло. Позади — хвост машин, спокойно так ехать. Кызылтас ниже железной дороги разлился в бурный поток, вровень с берегами несет взбаламученные воды.
Подцепились к ЗИЛу, забрались в просторный кузов, пошли в воду; Федорыч в «Москвиче» законопатился, вцепился в руль, плывет на буксире. И эта переправа окончилась благополучно.
Прощаемся на развилке дорог. Все машины опять уходят налево, а нам прямо ехать — на Сарыдар, никуда не сворачивать. Выстроились семь Семеонов, улыбаются, в гости в колхоз приглашают; жмем семь крепких рук — чудесные ребята! Так и сняли мы их вместе, с такими горы можно свернуть на целине!
Одни остались на дороге. Пошла степь с пологими травянистыми увалами. Вдоль дороги кукуруза, зеленая, с пузатыми початками. Остановились, бродим в кукурузных зарослях, пробуем мягкие сладкие початки. Хорошо растет в этом году королева полей.
Дорога грязная, в трудных местах вытаскиваем сковородку, поднимаем над раскисшей дорогой колеса, устилаем колею таволгой, выкарабкиваемся, и дальше. Так проскакиваем непроходимую топь. Вездеход тут в трясине засел, шофера нет — наверно, пошел за помощью…
Но вот увалы стали повыше, дорога суше. Проехали наконец Сарыдар. Спускаемся в широкую долину Оленты. Табун коней пасется в боковой травянистой лощине. Вдали маячит противоположный берег Оленты с юртами и мазанками стойбища. Пропустит ли река? На равнине тут и там вода блестит; чего доброго, и к реке не выберемся, в болотах и солонцах застрянем. Волнуемся — последнюю преграду перепрыгнуть надо…
Отару овец повстречали. Девушка чабан в бордовом бархатном платье, в красивой шапочке, завидев нашу машину, скачет прочь от дороги, уходит за отару. Степь здесь глухая, да и вид у нас странный. Болото преграждает путь — залило дорогу. Остановились, бродим босиком, меряем лужу. Везде твердо, можно, не опасаясь, ехать. Два всадника скачут во весь опор от речки. Один с длинным шестом, на конце ременная петля.
— Аман! — здороваются табунщики, — куда едете? Там река.
Молодые казахи сидят в седле словно пришитые, будто срослись с конями. Внимательно и чуть настороженно осматривают машину, босоногую команду.
— Табун коней не видели?
— Видели. Между увалами, в лощине пасется.
— Вот хорошо… ночью ушел, комары заели; на ветер ускакали кони…
Табунщик с гиком мчится по нашему следу, к дальним увалам. Оставшийся паренек, коренастый, крепкий, быстроглазый, критически осматривает «Москвича». Спрашиваем его:
— Через Оленты переправимся на Павлодар?
— Глубоко стало, — качает головой табунщик, — опасное для вашей машины течение. Лучше к железной дороге поезжайте, там плотина бетонная есть…
Зовут табунщика Женя. Он выводит нас на дорогу — гарцует на резвом коньке впереди машины. Ведет напрямик по болотистой низине. Машина по его следу проходит — парень знает тут каждую кочку.
— Вот дорога на станцию…
Простились с пареньком. Мчимся по узкой полевой стежке быстрее ветра. Она ведет на станцию Уленты. Через десять минут мы уже у плотины.
Вода перекатывается во всю ее ширь через бетонный парапет. Переполнилось водохранилище. Бетон скользкий, воды на плотине хоть и по колено, но под стремительным ее натиском трудно устоять. Смоет машину в водопад. К станции тоже не проехать — со всех сторон окружена водой, залило всю низину, улицы, как в Венеции, хоть на гондолах плыви. Поворачиваем обратно вдоль Оленты. Полноводная река несется, размывает берега. В такой поток и с трактором не сунешься. Останавливаемся против стойбища. На том берегу у юрт и мазанок ребятишки играют, хлопочут женщины. Кричим хором:
— Же-еня-я! Же-еня-я!
Ребятишки в стойбище забегали, на машину показывают, потом гурьбой к мазанке понеслись. Знакомый табунщик Машет. Взлетает в седло, скачет к реке, показывает вниз по течению — там она разливается на перекате. Переправляется к нам вброд на коне. Глубина выше брюха лошадиного, течение быстрое, как у горной реки. Перебираются к нам и ребятишки, кто вплавь, кто по шею в воде, взявшись за руки. Окружают машину.
Исследуем брод. Дно в общем твердое. Главная опасность — стремительное течение. Разгружаем машину, переправляем весь скарб на тот берег с помощью добровольных носильщиков. По правому борту к буферам привязываем репшнуры, подцепляемся веревкой к луке седла — как на аркане. Если будет сносить, поможем стропами.
Никогда не забыть этой переправы. Федорыч, как всегда, задраился, в машине.
— Пошел!
Женя пронзительно гикает, пришпоривает коня, аркан натягивается как струна. Федорыч дает газ — и все сломя головы несутся в воду. Наваливаемся, как бурлаки, на репшнуры, прыгаем по грудь в воде, едва поспеваем за машиной, малыши падают, барахтаются в потоке, плывут, догоняют. «Москвич» разрезает фарами быстрину, поднимает пенящиеся волны. С гиком, с посвистом проносимся через глубокое место, через весь перекат. «Москвич» победно трубит, карабкается на противоположный берег. Преграда взята — мы благополучно форсировали Оленту!
Глаза у ребят сияют. Они помогли путешественникам. Ребят тут много — больших и маленьких. Несколько мальчиков приехали из Алма-Аты провести каникулы на далеком степном коше. Дарим табунщику заряженные дробью патроны, мешочек дроби, порох. Он в восторге — охота началась, у Жени есть ружье, но мало боеприпасов, теперь поохотится вволю.
Палатку разбиваем рядом с кошем, над обрывистым берегом. Расстилаем кошмы. Казашата забираются в наше походное жилище, усаживаются на корточках. Тоненькая, как тростинка, девочка с большущими черными очами — Алма — помогает хозяйничать: приносит кизов, воды из колодца. Разжигаем огонь под таганком, варим рисовую кашу в самой большой кастрюле, чтобы всем гостям хватило; кипятим чай. Приятно сидеть в вечерней тишине у огонька. Радостно, что одолели все преграды, открыли путь на Павлодар.
Подходят гости — молодые казахи с женами. Усаживаем всех в круг. Хлеба у нас нет, лишь печенье осталось. Алма заметила и помчалась домой, принесла баурсаков — казахских пышечек, жареных в масле, и молока. Запиваем кашу чаем с молоком.
Кош, куда мы попали, — отгон колхоза имени Калинина. Здесь летом пасется скот. На травянистых террасах Оленты с великолепными водопоями скот быстро жиреет. Чабанами работают и старые и молодые казахи. Знакомый нам табунщик Женя, например, окончил десятилетку, и теперь отлично справляется с табунами. Алма притащила еще бидон крепкого кумыса.
Здесь своя степная жизнь. Где-то во тьме лают собаки, ржут кони. Гикают табунщики. Через речку с шумом переходят стада, их сгоняют на ночь к кошу. В степи опасно оставлять — появились волки.
Последним перешел речку табун лошадей, вода плещется, бурлит, огненные глаза вспыхивают во тьме. Топот копыт заглушает голоса. Табун проносится мимо. И вдруг за рекой заржал жеребенок — тревожно, испуганно. Кобылицы откликнулись с нашего берега. Одна из них метнулась к воде. Через минуту мать с жеребенком проскакали вслед за табуном.
К палатке подъезжает верховой табунщик, закутанный в плащ, с брензентовым шлемом на голове, наглухо закрывающим шею, уши, щеки. В мокрой степи в этом году много комаров, трудно пасти стада. Табунщик стар, лицо словно выдублено.
— Садись чай пить, бабай…
— Некогда, табун пошел — комар гонит. Пропасть комаров! Нет ли какого лекарства от гнуса, давай, пожалуйста.
У нас оставалось немного рипудина, наливаем старику в пустой флакон. Много комаров вьется в палатке. Гости принимаются мазать рипудином лицо, шею. Удивляются — ни один комар не подлетает, все исчезли из палатки.
— Нынче совсем комар съел, — говорит табунщик, бережно пряча пузырек за пазуху. — А у нас в магазинах ничего нет от комаров — наказание…
Табунщик пришпорил коня и пропал во тьме. Действительно, почему в Москве разные средства от комаров продаются, а тут, где они необходимы, днем с огнем не сыщешь. Федорыч костерит незадачливых снабженцев. Всыпать бы им жару-пару за такую торговлю! Глаза у Алмы слипаются, ребята уже разошлись спать, а она сидит и слушает, слушает разговоры взрослых.
Утром она первая появляется около нашей палатки, личико полусонное, улыбка доверчивая, приветливая.
— Айда к нам чай пить, — приглашает она.
Подходит ее брат Бектал и тоже зовет в гости.
В мазанке их отца — табунщика Исы Жусупова — застаем всю семью. Расселись на кошмах вокруг низенького столика. Алма опустилась около отца, ластится к нему. Рядом ее мать, уже не молодая, симпатичная женщина. Бектал с женой усаживаются, около молодой хозяйки шумит блестящий самовар. В нем крепко заваренный, подбеленный сливками, чуть подсоленный чай. Нам он кажется удивительно вкусным и приятным. Пьем из цветных пиал, только выпьешь чашу, молоденькая жена Бектала подливает новую порцию. Клеенка завалена баурсаками, на блюдцах свежесбитое масло, в чашках сливки, кувшин с кумысом. Хозяева шутят, смеются, и мы чувствуем себя как дома.
— Алма по-русски яблочко, — поясняет Иса.
Больно хороша девочка!
— Мы ее заберем с собой, — шутит Федорыч, — она такая заботливая, будет у нас вести хозяйство.
— Так это ваша девочка? — пряча улыбку, будто удивленно спрашивает Иса. — Вы ее потеряли давно? А мы ее девять лет назад на дороге нашли.