60 дней по пятидесятой параллели — страница 42 из 43

В три часа дня запыленная машина останавливается у столба с дощечкой-указателем. Из машины выскакивают путешественники, обгоревшие, обветренные, в запыленных путевых одеждах. Схватившись за руки, они пускаются в пляс вокруг пограничного столба. Задние колеса «Москвича» стоят на земле Казахстана, передние на сибирской земле. От пограничного знака на восток уходят красочные степи Алтайского края. Устремляемся вперед. Дорога ровная, гладкая. Давно мечтали увидеть далекие алтайские степи, и теперь они перед нами — одетые покрывалом зреющих хлебов, с пышными травами по обочинам дорог. Здесь хлеба созрели, видно, суше климат у подножия Алтайских гор.

Какие-то башни поднимаются на горизонте. Не то элеваторы, не то водокачки. Но почему их так много?

— Да это же многоэтажные дома!

Странно видеть их в ровной степи, среди пшеничных полей. Машина примчала нас в Кулунду — центр уже давно освоенной Кулундинской целины. Останавливаемся пообедать в просторной чистой столовой. Раскладываем на столе карту, промеряем курвиметром, сколько до Барнаула осталось.

— Триста девяносто километров! Рукой подать…

Кулундинская степь охватывает междуречье двух крупнейших рек Сибири — Оби и Иртыша, сливаясь на севере с Барабинской степью, на юге — с предгорьями Алтая.

В конце XIX века Обь-Иртышское междуречье покрывали нетронутые ковыльно-типчаковые и ковыльно-разнотравные степи. Плодородные черноземные и темно-каштановые почвы привлекли сюда русских переселенцев. Дикое поле стало уступать человеку. Но широкое планомерное освоение Кулундинских степей началось после Октябрьской революции. Крупные колхозы и совхозы за годы пятилеток, в особенности в первые годы освоения целинных и залежных земель, распахали почти все Обь-Иртышское междуречье. Кулунда стала житницей Западной Сибири.

Главное богатство Кулунды — яровая пшеница. «Сильные» и «твердые» ее сорта дают в здешней солнечной степи ценнейшее зерно. Развито на Кулунде мясо-молочное животноводство и тонкорунное овцеводство…

— Позвольте полюбопытствовать, из каких далей к нам пожаловали? — спрашивает седой, как лунь, старичок с загорелым обветренным лицом.

Он обедает за соседним столиком, в его выцветших голубых глазах светится любознательность. Одет старичок по-походному, рядом с ним истертая полевая сумка, сразу видно — полевик.

Приглашаем в нашу компанию, сдвигаем столики. Не ошиблись, это изыскатель-землеустроитель из Барнаула. В Кулундинских степях он работал многие годы, исходил, изъездил их вдоль и поперек. Показываем маршрут похода. Землеустроитель надевает очки в металлической оправе.

— О-о… наши степи! Хорошо, что всю сухую зону повидали. Позвольте полюбопытствовать, воплощаются ли там в жизнь наши мечты — о большом орошении.

Рассказываем о проектах Волго-Уральского канала и переключения сибирских рек на юг, о строительстве канала Иртыш — Караганда, о генеральной схеме водообеспечения Казахстана…

Старый землеустроитель с заметным волнением вытаскивает из полевой сумки карту:

— Пора… пора за большую воду взяться. Посмотрите, и наша Кулунда матушку ждет. У нас, — взволнованно продолжает он, — половина лет засушливых, осадков не хватает, суховеи дуют. Высыхает Обь-Иртышское междуречье — реки истощаются, озера сохнут, уменьшаются. На старых картах на месте Абыш-Канской и Сума-Чабаклинской впадины обозначены водные глади в двадцать тысяч квадратных километров. Сейчас там мелкие соленые озерца, а остаток этого великого водоема — озеро Чаны — мелеет, распадается на части, покрывается бесчисленными островами. На больших усыхающих озерах Кулунды можно создать химическую промышленность — добывать и перерабатывать поваренную соль, мирабилит, соду, выпускать сульфат, сернистый натрий.

В благоприятные увлажненные годы собираем до тридцати центнеров пшеницы с гектара, в сухие годы едва семена покрываем, планы государственные не выполняем. Разве можно с такими скачками в наше время мириться!

Разошелся старик, серебряные волосы взъерошились, глаза блестят. Оказывается, проблемы орошения ему хорошо известны.

— Посмотрите… вот тут, на Оби, можно выстроить плотину с мощной гидроэлектрической станцией, поднять воду на Приобское плато. Обратите внимание: равнина степного плато господствует над Кулундой и наклонена к юго-западу. Вода отсюда пройдет самотеком в самые дальние урочища Кулундинской степи.

И это не пустые мечты — есть готовый проект орошения Кулунды. Обскими водами можно оживить два миллиона гектаров наших засушливых земель и обводнить почти четыре миллиона гектаров пастбищ. Из Шульбинского водохранилища, проектируемого на Иртыше, легко самотеком пустить воду в правобережные степи Прииртышья, оросить сотни тысяч гектаров обезводевшей степи.

Большая вода втрое, вчетверо поднимет урожаи всех сельскохозяйственных растений; на веки вечные избавит кулундинское земледелие и животноводство от прихотей погоды…

Вот так старичок-полевичок! Своей картой он открыл нам окно в будущее Кулунды.

Нетерпение охватывает нас — близится финиш трудного похода. Пора в последний путь. Жмем по очереди еще крепкую, жилистую ладонь ветерана.

— Возьмите на память… — вдруг говорит он, протягивая карту, напишите о давней мечте кулундинских старожилов.

Двигаемся на восток. Теперь — только вперед! Погода неустойчивая, облака потемнели, совсем низко спустились; повеяло промозглой сыростью, того и гляди дождь грянет.

У Алексеевки въехали в черноземные степи. Второй раз попадаем в эту зону. Первый раз побывали на черноземах у Кустаная — в самой северной точке маршрута. У Барнаула полоса черноземов спускается на юг, упирается в Алтайские горы, распространяется по левобережью верхней Оби.

Дорога потемнела; там и тут по всей степи торчат гребенки лесных полос. Они растут по границам пшеничных клеток, как-то странно — обрывками: полоска там, полоска здесь, и кажутся крошечными островками среди пшеничного моря. Кто же их так посадил?

Одна из полосок упирается в нашу дорогу. Осматриваем ее. Шумит над головой зеленый шатер из листвы осины и тополя. Вот в чем дело: это всего лишь уцелевший клочок некогда длинной лесной полосы, посаженной по границе между полями севооборота. Ряды засохших прутиков продолжают лесную полоску. Саженцы погублены цепкими алтайскими травами.

Сворачиваем в поле, пробираемся по узкой прямой меже, от островка к островку. Та же картина — уцелели лишь самые стойкие деревья. Если бы не забросили неокрепшие посадки — вокруг пшеничных полей зеленели бы теперь живые барьеры, смягчали бы сухой микроклимат алтайских степей, накапливали зимой огромные массы снега.

На легких алтайских черноземах и супесях деревья растут быстро, если за ними ухаживать. Вернулись на шоссе, едем дальше и дальше на восток, и всюду в степи маячат клочки лесных полос.

Взяться бы алтайцам за дело. Восстановить лесные посадки по границам полей севооборота, быстро они здесь вырастут, преобразят Алтайскую степь, увеличат продуктивность земель.

Да и основа для этих лесных полос тут богатая. От Иртыша, у Семипалатинска, к Барнаулу тянутся через всю степь параллельными линиями несколько древних долин стока. Долины заросли вековыми сосновыми борами. Они издавна укоренились на песчаных гривах и дюнах, оставленных потоками вод таявших четвертичных ледников Сибири. Громадные естественные лесные полосы рассекают степь.

В Прииртышье, близ Семипалатинска, эти ленточные леса выходят на обширную равнину, изборожденную сетью песчаных грив, заросших соснами. Ленточные леса — хороший костяк для полезащитных лесных полос, и люди должны им воспользоваться.

День клонится к вечеру. Отмахали больше половины пути до Барнаула. Пора искать место для последнего ночлега. Утром хотим осмотреть ближайший ленточный бор в долине Касмалы.

Вот и Каяушка — живописная деревенька у речки. Все в зелени кругом. На пригорке у дороги, за оградой из шестов — двор электрической дойки. Доярки в белых халатах подносят молоко, сливают в бидоны. Сворачиваем к ним. Дело тут идет хорошо, как на фабрике, успевай только бидоны подставлять. Подходит бригадир. Подхватили его сибирячки под руки, смеются, не отпускают, просят сфотографировать всех вместе.

Мы уже проехали несколько алтайских сел. Облик их чисто сибирский: дома добротные, прочные, сложены из кондовых бревен, крыши коньковые. Мазанок не увидишь, и дороги в порядке, колдобины засыпаны, везде указатели. Чувствуются заботливые хозяйские руки.

За Каяушкой пошла дорога, припудренная песком, а в степи появились лесные колки — предвестники ленточных лесов. Поля в золоте созревшей пшеницы. Работают комбайны — оставляют бесконечные ленты валков.

На спидометре переваливает за шесть тысяч километров. Довольно! Пора спать. У пруда около Сидоровки в последний раз натягиваем свою палатку — завтра будем в Барнауле. Вечереет, воздух по-осеннему свеж и прохладен. Надеваем куртки, свитеры, штормовки. Рядом с прудом дубрава, фруктовый сад — в нем полно яблок. Федорыч принес из деревни ведро молодой картошки, бидон молока, малосольных огурцов. Ужин получился на славу.

Не спится перед концом похода. Будет ли завтра дождь? Успеем ли пробраться к Барнаулу? Вспоминаем пройденный путь: сколько нового мы узнали, сколько людей перевидели. «Москвич», точно чудесная машина времени, пронес нас через всю степь, помог охватить ее одним взором, проникнуть в глубины степной жизни, заглянуть в будущее…

Утром нас разбудили выстрелы. Ребятишки палили в уток, прилетевших ночевать на пруд. Пасмурно, но дождя нет. Нельзя терять ни минуты. Свертываем палатку, вероятно, в последний раз…

В сосновый бор въезжаем у кордона Мамонтовского лесничества. Рубленые домики среди высоченных сосен напоминают таежную заимку. В степи давно не видели настоящего леса, обрадовались вековым соснам. Валентин выскакивает из машины, обнимает могучие стволы. Мы еще не завтракали, стелим клеенку, устраиваемся точно на загородном пикнике.

Хорошо под хвойными лапами. Не верится, что находимся в центре алтайских степей. Могучий бор очень похож на южносибирскую тайгу. Рядом с кордоном высоченная вышка среди сосен. Поднимаемся по лесенкам к небу. Верхняя площадка дозорной вышки приподнята высоко над кронами сосен. Весь ленточный бор как на ладони. Густые сосновые чащи заполняют древнюю долину. Ширина зеленой ленты пять-шесть километров.