Выезжаем на водораздел между Ерусланом и Малым Узенем. Кажется, что степь впереди приподнята пологим золотым куполом. Горизонт раздвигается. Скошенным полям не видно конца и края. Усеянные кипами золотистой соломы, они уходят в мерцающие дали. Бледно-голубое небо над желтыми полями пылает. Степь горит, расплавленная зноем. Приближаемся к полюсу сухости Саратовского Заволжья.
Волга отсюда всего в семидесяти километрах по прямой. А разница в климатах необычайная. В Приузенье летний зной наступает на десять дней раньше. Осадков выпадает меньше. Летние температуры выше. Раньше созревают хлеба. В степях у Волги косовица хлебов только начинается, а здесь пшеница уже убрана. Горячее тут и дыхание суховея из приуральских пустынь. То и дело попадаются неубранные поля карликовой пшеницы — комбайном не возьмешь! Сушь задавила, не дала ей ходу.
Низкий, голубоватый барьер маячит впереди, он протянулся через всю степь, словно прочерченный единым махом по линейке.
— Мираж? Или опять песчаная гряда?!
— Да это же лесная полоса…
Не узнаем местности. Десять лет назад мы шагали здесь, в пустой степи, с полевым планшетом, прокладывая с топографами, почвоведами и геоботаниками трассу Государственной лесной полосы Чапаевск — Владимировка. Теперь машина принесла нас к стройным деревцам. Они выстроились бесконечными рядами в степи, размеченной когда-то колышками и реперами изыскателей.
Пропуская дорогу, лесная полоса расступается широкими воротами. Четырьмя параллельными лентами, курчавыми от молодой зелени, уходит она на юг в степную даль по водоразделу между Ерусланом и Узенем.
Останавливаемся. Бежим, перегоняя друг друга, к молодой поросли. Вяз, клен, ясень, акация. Свежая листва и тень. Деревья юга, привычные к сухости, стойко переносят жар Заволжья и быстро растут на степных каштановых почвах. Они высажены всего два-три года назад, но уже скрывают человека.
Гладим, перебираем нежную листву. В жаркой голой степи деревья приносят много радости людям. И не только радости. Летом между лесными полосами образуется свой, более благоприятный микроклимат. А зимой задерживается снег. Посевы пшеницы тут выглядят куда лучше соседних, ничем не защищенных полей.
Снова устремляемся на восток. Лесная полоса еще долго маячит позади.
Встреча с юной лесной полосой очень обрадовала нас. Сквозь ветровое стекло видна убегающая степная дорога, никак не догнать ее бесконечную ленту. Дорога зовет и манит вперед и вперед, в неведомые дали. Никелированная лапка «дворника» прижимает к ветровому стеклу сиреневый букетик невянущего кермека: каждое утро Федорыч украшает машину полевыми цветами.
Вглядываемся в солнечные просторы и невольно представляем всю степь в громадных клетках лесных посадок. Главным становым хребтом для них послужит Государственная лесная полоса, уже созданная руками человека. Не лежит ли перед нами ключ к изобилию, переустройству земледелия Заволжья?
— Смотрите! Мертвая зона!
В самом деле… Вдоль дороги торчат среди трав искривленные, хилые деревья, посаженные несколькими рядами. Погибающие деревья те же, что и на Государственной лесной полосе: вяз, клен, акация, ясень. И почвы одинаковые…
В чем загвоздка? Почему эти посадки погибли рядом с цветущей лесной зеленью? Уж не грозит ли и ей та же участь? Загадка оказывается немудреной: мертвеющая поросль вся заросла сорняками. Саженцы посадили, потом бросили на произвол судьбы, и цепкие степные травы задушили неокрепшие стволики — выпили влагу из почвы. А на соседней полосе молодые лесоводы Ерусланского лесничества не теряют даром времени: лучше подготовив землю, заботливо посадив саженцы, они не дают поблажки сорнякам.
Судя по карте, проезжаем земли совхоза «Орошаемый». По водой здесь и не пахнет. Вокруг сухие поля, истосковавшиеся по влаге, опять придавленная зноем неубранная карликовая пшеница. Федорыч вспоминает выжженные зноем заволжские селения:
— Захотели люди — в голой степи лесную полосу вырастили, а в селах мужики не повернутся хоть у дворов сады рассадить. Почему?
— Спроси…
Невдалеке у дороги маленький полевой стан: хлеб убирают. Федорыч сворачивает туда, и впрямь поехал спрашивать. Бригада расположилась кружком на обед под самодельным тентом. Вокруг, куда ни глянь, сияет в ослепительном солнце золото полей. Парусиновый навес с темнолицыми степняками вписывается в небесную лазурь, точно в солнечную, яркую картину. Дед с деревянной ногой привез на тачанке бидон и кастрюли. Разливает в миски наваристый борщ. Аппетитно пахнет. Девушки повязаны косынками, лица выбелены будто мелом — смазаны белой мазью, изобретенной обитательницами степей.
Наш механик балагурит:
— Что это за Волгой все девчата ходят оштукатуренные?
Девушки прыскают, отворачиваются. Слово за слово, шутка за шуткой, завязывается серьезный разговор. Бригада из колхоза «Победа». С урожаем плохо, дождей нет, колос тощий…
— Сухая стала степь. Редко урожайные годы пошли, — говорит дед, припадая на деревянную ногу.
— Вы поэтому и сады не садите?
— Точно. А чего возиться. Может, теперь вот жизнь в деревне пошла на украшение, так молодежь и сады насадит. А мы, старики, — временные, как-нибудь проживем.
— Хорошенько «как-нибудь»! Ишь какое мясцо едите, — шутит механик, — а мы ездим и без воды, и на постнятине…
Дед лукаво прищуривается:
— А вы продайте нам свою машину, вот и сравняемся.
— Ай да дед! Вам и машину и мясо подавай…
— А как же думаешь! По такой работе все нужно. Конечно, не нам одним, чтобы всем хватило всякой всячины.
— Ну вот… и пришли с дедом к коммунизму!
— А я об этом и толкую, чтоб всем ровно и наилучшим образом жилось. Для начала водички б нам в степь подбросили… Дождичка бы или каким другим путем. У нас тут с воды начинать надо…
Вспоминается пруд Краснокутской опытной станции, заросший тенистым лесом. Среди прокаленной степи этот лес — благодатный оазис. Человек собрал там поверхностные талые воды. Вода напоила почвы вокруг пруда, разбудила их плодородие. Ерусланские пески накопили влагу в своих недрах. И там вода стала кровью земли. Фруктовые деревья, посаженные на песках, пропитанных влагой, расцвели и приносят, даже в сушь, невиданные урожаи.
А тут… что делать тут, на этой огромной знойной равнине? Как разбудить плодородие этих сухих каштановых почв? Может быть, воспользоваться подземными водами?
Но мы много поездили с геологами и буровиками в заволжских степях и хорошо знаем: надежд на подземные воды в Заволжье нет. Буровые скважины почти всюду наталкиваются на мощный горизонт соленых грунтовых вод, негодных для орошения.
Недаром гоним машину в Новоузенск. Там живут организаторы повсеместного сбора стока вод для орошения. И, пожалуй, любопытнее всего, что эти воды вот уже несколько лет люди собирают на полюсе сухости Саратовского Заволжья.
Интересно, что дал опыт? Не найдено ли, наконец, между Узенями спасенье от засухи?
МЕЖДУ УЗЕНЯМИ
Новоузенск встречает палящим зноем пыльных улиц, системой земляных плотин, удерживающих воды Большого Узеня в черте районного центра. Горячий ветер крутит, гонит по голым улицам белесые космы пыли. Здесь заботятся о воде, но забывают о зелени. Отсутствие зелени — беда многих заволжских селений. В ветреные дни над ними клубятся пыльные шапки. Издали кажется, что поселки горят, охваченные дымом. А в степи в это время пыли нет, степные травы защищают почву от развеивания.
В Заволжье, собирая воду, нельзя забывать о зелени и тени. Селения необходимо окружить садами, озеленить улицы. Ведь даже в пекле Средней Азии, у границы пустыни, пышащей жаром, люди прячут целые города от зноя и пыли под тень листвы. И помогает этому вода: проточные арыки питают защитные городские посадки.
Взметая бронзовое облако пыли, подкатываем к распахнутым дверям райисполкома. С вьюком на крыше, с рыжими пятнами пыли по всему кузову, «Москвич» имеет, вероятно, довольно странный вид. Да и мы не уступаем машине — запыленные, обгоревшие, в живописных путевых одеждах.
Прохожие принимают нас за рыбаков. И не мудрено: на верхнем багажнике мы примостили «клячи» от походного бредня. Совсем близко граница Казахстана, в Чижинских разливах множество рыбных озер. Туда постоянно едут предприимчивые рыболовы с бреднями и сетями на машинах.
В райисполкоме находим старожила Приузенья, энтузиаста освоения вод местного стока, гидромелиоратора Ивана Ивановича Сучкова. Давным-давно он здесь живет! Время оставило неизгладимые следы на его темном, как у араба, лице. Спокойные, внимательные, чуточку грустные глаза…
Почти в каждом районе есть свой Иван Иванович — хранитель местного опыта, человек, отдающий всю жизнь, все заботы любимому делу — преобразованию своего края, выполняющий изо дня в день, из года в год, из десятилетия в десятилетие работу целой экспедиции. Эти люди составляют земельные планы, сажают сады, прокладывают трассы будущих дорог или местных каналов, составляют проекты плотин и водоемов.
Иван Иванович достает планы на синих листах, фотоснимки…
Реки Заволжья живут полной жизнью лишь две-три недели, пропуская стремительный поток весенних вод, а затем пересыхают. Вода остается лишь в отдельных разобщенных плесах и в знойное заволжское лето становится нередко соленой.
Больше всего проходит талых вод по Малому и Большому Узеням.
Рассматриваем аэроснимки. Сняты они с высоты двух тысяч метров. На фотобумаге, как на ладони, развертывается кусок земной поверхности, весь юго-восточный угол Саратовской области.
— Удивительная картина!
Степная поверхность вдоль Узеней и между ними почти сплошь усеяна большими круглыми, как блюда, пятнами. Они вытягиваются цепочками, полосами, почти сливаясь друг с другом, на междуречье расходятся, образуют огромные сероватые овалы, соединенные между собой узкими потяжинами. Кажется, что аэрофотоаппарат снял кусок тундры с лабиринтом бесчисленных озер.
Это сухие ложа приузеньских лиманов — малозаметных в рельефе степи огромных падин. Появились они в давние времена, когда климат Заволжья был мягче, осадков выпадало больше и широкие потоки талых вод заливали низменности Приузенья. Изменившийся в последние тысячелетия климат разобщил на части эти древние степные потоки. Образовались целые системы замкнутых понижений с опресненными, промытыми от солей плодородными почвами. Теперь в снежные годы полые воды заливают многие приузеньские лиманы. В такие годы эти лиманы покрываются буйными травами, превращаясь в отличные сенокосы.