ила камышовое русло.
И все-таки… с плотины видно, как мало воды набрало водохранилище в этот сухой год.
Лиманные террасы не залиты. Бетонированный водоспуск в крыле плотины остался на сухом месте. Через плотину пришлось перекинуть железные трубы сифонов. Иногда смотритель поворачивает краны, и вода из водохранилища протекает в час по чайной ложке в русло умирающего Узеня.
Дивимся возможностям плотины. Ведь высокая дамба могла бы удержать огромные массы воды…
И тут, на этой плотине, работающей вполсилы, с необычайной ясностью понимаем: способов избавления от засухи не сыскать в сухих степях Заволжья. Воды местного стока слишком ненадежный источник для регулярного обводнения и орошения. Рассчитывая только на этот источник, человек окажется на поводу у стихии. Эти воды могут служить лишь подспорьем.
Сама жизнь подсказывала верное решение.
— Канал? — кивнув на плотину, спрашиваем друг друга.
— Да, только канал!
Семь лет тому назад ленинградские проектировщики наметили трассу канала, соединяющего Волгу с Узенями. Этот канал должен стать частью большого магистрального соединения Волги и реки Урал.
Трасса канала, по мысли проектировщиков, должна пересечь зону сухих каштановых почв между Волгой и Малым Узенем, соединить оба русла Узеней на линии Новоузенска, выше лиманной области Приузенья.
Нетрудно представить себе, какое грозное оружие в борьбе с засухой может дать в руки человека Волго-Узеньский канал.
Сельское хозяйство Заволжья периодически испытывает тяжелые удары засухи. В засушливые годы урожайность стремительно снижается, и сельское хозяйство терпит огромный ущерб. Урожайность всех культур, если рассматривать ее по годам, прыгает здесь стихийно. Эти скачки несколько снижены в передовых хозяйствах и особенно бросаются в глаза в рядовых колхозах и совхозах. Например, в сухие и влажные годы в Заволжье средняя урожайность яровой пшеницы колеблется от полутора до девяти центнеров с гектара, проса от одного до восьми, ячменя от четырех до двенадцати центнеров, подсолнечника от одного до семи. Такие же скачки в урожайности дает кукуруза, все кормовые культуры и травы.
Коллективизация и механизация нашего сельского хозяйства, внедрение передовой агротехники в сухое земледелие не дают засухе превратиться в народное бедствие, как это было в царской России. Однако преодолеть засуху обычными способами в Заволжье не удается.
Между тем здесь лежит больше половины обширных земельных угодий Саратовщины и пастбищ Волгоградской области.
Волго-Узеньский канал может оросить волжскими водами громадные поля, истосковавшиеся по влаге, которые мы видели между Ерусланом и Узенями, пашни в прилегающих районах Волгоградского Заволжья — земельный массив в полмиллиона гектаров!
Строительство канала и приволжских оросительных систем, о которых мы рассказывали в первой главе, решит проблему большого саратовского хлеба.
В пятилетие, предшествующее освоению целинных и залежных земель, Саратовская область в среднем сдавала государству пятьдесят шесть миллионов пудов хлеба в год; в следующее пятилетие, с 1956 по 1961 годы, после освоения миллиона гектаров целинных и залежных земель, средний годовой выход товарного хлеба повысился до 96,5 миллионов пудов.
В благоприятный для урожая 1962 год саратовцы, освоив дополнительные земельные резервы, сдали государству 182 миллиона пудов хлеба. В перспективе область должна давать в среднем ежегодно по 250 миллионов пудов товарного зерна. И это без ущерба для развития животноводства.
Такую задачу не решишь увеличением площади запашки. Неосвоенных земель в Саратовской области осталось немного. Воды Большой Волги, пущенные в Саратовское Заволжье, сделают это…
Еще в Саратове мы раздобыли любопытные данные.
Первые опыты орошения каштановых почв между Волгой и Узенями дали скачок в урожайности зерновых культур. Озимая пшеница при одной предпосевной влагозарядке дала 30 центнеров с гектара; при двух дополнительных вегетационных поливах — 44 центнера, а без орошения — десять. С поливом можно получать яровой пшеницы до 55 центнеров с гектара, а зерна кукурузы до ста центнеров.
Волго-Узенский канал оросит в Заволжье четыреста тысяч гектаров пашни, приволжские оросительные системы — триста тысяч. Саратовцы независимо от погодных условий возьмут с этих земель дополнительно огромные массы зерна…
Тут мы вспомнили недавнюю самолетную экспедицию. На трехместном самолете нам довелось облететь все Волгоградское Заволжье. Оказалось, что и там степь рассекают широкие лиманные полосы. Двумя лентами они протянулись с севера — от Еруслана на юг — до озера Баскунчак. Близ Урды эти полосы соединяются и словно вливаются в понижение Хаки, ограниченное нулевой горизонталью.
Топографы нашей экспедиции исследовали на земле полосы сближенного расположения лиманов и установили, что они лежат в едва заметных широких понижениях у подножия Приволжской песчаной гряды и Предсыртового уступа. И главное, у этих понижений хоть и малый, но постоянный уклон с севера на юг, а лиманы и падины соединяются между собой едва заметными лощинами в целые естественные системы.
Представляете, что получится!
Лиманные системы Волгоградского Заволжья и Приузенья лежат южнее и ниже проектируемой трассы Волго-Узеньского канала. Электрические насосы поднимут воды Большой Волги на командные точки, и они самотеком пойдут в лиманные системы.
Умирающие лиманы, получив воду, принесут два-три укоса трав в лето, невиданный урожай кормовых культур. Возникнет прочная основа для развития мощных овцеводческих и скотоводческих совхозов и колхозов. В Саратовском и Волгоградском Заволжье впятеро повысится товарный выход продуктов животноводства.
Заволжские селения, получив воду, скроются в зелени садов. Воды Большой Волги наполнят до краев Варфоломеевское водохранилище и водоемы, проектируемые на Большом Узене. Раз и навсегда решится наболевшая проблема устойчивого снабжения водой знойных степей Западного Казахстана.
Несколько лет проект канала покоился в архивах. Теперь пришла пора осуществить его. Волгоградская плотина повысила уровень Волги. Волжские воды, затопив долину Еруслана, вошли в Заволжскую степь длинным языком. Огромные массы воды приблизились к Узеням…
Взбудораженные, спускаемся с плотины. Солнце садится в степь, окрашивает предвечернее небо переливами нежных красок. Фиолетовой синью отсвечивает затихшее водохранилище.
Художник сидит у этюдника. Он точно проник в наши мысли. На этюде изображена полуденная степь с зеленоватой лиманной полынью, свежей, сочной, будто напоенной влагой. Белая тучка плывет в голубом небе. И всадник скачет в степи.
Что-то знакомое чудится в стремительном его повороте, в контурах коня с развевающимся хвостом.
— Майн-ридовский мустангер в прерии?!
— Чабан в степи, — тихо говорит Валентин.
— Ба! Да это же Турсикай! Его конь, его лихая посадка…
Живой, всамделишный всадник остался в памяти художника, и теперь он скачет во весь опор навстречу жизни. Вероятно, такой будет вся эта степь — царство скотоводов, когда воды Большой Волги устремятся в лиманы Приузенья.
В СТРАНЕ АНТИЛОП
РЫБНЫЙ САКРЫЛ
После купания у Варфоломеевки машина сияет на ярком солнце лакированными боками. Едем дальше на юг по заросшей степной дороге вдоль Узеня. Это прямой путь на Казталовку, первый районный центр Западного Казахстана. Рядом с этой малоезженной дорогой спряталась ложбина Малого Узеня — можно остановиться, понырять в прохладной воде, спасаясь от пятидесятиградусного зноя.
Не все предполагаемые достоинства избранной дороги оправдались. Выжженная солнцем трава оказалась в пыли. Не проходит и четверти часа, как блестящая машина снова потускнела.
— Пропала работа! — сокрушается Федорыч.
Он сожалеет Не о пропылившейся машине, а о высыхающих пшеничных полях. Зерно посеяли в знойной степи, в царстве скотоводов, на ложе высохшего древнего лимана. У всходов жалкий вид. Стебли едва возвышаются над прокаленной землей, колосья тощие. Дождей в июне не было, и беспощадное солнце выжгло посевы.
Это, пожалуй, последний островок земледелия, дальше простираются целинные пастбища — бескрайние степи Западного Казахстана. Справа совсем близко блестят разобщенные плесы Малого Узеня. Только что мы искупались. Вода в пересыхающей речке солоноватая. Высохший у воды ил белеет выцветами солей.
Механик чертыхается. После омовения в соленой купели у него еще сильней чешутся ноги. Соль разъедает ожоги, полученные в зарослях кушира у Краснокутского пруда.
За речкой в камышах разгуливают серые цапли. Завидев машину, они взмахивают крыльями, подскакивают повыше на берег: посмотреть, что за существа появились в степи. Неподалеку пасется стадо телок. Они тоже любопытны, тянутся поглядеть на бегущую голубоватую копну. Верховой пастух в широкополой шляпе гонит их подальше от дороги.
— Стоп машина! Ай, бабай, повремени минуточку!
Повернув коня, пастух скачет к нам. Но что-то у него ноги коротки — стремена болтаются. Э-гей… оказывается, это паренек лет тринадцати, худощавый, почерневший на солнце. Смуглая головенка прикрыта измятой фетровой шляпой, на шее выцветший пионерский галстук. Лицо серьезное. Живыми умными глазами он внимательно осматривает путников. На вопросы отвечает солидно, с достоинством.
— Зовут? Миндалиев Миша.
— Скажи, Миша, на Казталовку этой дорогой по падем?
— Тут все дороги в Казталовку ведут!
Говорит он об этом так, будто это степная столица! Глаза его полны интереса. Маленький казах приехал на далекий кош к отцу-чабану на каникулы и теперь помогает старшим пасти скот. Мальчуган целые дни проводит в степи, почти не слезая с седла.
— Купаешься? — спрашивает Федорыч.
— Сто раз лазил, и еще будем…
— И много вас таких здесь?
— О-о, все! — Миша заулыбался, видно, друзей вспомнил: — Кто постарше — все в степи. Одни сено косят, другие саман делают — глину верхом на лошадях мнут, а кто чабанует… Как жить — ничего не делать! — пожимает он плечами.