Тот, кому он позвонил, намеревался теперь звонить из своей городской виллы, обнесенной стеной, в обнесенную стеной усадьбу за сотню миль от города. Там человек его выслушает и пообещает определиться с решением через двенадцать часов. Так это обычно делалось. Без предварительного размышления и обдумывания ничего существенного здесь не происходило.
В кабинете Холланда было тихо, но из-за стен кабинета до Ричера доносились шумы. Люди приходили и уходили, это продолжалось с полчаса. Смена, решил Ричер. Неподходящее время при трехсменной работе. Скорее, дежурят в две смены. Дневная уходит, приходит ночная. Двенадцать часов и двенадцать — вероятно, с половины девятого вечера до половины девятого утра. Необычный график. Вероятно, какое-то обострение ситуации.
Эндрю Питерсон вернулся в участок около двадцати минут десятого. Он заглянул в кабинет Холланда, Холланд вышел к нему в коридор со снимками с места преступления. Через пять минут оба полицейских вернулись в кабинет.
— Пойдемте, — сказал Питерсон.
В Южной Дакоте 21.25 — это 22.25 в обнесенной стеной усадьбе за сотню миль от Мехико. Владельцем усадьбы был чрезвычайно низкорослый человек, известный под именем Платон. Одни люди полагали, что Платон бразилец и по бразильскому обыкновению взял короткую броскую кличку. Вместо длинной цепочки имен, значившейся в его свидетельстве о рождении. Вроде того, как футбольная звезда Эдсон Арантес ду Насименту назвал себя Пеле. Другие утверждали, что Платон — колумбиец. Третьи считали, что он мексиканец. Все сходились на том, что Платон коротышка, хотя никто не смел сказать это ему в лицо. В его водительском удостоверении значилось пять футов три дюйма. В действительности ростом он был немногим больше четырех футов.
Платон ответил на звонок из городской виллы и пообещал сообщить свое решение не позже чем через двенадцать часов, но на самом деле сравнительно маловажное дело в сравнительно маловажном отделении большой и сложной международной организации не требовало таких долгих раздумий. Так что через полтора часа решение было принято: он даст добро на устранение свидетеля. И добавит пятнадцатый пункт к списку.
Адвоката тоже надо устранить.
Питерсон вывел Ричера в морозную ночь и спросил, голоден ли он. Ричер сказал: да. Питерсон поехал в ресторан на главной дороге к шоссе. Автомобиль у него был стандартный полицейский «форд-краун-виктория», с зимними шинами на передних колесах и цепями на задних. Снегопад почти прекратился.
— Слишком холодно, — объяснил Питерсон.
Ночное небо очистилось, и подушка арктического воздуха накрыла землю. Мороз проникал под легкую куртку Ричера, и, пока они шли по ресторанной стоянке, его била дрожь. Он сказал:
— Я думал, большая пурга идет.
— Целых две, — ответил Питерсон. — И вот что получается. Они толкают холодный воздух перед собой.
— А когда придут сюда, потеплеет?
— Чуть-чуть. Чтобы снег пошел.
— Хорошо. По мне, лучше снег, чем мороз.
— Вы думаете, это мороз? Это пустяки, — сказал Питерсон.
— Знаю. Я провел зиму в Корее. Холоднее, чем сейчас.
— И?
— В Корее хотя бы было интересно.
Питерсона это немного задело. Ресторан был пуст и, по-видимому, уже закрывался, но они все равно вошли и сели.
— Город Болтон тоже довольно интересный, — сказал Питерсон.
— Вы об убитом?
— Да, — сказал Питерсон. И осекся. — Какой убитый? Неужели вам Холланд сказал? Показал фотографии?
— Очень старался не показать, но ваши уборщики хорошо помыли окна.
Подошла официантка, усталая женщина лет сорока с чем-то. Питерсон заказал тушеное мясо. Ричер последовал его примеру и попросил кофе. Питерсон спросил:
— Вы долго служили в армии?
— Тринадцать лет.
— Служили в военной полиции и с медицинской подготовкой?
Ричер кивнул.
— Вы разговаривали с пассажирами автобуса. Проверяли меня.
— Конечно, проверял. А что еще я, по-вашему, делал?
— И хотите, чтобы я ночевал у вас. Чтобы присматривать за мной. Почему?
— Нам надо знать, кто приезжает и уезжает.
Питерсон больше ничего не сказал, а через минуту принесли еду. Порции были большие, с картофельным пюре, обильно политым соусом. Питерсон спросил:
— Чем вы занимались в военной полиции? Убийствами?
— Всеми видами — от покушений до массовых.
Питерсон промолчал. Ричер спросил:
— Где нашли убитого? Там, где полицейская машина перегородила улочку?
— Нет, там другое дело. Труп нашли в другом месте.
— Его не там убили.
— Откуда вы знаете?
— Крови на снегу нет. Когда убивают кого-то ударом по голове, кожа на черепе лопается. Это неизбежно. Кровотечение сильнейшее. Там было бы море крови.
Питерсон ел молча. Потом спросил:
— Где вы живете?
Ответ был простой. Ричер нигде не жил, и так было всегда. Сын офицера, он родился в берлинской больнице, и с пеленок его возили по всему свету. С одной военной базы на другую, с одной дешевой квартиры на другую, а потом он и сам записался в армию и так же мотался, но уже сам по себе. И теперь, уволившись, он по-прежнему нигде не задерживался. Он сказал:
— Я кочевник.
— У кочевников скот, — сказал Питерсон.
— Ладно. Я кочевник без скота.
— Вы бродяга. У вас нет багажа.
— Вам это мешает?
— Это странное поведение. У всех есть имущество.
— Мне оно не нужно. Едешь налегке — уедешь дальше. Короче говоря, я не тот, кто вас интересует. До нынешнего дня я и не слышал о Болтоне. Если бы водитель автобуса не дернулся, я бы вечером был у горы Рашмор.
— С этим не могу поспорить, — неохотно кивнул Питерсон.
21.55. Осталось пятьдесят четыре часа.
В тысяче семистах милях к югу Платон тоже ел — большой бифштекс из толстого края. Поздний ужин. На нем были хлопчатые брюки, белая рубашка и черные туфли без шнурков из мальчиковой коллекции магазина «Брукс бразерс». Одежда сидела на нем хорошо, но выглядел он в ней странно. Она была сшита на толстых белых американских мальчиков, а Платон был стар, коренаст, с коричневой кожей и бритой круглой головой.
Он положил вилку. Взял свой мобильник и дважды нажал зеленую кнопку. Когда ему ответили, он сказал:
— Пошлите туда человека, чтобы убрал свидетеля.
— Когда? — спросил человек в городской вилле.
— Как только позволят обстоятельства. И адвоката уберите.
На середине жаркого Ричер спросил:
— Так почему перегородили улочку?
— Может быть, электрический провод упал.
— Оставляете двадцать стариков мерзнуть час на шоссе, чтобы охранять электрический провод в переулке? К тому же машина стояла там два часа, если не больше. Следы совсем занесло снегом. А нам сказали, что свободных машин нет.
— Этого полицейского нельзя было снять. Он был занят делом.
— Каким делом?
— Вас не касается.
Они продолжали есть. Пока не зазвонил мобильник Питерсона. Он ответил, выслушал, закрыл телефон и отодвинул свою тарелку.
— Должен ехать. Подождите здесь.
— Не могу, — сказал Ричер. — Ресторан закрывается.
Питерсон молчал.
— Я посижу в машине, — сказал Ричер. — Не обращайте на меня внимания.
— Хорошо, — отозвался Питерсон, хотя явно был недоволен.
«Форд» еще не совсем остыл. Питерсон нажал на газ, цепи вгрызлись в снег, и машина тронулась с места. Движения на дороге не было, если не считать снегоочистителей, воспользовавшихся затишьем в снегопаде. Питерсон обогнал их все, на перекрестках не тормозил, зеленого света не дожидался.
— Куда мы едем? — спросил Ричер.
— На западную окраину. Посторонние на улице. Звонили из «Добровольного общества содействия».
За тысячу семьсот миль отсюда, в городской вилле, обнесенной стеной, человек позвонил в Соединенные Штаты. Ему ответили, он медленно и точно передал распоряжения Платона. Подождал, пока ему подтвердят, что они поняты, и выключил телефон.
У Питерсона работала рация, и Ричер различил четыре разных голоса из четырех полицейских машин. Никто из них чужаков не видел. Питерсон вел машину по улицам, которые они еще не проверили. В небе низко висела луна, и Ричер видел новые опрятные дома пригорода. Он спросил:
— Сколько пришельцев?
— Сообщили о двух, — сказал Питерсон.
— Что они делали?
— Просто шли.
— Тогда держитесь расчищенных улиц. Никто не пойдет прогуливаться в шестидюймовом снегу.
Питерсон подумал. Потом развернулся и выехал на расчищенную улицу. Через четыре минуты они нашли пришельцев.
Их было двое, и они стояли напротив третьего. Третьим был начальник полиции Холланд. Его машина стояла футах в двадцати. Такой же «форд», но без надписи. Дверь водителя была распахнута, и мотор работал. Видимо, Холланд вышел и остановил этих двоих. Оба были высокие тяжеловесы, неопрятные. Белые мужчины в черных зимних сапогах, черных джинсах, черных парусиновых рубашках, черных кожаных жилетах, черных перчатках без пальцев, в черных банданах и черных парках. Выглядели точно так же, как мертвец на снимках у Холланда.
Питерсон затормозил футах в тридцати, но мотор не выключил. Противостояние, кажется, складывалось плохо для Холланда. Он явно нервничал. Те двое — нет. Они оттеснили Холланда к сугробу. Вид у него был беспомощный. Понурый.
Ричер понял почему. Кобура на ремне у Холланда была пуста, но пистолета и в руке не было. Холланд смотрел вниз и влево.
Он уронил пистолет в сугроб. Или пистолет у него выбили.
— Что будете делать? — спросил Ричер.
— Щекотливое положение. Возможно, вооружены. Я не хочу выставить начальника идиотом.
— Не его вина. Руки замерзли, — сказал Ричер.
— Он только что вышел из машины.
— Не только что. Машина стоит минут десять. Посмотрите на лужицы под выхлопными трубами. — Ричер спросил: — Кто они?
— Байкеры.
— Я не вижу мотоциклов.
— Зима, — сказал Питерсон. — Зимой они ездят на пикапах.
— Это что теперь — незаконно?
— Употребляют метедрин.