— Пытался. Но буквально в ту же секунду, как я взялся за трубку, позвонила мама.
Мартин расстегнул две верхние пуговицы темно-синей рубашки, и пробежал пальцами по воротнику, ослабляя его.
— Возможно, чей-то розыгрыш, — сказал он. — Кто-то, наверное, поднес трубку к телевизору во время сцены убийства в каком-нибудь фильме.
— Если и так, то фильма я не узнаю.
Мартин торопливо застегнул пуговицы на рубашке и сказал:
— Что же, по-твоему, это такое?
— Думаю, чей-то телефон тряхнуло в самый неподходящий момент — а мы стояли на быстром наборе.
— В девять-один-один звонили?
— Позвонили тебе.
Мартин кивнул.
— Наверняка должен быть способ узнать тот номер. Ну, что-то еще наподобие звездочки-шестьдесят девять.
Тим сказал:
— Звездочка-семьдесят?
— Я ничего похожего не знаю.
— Несколько мнут назад мы пытались дозвониться в телефонную компанию, но они откроются только в восемь утра.
Мартин посмотрел на Лору и спросил:
— Ты в порядке, солнышко? Выглядишь неважно.
Тим тоже заметил произошедшие с ней перемены: лицо жены пожелтело, словно ее укачало, руки едва заметно дрожали.
— Все хорошо, — сказала она.
— Уверена? Ты выглядишь так, словно вот-вот наблюешь на ваш новый ковер.
— Я же сказала, все хорошо.
Мартин встал.
— Мне нужно припудрить носик.
Лора проводила его взглядом, подождала пока он выйдет из комнаты, пройдет по коридору первого этажа и закроет за собой дверь ванной комнаты, и лишь тогда она повернулась к Тиму и прошептала:
— Ты видел?
— Видел что?
— Когда он минуту назад расстегнул рубашку, то показалась одетая под низ белая футболка.
— Ну и?
— Я увидела кровь на ней, и, кажется, он заметил мое любопытство: сразу же поспешил снова застегнуться.
В животе у Тима что-то сжалось.
— Почему у него кровь на майке, Тим?
Донесся звук спускаемой в унитаз воды.
— Слушай, когда он вернется, ты скажешь, что неважно себя чувствуешь и собираешься лечь спать, — из крана в ванной комнате потекла вода. — Затем поднимайся наверх и жди несколько минут. Я предложу Мартину выпить. Мы сядем на кухне, а ты тихонько спустись обратно, выйди наружу и попробуй забраться в его машину.
— Зачем?
— Кажется, сотовый у него не с собой. Обычно он держит его в маленькой сумочке на ремне. Наверное, в машине оставил. Найди телефон и просмотри историю исходящих вызовов. Если он звонил к нам домой сегодня в девять шестнадцать, мы узнаем.
— И что тогда?
Кран в ванной стих.
— Не знаю. Черт возьми, он ведь мой брат.
Тим открыл один из шкафчиков, висевших над раковиной, и достал бутылку виски.
– «Старый Дедушка?» — спросил Мартин.
— Что, слишком дешево для тебя?
— Отец накачивался этим пойлом до потери сознания. Дай-ка взглянуть. Он забрал бутылку из рук Тима, открутил колпачок и понюхал содержимое. — Боже, навевает воспоминания.
— Хочешь льда или…
— Не-а, давай по очереди, прямо из горла, как в старые добрые времена на природе.
Они сидели за кухонным столом, передавая друг другу бутылку «Старого Дедушки». Прошло несколько месяцев с тех пор, как братья нормально общались. В старшей школе они были не разлей вода, затем в колледже, где Мартин продержался лишь три семестра, стали отдаляться. Тим вернулся домой два года назад, когда папина печень окончательно признала поражение, и оказалось, что между ним и братом выросла незримая стена, возникла неясная напряженность, которой они никогда не признавали открыто.
И хотя сейчас все мысли Тима занимало то сообщение и Лора, он заставил себя ступить на вражескую территорию и заговорил о маме, спросил у Мартина, не кажется ли ему, что после смерти отца она словно бы расцвела.
— Ну ты, блядь, и загнул.
— Да я не в том смысле…
— Нет, ты говоришь, ей без него лучше.
Тим услышал, как скрипнула ступенька на середине лестницы — Лора спускалась из спальни — и гадал: заметил Мартин или нет? Последние две ступеньки будут не менее скрипучими, а потом настанет черед входной двери, а то, как она открывается, можно услышать даже в Аргентине. Ничего не остается, кроме как сделать брата раздраженным и шумным.
— Верно, Мартин, я считаю, что без него ей гораздо лучше. Последние пять лет он только и делал, что причинял нам уйму боли. А ты выступал его верным последователем.
Еще один скрип.
– «Чти отца своего». Слыхал такое, Тим?
Щеки Мартина раскраснелись от выпитого виски, и Тим гадал, намеревается ли тот подобно ему повышать голос. Брат сидел спиной к арочному проему, что вел из кухни в гостиную, и когда Тим увидел Лору, кравшуюся через прихожую в сторону входной двери, то попытался отвлечь Мартина.
— Ты ведь знаешь, что он бил маму.
— Лишь один раз, Тим. Один ебаный раз. Да и то — по чистой случайности. Толкнул ее, не рассчитав силы, — теперь Лора возилась с засовом. — Он расплакался, увидав, что наделал. Тебя там не было, когда это случилось. Ты не видел, как он сидел в своей блевотине и рыдал, словно долбанный двухлетний ребенок. Не видел ведь? — Тим уловил скрип дверных петель. — Нет, — ответил Мартин на собственный вопрос, а входная дверь распахнулась, впуская холод. — Ты у нас в колледже учился, — Лора выскользнула наружу и осторожно прикрыла за собой дверь. — Собирался учителем стать, — у Тима тут же отпала всякая охота выслушивать мнение брата о своей профессии.
— Ты прав, — сказал Тим. — Извини. Я просто… Часть меня до сих пор злиться на него, понимаешь?
Мартин поднял бутылку, сделал большой глоток, вытер губы.
— Конечно понимаю.
Тим потянулся через стол за «Старым Дедушкой», прикидывая, сколько времени потребуется жене на все про все. Если патрульная машина окажется заперта, Лоре ничего не останется, кроме как вернуться домой. Если же тачка будет открыта, понадобится, наверное, минута или две, чтобы обыскать передние сиденья, и еще секунд тридцать, чтобы разобраться, как работает мобильник Марти, и проверить историю звонков.
Он отхлебнул виски и толкнул бутылку обратно Мартину.
— Хотелось бы мне, чтоб ты заходил почаще, — сказал Тим. — Мы редко видимся в последнее время, тебе не кажется?
— Каждое воскресенье можешь увидеть меня у мамы.
— Я не это имел ввиду.
Тим хотел спросить Мартина, чувствует ли он вставшую между ними стену, но, заглянув через стол в глаза брата, не смог выдавить из себя ни слова. Они с ним работали на разных частотах.
Очки Лоры запотели от промозглого тумана, да и свет на крыльце не горел, так что ей понадобилось некоторое время, чтобы спуститься по ступенькам — подошвы домашних тапочек скользили по влажной кладке. Туман сгустился после приезда Мартина, уличные фонари горели слабо и болезненно, из ярких островков света они превратились в размытые, тусклые пятна вдалеке.
Она поспешила по тротуару, что, изгибаясь, вел от дома к подъездной дорожке.
Мартин припарковался рядом со старенькой «Хондой Цивик», на которой Лора каталась с одиннадцатого класса старшей школы: больше 200000 миль на одометре — и никаких признаков дряхлости.
Обогнув патрульную машину, Лора подошла к передней пассажирской дверце, теперь ее нельзя было заметить из окна гостиной. Она потянулась к ручке, гадая, поставлена ли машина Мартина на сигнализацию. Если так, она перебудит весь квартал, и лучше ей заранее придумать, как она объяснит своему деверю, зачем пыталась проникнуть в его машину.
Дверь открылась. Вспыхнула подсветка салона. И никакого визга сигнализации. На переднем сиденье царил бардак: на полу валялись упаковки еды из «Чик-фил-Эй» и смятые банки «Чируайна».
Перегнувшись через компьютер на центральной консоли, она осмотрела водительское место.
Телефона нигде не было.
Покопавшись две минуты в бессчетных бумажках, салфетках, соломинках для питья и неприкаянных пакетиках с солью, она убедилась, что мобильника нет и в бардачке.
Она заглянула сквозь перегородку, разделявшую салон пополам.
На заднем сиденье, поверх журнала «Пентхаус», лежал телефон Мартина в черном кожаном чехле.
— Ага, я встречался с ней какое-то время.
— Но теперь уже нет?
Мартин еще раз хорошенько приложился к «Старому Дедушке» и покачал головой.
— Что стряслось?
— Она хотела, как говорится, одомашнить меня.
Тим выдавил улыбку.
— Это как?
— Пыталась затащить в церковь и воскресную школу. Каждый раз, когда мы шли куда-нибудь и я заказывал «алкогольный напиток» (это ее формулировка), она вздыхала столь сдержанно и неподдельно, словно мое поведение глубоко ранило ее чувства Южной баптистки. А в кровати…
Лора открыла правую дверцу и забралась на заднее сиденье патрульной машины. Опасаясь, что подсветка салона выдаст ее, если Мартин случайно выглянет наружу, Лора закрыла за собой дверь.
Спустя секунду свет погас.
Она взяла кожаный чехол, выудила из него сотовый телефон Мартина, открыла — маленький экран засиял в темноте.
— …я обнадеживал себя, думал: девчонка так напрягается из-за всякой хуйни — она должна быть просто психопаткой в постели. Типа, где-то убудет, а в чем-то прибудет, верно?
Потягивая виски, Тим бросил беглый взгляд на входную дверь за спиной Мартина.
— К сожалению, все оказалось иначе. Когда наконец дошло до дела, она просто лежала там, как бревно, и забавно скулила. Секс приводил ее в ужас. Думается мне, она относилась к нему, как к ковырянию в собачьем дерьме. Проклятье, виски наружу просится.
Мартин поднялся из-за стола и покинул кухню, Тим прислушивался к шагам брата, удалявшимся по коридору.
Дверь в ванную комнату открылась и закрылась.
Внезапно сделалось тихо.
Часы над кухонной раковиной показывали 11:35.
Лора посмотрела на экран сотового и длинно выдохнула. Последний звонок Мартин сделал в 4:21 вечера — он звонил Мэри Уэст, своей и Тима матери.