м году обучения я был инициатором постановки пьесы о деятельности школьного союза, протестовавшего против захода в японские гавани американских ядерных подлодок, и собирался выступить на эту тему на выпускном вечере, но преподаватели этого не допустили. Меня считали странным типом.
– На медицинский я не пойду, я решил, что это не для меня.
– Значит, Кэн, ты собираешься на филологический?
– На филфак уж тем более не пойду.
– Тогда зачем ты читаешь столько поэзии и прочей литературы?
Поскольку Адама был сухарем, я не стал говорить ему, что делаю это, чтобы соблазнять девушек, которым нравится слушать, как я читаю им стихи.
– Вообще-то, поэзию я не люблю. Исключение – только Рембо. Сейчас всякий знает Рембо.
– Все знают?
– Ты не знаешь, что Рембо сильно повлиял на Годара?
– А… Годара знаю. Мы в прошлом году проходили его на уроках по истории мировой культуры.
– Истории мировой культуры?
– Это же индийский поэт?
– То был Тагор, а Годар – кинорежиссер!
Минут десять я рассказывал Адама про Годара. О том, что он один за другим создавал авангардистские фильмы в стиле «nouvelle vague», о великолепии последней сцены в «На последнем дыхании», об алогичной смерти в «Мужском и женском», о возмутительных купюрах в «Week-end». Разумеется, сам я не видел ни одного фильма Годара. В маленьком городке на западной оконечности Кюсю фильмов Годара не показывали.
– Литература, романы, мне кажется, что все это кончилось, умерло.
– Значит, теперь осталось только кино?
– Нет, кино тоже кончилось.
– Что же тогда осталось?
– ФЕСТИВАЛИ! Когда и кино, и театр, и даже музыка составляют одно целое! Понимаешь, что я имею в виду?
– Не понимаю…
О чем я действительно мечтал, так это устроить фестиваль. Уже само слово «фестиваль» меня возбуждало. Празднества, театр и кино, рок-концерты привлекут самых разных людей. Придут сотни девушек. Когда я буду стучать в барабаны, демонстрировать собственный фильм, исполнять главную роль в спектакле по своему сценарию – это увидят и школьницы из Дзюнва, и ученицы Английского театрального клуба из Северной школы, придут также любительницы радиоламп, придут вертихвостки из химической школы и будут осыпать меня деньгами и букетами цветов.
– Мне бы хотелось в этом городе устроить такой фестиваль, – вдруг сказал я на стандартном японском. – Адама, хочешь помочь мне?
В то время в Северной школе молодежь в основном делилась на три партии: «умеренную», «рокерскую» и «политическую». «Умеренная партия» была зациклена на выпивке, женщинах, табаке, драках и картежных играх, при этом они были связаны с якудза. Главарем у них был Сирокуси Юдзи. «Рокеры», иначе именовавшие себя «Группой искусства», разгуливали по улицам с зажатыми под мышкой «New Music Magazine», «Jimmy Hendrix’s Smash Hits» или «Тетрадями по искусству», с распущенными длинными патлами, поднимая два пальца как символ “V” или выкрикивая: «Peace, peace!». «Политическая партия», в складчину с Освободительным движением «Сясэйдо» Нагасакского университета, снимала комнату, обклеенную портретами Мао Цзэ-дуна и Че Гевары, занималась распространением листовок; ее лидерами были Нарусима Горо и Отаки Рё. Кроме того, имелись и другие группировки: правые, почитавшие Кита Икки, общество любителей фольклора, группа мотоциклистов, литературная группировка, выпускавшая журнал «Додзиси», но все они были малочисленными и не могли поодиночке привлечь к себе особого внимания.
Я не принадлежал ни к одной из них, но мирно общался с представителями трех главных группировок. Я часто участвовал в совместных выступлениях с группой рокеров, у которых был свой ансамбль, или пил пиво с членами группы Сирокуси, или участвовал в агитационных диспутах, устраиваемых Нарусима и Отаки.
– А что такое фестиваль?
– Ну, по-японски – это будет праздник, омацури.
– Праздник?
Парнишка по имени Ивасэ из канцелярского магазина, который работал теперь в газете, все равно оставался парнишкой из канцелярского магазина. Мы ходили с Ивасэ в один класс. Он был ниже меня ростом и глупее; вырос в семье, где отец рано умер, и поэтому четырех детей воспитывала старшая сестра. Ивасэ испытывал страстную тягу к искусству. Ему очень хотелось стать другом парня, у которого отец художник.
Мы с Ивасэ постоянно мечтали о фестивалях. И я, и Ивасэ были постоянными читателями «Тетрадей по искусству» и «New Music Magazine» и поэтому страшно жаждали рок-выступлений и фестивалей в стиле хэппеннинга. И на рок-фестивалях, и на хэппеннингах бывали обнаженные девушки. Оба мы это предвкушали, хотя и не обсуждали.
И однажды Ивасэ сказал мне:
– Кэн-сан, давай подружимся с Ямада. Он симпатичный парень и хорошо учится. Если мы будем действовать совместно, может, у нас что и получится.
Я спросил его, почему он не считает меня красивым или способным к учебе, и Ивасэ трижды повторил:
– Конечно, конечно, конечно! О чем ты говоришь, Кэн-сан? Ты неверно меня понял! Если у тебя есть идея, это замечательно, но ты же ничего не делаешь? Я не хочу сказать, что тебя вообще ничего не интересует, но это только женщины, жратва, ну и тому подобное…
На втором году обучения мы с Ивасэ задумали снять фильм и, чтобы купить восьмимиллиметровую камеру, в течение двух лет копили нужную сумму. Мы складывали карманные деньги и сдачу, остающуюся от завтраков, и уже накопили 600 иен, но я угостил на них девочек из Дзюнва рисом с цыпленком и булочками с кремом на десерт. Все получилось именно так, как говорил Ивасэ.
Адама же действительно был красивым и хорошо учился, за что многие им восхищались, до второго класса он числился в баскетбольной команде. И в отношениях с членами команды, и в отношениях с девушками, и в финансовых вопросах у него все получалось.
В подготовке к фестивалю без Адама обойтись было невозможно.
После того как мы с Адама отошли от клетки с гиббонами, мы поднялись на башню обозрения. Солнце начинало клониться к морю.
– А все сейчас занимаются уборкой классной комнаты, – сказал он, с улыбкой глядя на залив.
Я улыбнулся в ответ. Адама вошел во вкус прогулов занятий. Он попросил еще раз показать ему сборник стихов.
Что это?Ты заметил?Там вдалекеМоре сливается с солнцем.
Адама прочитал эти строки вслух, глядя на солнечную полоску, поблескивающую над водной гладью, и попросил одолжить ему сборник. Я одолжил ему книгу вместе с альбомом группы «Cream» и еще одним альбомом – «Vanilla Fudge».
Так начинался 1969 год, третий по увлекательности среди прожитых мной тридцати двух лет. Тогда нам было по семнадцать.
LADY JANE
Производство видеофильмов вошло в моду после того, как учащиеся одной токийской повышенной школы утерли нос всем ветеранам авангардного кино и завоевали гран-при на Кино-бьеннале. Все считали создание фильмов делом ЛЕГКИМ и при этом самым прогрессивным видом искусства. Как это ни странно, ни я, ни Ивасэ, ни Адама не видели ни одного из самодеятельных подпольных фильмов, но сами мечтали снять такой. Это напоминало ожидание французами во времена фашистской оккупации высадки американских солдат, которых до того никогда не видели.
– Хорошо, так и поступим. Согласны? – сказал я. – Мы не будем придерживаться импровизационной манеры Годара. Мы напишем сценарий и сделаем его мутноватым в стиле Кеннета Анджера, а работа камеры будет как у Йонаса Мекаса.
Адама и Ивасэ слушали и согласно кивали, хотя на самом деле никто из нас не знал, какой именно фильм мы собираемся снимать. Подобно девочкам, просто желающим влюбиться, мы также – просто хотели сделать какой-нибудь фильм.
Прекрасным днем в конце апреля мы с Адама с бьющимися сердцами отправились посмотреть репетиции в Английском театральном клубе. Красавицы, составляющие гордость Северной школы, собрались для исполнения пьесы Шекспира, рассчитывая получить первое место на театральном конкурсе Кюсю.
У входа в аудиторию уже собралась толпа учащихся мужского пола. Большинство принадлежало к фракции «умеренных», а в самом центре толпы стоял Сирокуси Юдзи, с расстегнутым воротником, в широких штанах и сандалиях из змеиной кожи.
С первого года учебы в нашей школе Сирокуси Юдзи был влюблен в Мацуи Кадзуко. Почему парни такого бандитского вида всегда влюбляются в первых красавиц? Но, следует отдать должное Мацуи Кадзуко, она не отвечала ему взаимностью.
Заметив нас, Сирокуси махнул рукой:
– Что ты здесь делаешь, Кэн-ян?
– Да, знаешь ли, решил немного подучить английский, – солгал я.
Сирокуси вдруг стал серьезным и сказал:
– Врешь!
Почему эти бандитские типы всегда безошибочно угадывают, если нормальный парень врет?
– Кого ты здесь хочешь увидеть? Юми? Масако? Миэко? Саико?
В Английском театральном клубе действительно имелось несколько известных красоток. Мы с Ивасэ и Адама переглянулись. И тут до Сирокуси дошло.
– Помолчи… Надеюсь, не мою малышку Кадзуко?
– Именно ее, но не ради того, о чем ты подумал.
Как только я произнес эти слова, Сирокуси выхватил из кармана нож и уколол меня в бедро. Заорав: «Врешь!», он схватил меня за ворот.
– Если протянешь лапы к Кадзуко, у тебя все равно ничего не выйдет, Кэн-ян, – угрожающе сказал Сирокуси, но когда Адама велел ему прекратить, он отпустил меня и начал улыбаться, повторяя: «Только шутка, шутка».
Адама объяснил ему, в чем дело.
– Ты ошибаешься, Юдзи. Кэн собирается снимать фильм. Помнишь ту восьмимиллиметровую камеру, которую мы получили от пацана? Она для фильма и была нужна.
– Фильм? Ну и что? Какое это имеет отношение к Кадзуко?
– Дело в том, что мы хотим пригласить Мацуи Кадзуко на главную роль, – вторгся внезапно я на СТАНДАРТНОМ ЯПОНСКОМ.
– Юдзи, впервые за всю историю существования Северной школы ее ученик снимает фильм. По-твоему, кто еще может быть ведущей актрисой? Если нам не удастся уговорить Мацуи Кадзуко, кто тогда будет играть главную роль? – миролюбиво сказал Адама.