Метрдотель за стойкой регистрации одернул полы клетчатой жилетки и улыбнулся, когда я распахнула двери с массивными золотыми ручками и зашла в холл. Рядом с метрдотелем стоял высокий светловолосый мужчина в идеально сидящем черном костюме и водил пальцем по строкам в большой книге, испещренной записями.
– Чем могу служить? – вежливо спросил метрдотель.
Я услышала его, но мое внимание было приковано к мужчине, который перелистнул страницу и, видимо найдя то, что искал, довольно щелкнул пальцами. Генри совсем не изменился – такой же холеный, надменный, будто авария и похороны дочери были лишь кошмарным сном.
– Девушка? – напомнил о себе метрдотель, и я встрепенулась.
Генри нахмурился, поднял голову, и наши взгляды наконец встретились. Тошнота поднялась со дна желудка.
– Луиза? – с неверием спросил он.
От макушки до копчика пробежала волна мурашек. Я кивнула.
– Добрый день, Генри. – Голос звучал странно, будто принадлежал кому-то другому.
– Что ты здесь делаешь?
– Я хотела попросить о помощи.
Лицо Генри перекосилось, а потом он резко вскинул руку и указал мне на дверь.
– Уходи.
Я вжала голову в плечи, но не пошевелилась. Все обвинения, угрозы, ненависть, которые он выплеснул на меня той жуткой ночью, ворвались в сознание с новой силой. Но теперь, благодаря советам фрау Кох и Нику, мне удавалось сдерживать их, не причиняя вреда.
– Генри, пожалуйста, выслушайте меня. Кроме вас, мне больше не к кому обратиться.
Отец Эммы с громким хлопком закрыл книгу, и метрдотель подпрыгнул на месте, с удивлением уставившись на начальника.
– Мне вызвать охрану? – уточнил он.
– Она сама сейчас уйдет, – ответил Генри, не отводя от меня разгневанного взгляда.
– Я знаю, что вы злитесь, но мне нужна помощь. Пожалуйста, выслушайте меня. Ради Эммы.
Генри устремился ко мне, будто собирался схватить за шкирку и выкинуть за дверь, пересек пространство между нами двумя большими шагами и зашипел в лицо:
– Даже не упоминай ее имя. Поняла? Ты не имеешь на это права. Ты всегда плохо на нее влияла! – Его слова были пропитаны ядом. – Если бы она была дома, как мы хотели, занималась семейным бизнесом, а не вашей ерундой, ничего бы с ней не случилось.
Чувство вины всколыхнулось по новой, но усилием воли я отогнала его прочь. Я не в ответе за пьяных водителей.
– Я не хотела, чтобы с ней что-то случилось. Я любила Эмму, – прошептала я.
– Видимо, недостаточно. А теперь убирайся! – вдруг заорал он.
Я попятилась. Слезы выступили на глазах, размывая окружающий мир.
– Луиза? – раздался испуганный голос где-то слева от меня.
Я обернулась, сморгнула набежавшие слезы и увидела мать Эммы в высоких сапогах для верховой езды и с черным шлемом, зажатым под мышкой. Катрин стояла в холле около круглого столика, на котором громоздился огромный букет цветов. Свободную руку она прижимала к сердцу.
– Здравствуйте, Катрин.
Она положила шлем на столик рядом с вазой и пошла в нашу сторону неровной походкой. Высокая и статная, сейчас Катрин была бледной как привидение. Ее большие печальные голубые глаза прятались в тени пышных ресниц. Светлые волосы были собраны в низкий хвост.
– Зачем ты пришла? – спросила Катрин, остановившись рядом со мной.
– Я хочу осуществить мечту Эммы и устроить лучший выпускной за всю историю школы, – ответила я. – Хочу посвятить этот день вашей дочери, чтобы все помнили о ней.
– Не слушай ее, – Генри оттеснил Катрин плечом в сторону. – Она давит на жалость.
Я проигнорировала его, продолжая смотреть на Катрин.
– Мы хотели праздновать выпускной у моря, в шатрах. Вы слышали, ночью был ураган? Все три шатра поломаны, и теперь нам негде отмечать выпускной.
– Потому что никто не ставит шатры у моря! – снова вмешался Генри. – Это просто верх глупости. И еще раз доказывает, что на тебя нельзя полагаться. Эмма не должна была дружить с тобой! – Он повернулся к Катрин, загораживая ее от меня. – Сходи в конюшни, проверь лошадей.
– Я была хорошей подругой Эмме, – вырвалось у меня. – Я принимала ее такой, какая она есть, а не пыталась заставить заниматься тем, чем она не хочет!
Генри резко обернулся. На его лбу сильно выпирала и пульсировала вена.
– Последний раз предупреждаю – убирайся! Это ты виновата в том, что наша Эмма погибла. Ты сама это признала! Из-за тебя она задержалась, из-за тебя умерла!
Я снова оказалась там, в декабрьской темноте, у покореженного велосипеда, а Генри, обезумев от горя, кричал на меня. Щеки запылали, будто Катрин только что дала мне пощечину. Почему он кричал только на меня? Почему не на пьяного водителя? Почему не на себя за всю ту строгость, из-за которой мы рискнули поехать по неосвещенной улице?
– Она задержалась, потому что ее кто-то заставил возвращаться домой до одиннадцати! Если бы она могла проводить время со своими друзьями так, как ей нравится, и столько, сколько ей хочется, она бы никуда не спешила! Вы также виноваты в смерти Эммы, как и я! Слышите? Эмма погибла не из-за меня, а из-за нас!
В глазах и носу защипало. Краем глаза я заметила, что метрдотель скрылся за дверью позади стойки регистрации.
– Если бы вы любили ее по-настоящему, то не пугали бы домашними арестами. Вы бы приехали за нами, вызвали такси. Я не знаю! Я не одна виновата! Слышите? Я не одна… – Голос сорвался, и слезы покатились из глаз. – Мы вместе виноваты. Эммы не стало по нашей вине. Потому что я забыла о времени и потому что она боялась вас. Она хотела дышать, а не задыхаться под вашим контролем. Мы бы никогда не поехали по той дороге, если бы не боялись вас!
– Ты врешь! – Генри выдернул платок из нагрудного кармана и вытер пот над верхней губой. – У Эммы было все! Мы заботились о ней! Мы все для нее делали! Она жила в абсолютном комфорте! – Он взмахнул руками, подразумевая отель.
– Да что вы вообще понимаете? – истерично рассмеялась я. – А вы знаете вообще, почему Эмма не захотела устраивать выпускной в вашем отеле, хотя у вас и место, и ресторан, и бог знает что еще есть? Ну?! Знаете?
Генри замотал головой и бросил на Катрин затравленный взгляд. Та, еще сильнее побледнев, обхватила рукой горло.
– Да потому что она мечтала убраться от вас как можно подальше! Она ненавидела это место, где вы держали ее, как в тюрьме!
Колени стали ватными. Почему я не позволила Нику пойти вместе со мной? Сейчас он бы увел меня и спас от бесчувственного отца Эммы и ее безвольной матери.
– Мы виноваты. – Я всхлипнула, задыхаясь от боли и слез. – Мы!
Вдруг выражение Генри переменилось. Кровь отхлынула от его лица. Глаза остекленели.
– Пропади ты пропадом, – прошипел он и развернулся.
Со злостью швырнул носовой платок на пол и зашагал в сторону выхода. Мы с Катрин молча смотрели ему вслед. Через несколько мгновений снаружи донесся рев мотора и взметнувшегося в воздух гравия.
– Я принесу выпить, – сказала Катрин поразительно спокойным голосом. – А ты подожди в кабинете. – Рукой она указала мне на дверь в конце коридора.
Рукавом пиджака я вытерла нос и мокрые от слез щеки и шею. Прошла в просторный кабинет, напоминавший библиотеку из-за высоких книжных стеллажей. Из окна открывался вид на конюшню и располагавшийся перед ней загон, где по кругу трусили несколько лошадей, ведомых наездниками под уздцы. Справа от загона рядом с небольшими шатрами сотрудники отеля расставляли таблички: «Пресса», «Судьи», «Буфет», «Спортсмены». Шикарные белоснежные шатры, в которых мы бы отлично поместились на выпускном. Как жаль, что мне их не получить. Я отвернулась от этой идиллической картинки и, поколебавшись с мгновение, выбрала один из стульев перед массивным письменным столом и принялась ждать. После бессонной ночи и ссоры в коридоре совсем не осталось сил.
Дверь за спиной распахнулась. Я бросила короткий взгляд через плечо – Катрин зашла внутрь с подносом в руках. Вместо крепкого алкоголя, который я ожидала увидеть, она принесла две чашки ароматного кофе. Поставив поднос на стол, она подошла к окну и обхватила себя руками, вглядываясь вдаль.
– Эмма когда-нибудь рассказывала тебе, что я мечтала разводить лошадей? – спросила она, не оборачиваясь.
– Нет, – честно ответила я и, подумав, добавила: – Если честно, она не очень любила говорить про вас с Генри. – Катрин горько хмыкнула, и я решила все-таки смягчить правду. – Молодым девчонкам есть о чем поговорить, кроме как о хобби их матерей.
Катрин кивнула и пригубила кофе.
– С тех пор как мы купили отель, он поглотил все наши силы, – сказала она. – Времени не оставалось ни на мои мечты, ни на мечты Эммы. Себя я успокаивала мыслью, что со временем смогу построить конюшню и устраивать тут соревнования. Так оно и получилось, правда на это ушли десятилетия тяжелой работы. У меня хватило терпения, а вот у Эммы – нет. Она пошла в отца, такая же упрямая, всегда хотела идти своим путем, а Генри не мог с этим смириться.
Катрин обернулась. Контур ее фигуры сиял за счет солнечного света, проникавшего внутрь через окно, а лицо тонуло в тени.
– Тебе, наверное, многого стоило прийти сюда. Но я рада, что ты это сделала. Не знаю, набралась ли бы я сама смелости найти тебя и сказать, что мы… – Она с трудом сглотнула, смотря себе под ноги. – Мы не имели права винить тебя в гибели Эммы. Никто не защищен от несчастного случая. Мы не имели права.
Мое сердце пропустило удар. Неужели я правильно расслышала?
– Ты говорила, ураган уничтожил ваши шатры? Я понимаю, что здесь ты выпускной не захочешь проводить, хотя шатры уже стоят… – сказала Катрин, указывая рукой в сторону окна. – Скажи, куда их доставить. Мы все устроим.
– А как же соревнования? – осторожно спросила я.
– Мы проводим их два раза в год, а выпускной бывает раз в жизни, – мягко возразила Катрин.
Она подошла ко мне и присела на корточки, заглядывая снизу вверх в глаза.
– Прости нас.
Глава 38
Ник
Я стоял в маминой спальне перед платяным шкафом и с удивлением рассматривал свое отражение в зеркале на двери. Пиджак отца сидел как влитой, длина брюк оказалась идеальной, а ботинки из гладкой черной кожи подошли по размеру. Жаль, что отец не увидел меня таким. Он бы наверняка мной гордился.