Мое сердце словно остановилось.
* * *
В первые три дня он позвонил мне с десяток раз, но я больше не брала трубку. На четвертый день он приехал вместе с Майком. По моей просьбе мама сказала, что меня нет дома. Прячась за шторой, я видела из окна, как он прыгает на правой ноге, опираясь на костыли. Мой красивый, сильный Ник, рядом с которым я заново научилась улыбаться и испытывать счастье, был травмирован… Я тянулась к нему, но разум требовал сохранять безопасную дистанцию…
В тот день мы виделись с Ником в последний раз.
Две недели я не выходила из своей комнаты дольше, чем на десять минут. Мой мир сократился до крохотного маршрута от кровати через ванную комнату до кухни и обратно. И все время я не вылезала из книг – чем дальше от реальности, тем лучше, потому что стоило хоть на секунду отвлечься, как меня захлестывала тоска по Нику. Я закрывала глаза и сразу видела его родинку на шее, слышала, как он поет, чувствовала, как он наполняет меня. И все только ради того, чтобы навсегда покинуть…
Родители и Колин ходили вокруг меня на цыпочках. Мама пару раз предлагала позвонить фрау Кох, но толку от психолога я не видела – я сделала все, что она от меня хотела, а счастья это не принесло. Ни мне, ни уж тем более Нику.
Где-то в середине июля меня навестила Марта. Свои огненные волосы она заплела в дреды, добавив в них красные ленточки в цвет губной помады.
– Отвратно выглядишь, – констатировала она, окинув оценивающим взглядом мой растянутый домашний костюм из розового плюша.
Она присела рядом со мной на скамейку под вишней. Ради Марты я впервые за три недели вышла из дома и, вероятно, выглядела не лучше привидения.
– Спасибо, ты тоже, – ответила я.
Хотя это было враньем. Марте шли дреды, с ними она напоминала дикобраза, что в принципе отлично сочеталось с ее колючим характером.
– Что с выпускным?
– Мы с девчонками закрыли все вопросы, – сказала она.
– Спасибо.
Мне нечего было добавить. Разве что: «Вы молодцы, а вот я опять всех подвела», но Марта это знала и без меня.
– Мне жаль, что все так обернулось с Ником, – сказала она на прощанье. – Вы были клевой парой.
Когда она ушла, я обхватила голову руками. Я сама поставила точку в наших с Ником отношениях. Это было ради его же блага. Почему же боль от расставания ни капельки не утихала? Без Ника я как будто бы и не жила.
Вечером родители позвали нас с братом в гостиную. Они сидели на диване близко друг к другу, соприкасаясь коленями и плечами, оставив нам с братом два кресла напротив. Выступали против нас единым фронтом.
– Мы решили, что нам не повредит провести время семьей, – торжественно начал папа.
– Луиза закончила школу, – подхватила мама как будто заранее заготовленную речь, нервно крутя мобильник в руках. – У Колина летние каникулы. Мы могли бы провести месяц на яхте, сплавать в Киль, Копенгаген, Осло. Мы давно никуда не выбирались.
– Осталось только вспомнить, как выводят яхту из бухты, – искусственно засмеялся папа.
Мы с Колином переглянулись и одновременно спросили:
– А что с галереей?
– И работой?
Мама подняла телефон на уровень глаз, покрутила им в воздухе и кинула на диван.
– Я наконец-то взяла себе помощницу. Она присмотрит за галереей.
Колин удивленно разинул рот.
– А я уволился, – продолжил папа.
– Что? – воскликнула я, впервые за три недели испытав что-то еще, кроме чувства вины и тоски по Нику.
– Да… – протянул папа, отбрасывая напускную беззаботность. – Вы были правы, я себя чуть в гроб не загнал. Но теперь обещаю, что буду лучше заботиться о себе. – Это было что-то из области фантастики, но папа действительно стал выглядеть лучше: пропали темные круги под глазами, да и вообще он прекратил напоминать зомби. – Я нашел работу в Киле: три дня в офисе, два – на удаленке. И никаких разъездов. Но сначала – отдых. Ну, что скажете?
Мы с Колином еще раз переглянулись.
– Только если мне можно будет взять приставку! – выпалил он.
Мама закатила глаза, но согласно кивнула, а потом одновременно с папой посмотрела на меня. Мне стоило большого труда выдержать их взгляды, в которых явственно читалось, что это спонтанное путешествие было задумано в первую очередь ради меня. Три недели назад я бы сделала все возможное, лишь бы остаться дома и даже на день не разлучаться с Ником. Теперь же у меня появился шанс сбежать не только в выдуманный книжный мир, но и физически создать такую дистанцию, которую ни один из нас не сможет преодолеть.
– Я согласна.
Глава 43
Ник
Мама поставила передо мной на стол тарелку картофельного супа-пюре с большими мясными фрикадельками – не разогретыми полуфабрикатами, а вручную слепленными шариками из свежего фарша с кусочками петрушки и лука внутри.
– Ешь, пока горячий, – сказала она, снимая через голову фартук.
Я зачерпнул ложкой суп, от которого поднимался пар. Умиротворение при виде горячей домашней еды распространилось по телу. Как долго я мечтал об этом! И как забавно, что это случилось только сейчас. Будто судьба, издеваясь надо мной, выдавала мне счастье крошечными порциями. Видимо, чтобы я не захлебнулся от радости.
После обеда мама прибралась на кухне – уже почти месяц наша квартира блестела, как после ремонта – и вызвала такси. Опираясь на ее плечо, я дохромал до машины и плюхнулся на заднее сиденье. Мама села рядом с водителем и назвала ему адрес ортопеда. Собранная, уверенная и абсолютно трезвая. Я вытащил телефон из кармана джинсов и написал Йоханну сообщение.
НИК: Думаю подвернуть ногу. Или лучше упасть на колено?
ЙОХАНН: Ты дебил?
НИК: Есть немного.
Я боялся, что врач будет доволен результатом лечения.
Когда Хайди соврала мне, что Луизы нет дома, хотя я видел ее за уродской занавеской, у меня опустились руки. Моя Лу снова увязла в чувстве вины, не давая подступиться к ней. В прошлый раз мне удалось достучаться до нее, в этот раз, на костылях, у меня не было сил бороться. Садясь обратно к Майку в машину, я до последнего надеялся, что она все-таки выйдет и окрикнет меня, но этого не случилось. В груди болело так, будто кто-то вырвал мне сердце.
Дома ждала мама – такая, какой была раньше, до смерти отца. Она суетилась на кухне, улыбалась и рассказывала, как ей нравится общаться с посетителями в кофейне. Она переняла мои смены по выходным и взяла еще несколько дополнительных по вторникам и четвергам. В другие дни она возила меня к физиотерапевту и ходила на кулинарные курсы, организованные биржей труда.
В тот момент я принял самое сложное решение в своей жизни – я отказался от спорта и полицейской академии. Больше я не сделаю ничего, что может поставить под угрозу мамино состояние. Никаких спортивных сборов вдалеке от дома, никакой опасной работы полицейским.
В больнице медсестра провела нас в кабинет врача. Это был мужчина лет шестидесяти в темно-синих брюках и такого же цвета майке-поло.
– Ну, как самочувствие? – бодро спросил герр Либлих, поднимаясь нам навстречу.
– Прекрасное! – ответила вместо меня мама.
Она села у стола, а я устроился на кушетке. Врач присел на корточки передо мной, закатал мои джинсы чуть выше колена и аккуратно снял лангету. Он сгибал и разгибал мою левую ногу, ощупывая колено. Под его внимательным взглядом я выполнил несколько легких прыжков и приседаний. Колено слегка заныло.
– И правда, отличный результат, – немного удивленно проговорил герр Либлих, а затем хмыкнул: – Вот что значит молодость.
От недоброго предчувствия сжался желудок.
– Это получается… – Мама слегка приподнялась на стуле. Ее лицо озарилось радостью. – Он все-таки сможет участвовать завтра в соревнованиях?
– Завтра? – непонимающе нахмурился герр Либлих. – В какой дисциплине?
– Академическая гребля, – впервые подал я голос.
– От этих соревнований зависит его будущее! – воскликнула мама.
Я сжал кулаки и стиснул зубы. «Мама, молчи, умоляю!» Ради своего же блага!
Врач пожевал нижнюю губу, уставившись на мое колено. Под его взглядом начало покалывать кожу.
– Тебе бы еще недели три не рисковать… – пробормотал он и вернулся к своему компьютеру.
Время, пока он что-то печатал и читал, тянулось, как расплавленная резина. Мои плечи свело от напряжения. Мама скрестила пальцы. Ох, зря она, очень зря. Мы же уже все обговорили. Зачем она снова подняла тему Любекской регаты?
Три недели назад позвонил тренер, чтобы узнать, смогу ли я выступить на соревнованиях – ему нужно было укомплектовать команды, сделать взносы за участников и подготовить оборудование. Когда я отказался, он с искренним сожалением пожелал мне удачи в каком-то другом спортивном клубе, ведь после выпускного это было последнее соревнование, на которое меня могла отправить гимназия.
– Сейчас вернусь, – сказал герр Либлих, поднимаясь из-за стола.
– Мам, отстань от врача, – зашипел я, когда за ним закрылась дверь. – Пусть он сам решит, что для меня лучше. Тем более, ну что мне даст его разрешение? Лодку я до завтра уже все равно нигде не достану.
Признаваться, что я отказался от спорта ради нее и нашего нового хрупкого мира, не хотелось.
Врач вернулся минут через десять с белой коробочкой в руках. Присев на краешек стола, он вытащил из нее тонкий бандаж черного цвета с вертикальными зелеными полосками.
– Он защитит сустав от смещенная коленной чашечки. Наденешь на соревнование. – Герр Либлих поднял на меня глаза. – Разрешаю тебе выступить, но смотри за суставом. Если почувствуешь боль, сразу прерывай гонку. Ты меня понял? А потом придешь на контроль.
Мама посмотрела на врача, как на рок-звезду.
Я же был в ужасе.
* * *
По дороге домой мы чуть не поругались. Я злился, что она подтолкнула врача дать мне зеленый свет, и настаивал на том, что найду другую работу, безопасную и без спортивных сборов. А мама вдруг стала возмущаться, что я без борьбы упускаю главный шанс в своей жизни. Я поднялся по лестнице, втайне радуясь, что больше не нужно прыгать на одной ноге, и ретировался в комнату. Промелькнула циничная мысль – раньше, пока она пила, мы хотя бы не ссорились, потому что ей просто было не до меня. Сейчас я получал сполна то, о чем мечтал два года.