Я никогда не спрашивал у Линднера, какое место должен занять на этих соревнованиях, самонадеянно рассчитывая, что займу первое, но сейчас крыл себя трехэтажным матом за наивность. Против меня выступали сильные соперники, а я был в не лучшей форме. Чем дольше мы плыли, тем меньше веры в победу у меня оставалось.
Через две с половиной тысячи метров у меня кровоточили ладони. Отвыкшие от интенсивной гребли мышцы спины и ног горели огнем. Но мне удалось обогнать еще одну лодку, а значит передо мной осталось только два соперника. В этот раз я не оборачивался, чтобы не отвлекаться.
И тут в колене что-то дрогнуло, и ногу пронзила острая боль. От неожиданности я вскрикнул и отпустил весла. Лодка заходила ходуном. Пульс подскочил, кровь зашумела в ушах. Мне удалось схватить весла и восстановить равновесие, но перед глазами стало темно. Я зажмурился, пытаясь успокоиться. Прошло, наверное, не больше десяти секунд, когда сердцебиение унялось и я снова открыл глаза. Но перед собой я увидел пустую реку. Короткое замешательство откинуло меня на последнее место…
Гонка была проиграна. Можно уже не бороться. Сдаться. Но хотелось доказать маме, что я ценю ее веру в меня, что не зря она где-то достала лучшую из возможных лодок. Хотелось размазать по стенке Патрика, из-за которого мы с Лу чуть не потеряли друг друга. Хотелось просто победить судьбу – получить все и сразу!
Сначала мне показалось, что по щекам потекли слезы, но потом я сообразил, что начался дождь. Ветер поменялся, и теперь дул в лицо – попутный, хоть и колючий из-за капель. Неужели удача еще на моей стороне? Другие гребцы ненавидели дождь, а во мне он пробуждал азарт. А уж тем более если он начинался в процессе гонки… Изменение погодных условий вносило панику и меняло расстановку сил, потому что ты уже вошел в ритм, а теперь вынужден перестраиваться.
Я же со своего прежнего ритма сбился полностью. Я распрямился, хватаясь за своей единственный шанс. Ощупал колено, молясь про себя, что не было повторного вывиха, но коленная чашечка была на месте. Похоже, бандаж спас мое колено. Согнул и разогнул обе ноги – колено ныло, но ощущения были вполне терпимыми. Я принялся грести, сначала слегка, потом – в полную силу. У меня было пятьсот метров, чтобы наверстать упущенное.
Ветер подгонял меня, дождь стал верным помощником, течение несло вперед. И мама, и Лу были правы: я не мог отказаться от гребли. Она была частью меня. И как же мне нравилось это ощущение, когда весла входят в воду, отталкиваются от нее, и лодка делает бросок вперед.
Дождь усилился и ручьями стекал по лицу. Мокрые волосы липли ко лбу. Поверхность реки рябила. Я сам того не заметил, как обогнал четырех соперников. Осмотрев номера на их спинах, я понял, что передо мной мог находиться только Патрик. А до финиша должно было оставаться не больше ста метров, потому что среди звуков дождя и всплесков воды до меня донеслись подбадривающие крики болельщиков у финишной черты.
И, заставляя себя не бояться повредить колено, я налег на весла.
Раз-два. Выход-вдох.
Я закрыл глаза, прислушался к себе, к воде, к лодке. Стал с ними одним целым. Ветер толкал меня в грудь. Я представлял нас с Лу на палубе яхты, в кругу наших семей, отмечающих мое олимпийское золото. Видел, как с призовых денег куплю ей самое красивое обручальное кольцо и миллион нежно-розовых ранункулюсов. Как она будет смеяться и плакать от счастья.
Вдруг раздался пронзительный гудок. Кто-то пересек финиш. Я открыл глаза, сморгнул с ресниц капли дождя и увидел спину Патрика. Я откинул голову назад и закричал. Неужели у меня получилось? Ну и идиот же я, что хотел от этого отказаться!
Когда я выбрался на берег, Лу налетела на меня, чуть не сбив с ног, и обняла за шею.
– Ты так меня напугал! – воскликнула она, целуя мои мокрые щеки, нос, губы.
Я крепко сжал ее в объятиях, уткнувшись носом в мокрые волосы и вдыхая запах мяты. Ее толстовку можно было выжимать.
– Тебе нужно переодеться, иначе опять заболеешь.
Один за другим раздались гудки. Мои соперники пересекли финиш. Со всех сторон на пирс хлынули зрители. В считаные секунды вокруг меня образовалось кольцо людей. Среди них я узнал и организаторов, и моих – теперь уже бывших – одноклассников. Все наперебой поздравляли. Какой-то мужик сфотографировал нас с Лу, которую я прижимал к себе и уже больше никогда не собирался отпускать. Майк подошел вместе с мамой. Она была бледная и явно с трудом держалась на ногах. Одной рукой Майк держал ее под локоть, а второй приобнял за талию.
– Я уже собиралась вызывать скорую, когда ты прекратил грести.
– Ну мам…
Она всхлипнула, и я не мог понять: это дождь или слезы стекали по ее лицу.
– Мой победитель. Отец гордился бы тобой, – сказала она и приложила левую ладонь к сердцу.
На безымянном пальце вместо обручального кольца виднелась белая полоска кожи. Я любил отца, но маме пора было двигаться дальше. В глазах защипало, и я отвернулся, чтобы сморгнуть набежавшие слезы, и заметил мужчину в вычурном белом костюме с белой розой в петлице и с огромным зонтом, кажется, единственным на всю округу. Он отвесил Патрику смачную затрещину. У того наверняка зубы щелкнули. А ведь это даже не его основная дисциплина, и пришел он вторым. За такое мой отец меня похвалил бы.
– Колено? – спросил Майк.
Мы все разом посмотрели на мою ногу. Лу крепче сжала мои пальцы. Я прислушался к своим ощущениям.
– Выдержало.
Дыхание у меня еще не восстановилось, поэтому как никогда здорово было говорить с Майком односложными предложениями. Без его поддержки я бы, конечно, вообще ничего не добился. Как он помог маме в последний момент эту лодку в прокат взять и сюда притащить!
– Лодка – отпад, – выдохнул я. – Жаль возвращать.
Мама с Майком странно переглянулись.
– Оставь себе, – сказал он. – Это подарок.
– Чего? – опешил я.
– Того, – улыбнулся он. – Бери и радуйся.
Не отпуская руку Луизы, я сделал шаг вперед и обнял Майка, а Луиза обняла мою маму. Майк смущенно прокашлялся и похлопал меня по спине. Над групповыми объятиями нам еще предстоит поработать. Краем глаза я заметил, что, как ледокол по льду, раздвигая толпу, шел Линднер в полицейской форме. Я отпустил Майка и уставился на комиссара, по-идиотски приоткрыв рот. Откуда он тут взялся? Я кинул взгляд на Майка. Он ухмыльнулся и подмигнул мне.
– Неплохо, очень неплохо. – сказал Линднер. – В понедельник жду тебя с документами.
Я благодарно кивнул. Кажется, судьба впервые в жизни искренне улыбалась мне. Из-за спины начальника полиции вынырнул Зоннерборн. Рядом с ним шла женщина в промокшем насквозь строгом брючном костюме и мужчина с кожаной папкой в руках.
– Никлас! – позвал тренер. Капли дождя смешно отскакивали от его лысой головы. – Это Ульрика Рот и Штефан Хазе. Они из Олимпийского комитета по академической гребле.
– Здрасьте, – еле выговорил я.
– Мы хотели тебя поздравить. Ты показал отличный результат и несгибаемую волю, – сказала Ульрика. – Думаю, мы еще увидимся.
Я только и мог что опереться на Луизу, чтобы не упасть в обморок.
– Дыши, дружище. – Майк хлопнул меня по спине, когда представители Олимпийского комитета, зажав с обеих сторон Зоннеборна, ретировались в сторону шатра, установленного слева от двухэтажных трибун.
Я подавился, закашлялся, рассмеялся.
– Кажется, теперь я еще чаще буду видеть тебя в этих шикарных шортиках, – хитро улыбнулась Луиза.
Эпилог
Эмма, это был такой волшебный день! Я так боялась, что поездка на Кильскую регату обернется катастрофой и кто-то обязательно окажется за бортом, но все вышло идеально. Прошел почти год с тех июльских соревнований, после которых Ника отобрали в Олимпийскую сборную, и нам впервые удалось провести целый день одной большой – и очень шумной – компанией.
Пока мы с ним лежали на палубе в обнимку и лопали круассаны, о чем, я надеюсь, его новый тренер никогда не узнает, папа помогал Лилли заполнять налоговую декларацию. Знаешь, она такая молодец. Она открыла свой ресторан! С этим ей помог хозяин кофейни, где она подменяла Ника, пока он лечил колено. Место называется «Речная лилия», и это в самом центре – на той улице, где мы с тобой всегда ели торт с марципаном. Готовит там сама Лилли, причем готовит обалденно! Столики у нее забронированы на месяц вперед. Вечерами она, правда, валится с ног, но Майк ее неплохо подбадривает. Ну, ты понимаешь, о чем я…
Бедный Ник, он был в шоке, когда вернулся домой после очередных сборов на Рождество и встретил там Майка в трусах. Хотя я уверена, что никакие трусы не могут сравниться с его дурацкими шортами для гребли. Кстати, Нику выдали новые – в полоску под цвет нашего флага. Теперь он при любой возможности гордо расхаживает в них передо мной и ожидает, что я буду восхищаться. И я восхищаюсь. И шортами, и тем, что находится под ними.
Смирилась ли с Ником мама? Конечно! Он лопает за обе щеки ее огурцы в форме звездочек и просит добавки. Мама вообще сильно изменилась. Ее помощница оказалась настоящим золотом. Рут мало того, что не угробила галерею за месяц маминого отсутствия прошлым летом, так еще и привлекла новых художников и покупателей. Так что у мамы теперь появились выходные и свободное время.
Она перестала носиться как будто у нее шило в одном месте и сегодня даже тушила мясное рагу вместе с Майком, чтобы Лилли хоть денек отдохнула от готовки. Они постоянно спорили из-за каких-то приправ, но в итоге получилось обалденно. Когда началась показательная часть Кильской регаты, мы все вместе сидели на палубе, уплетали ароматное рагу и смотрели на парусные яхты. Даже Колин отложил в сторону свою приставку и вылез из каюты на свет божий. Может, правда, это он просто проголодался. За год вымахал на пятнадцать сантиметров!
Ой, я забыла рассказать тебе самое интересное. Хотя ты, наверное, и так знаешь. Катрин и Генри удочерили двойняшек – Нину и Ясну. Я к ним на той неделе забегала, такие сладкие девочки! Им пять лет. Всему отелю задают жару: везде игрушки, раскраски, мячики. Так что не переживай, твоим родителям скучать не приходится.