Почему?
Не потому ли, что ни у Маленкова, ни у Булганина, как — к рубежу 40 — Х-50-Х годов — и у других членов сталинской команды, не было ни того вкуса к новому, который был у Берии, ни того вкуса к людям, который был у Берии?
Практически все послевоенные оборонные проблемы отличались небывалой до этого новизной: атомное оружие, реактивная авиация, ракетная техника различных классов во главе с дальними ракетами, многофункциональная радиолокация, новая электроника, цифровые электронные вычислительные машины, новые, нередко экзотические, ранее не производившиеся материалы.
Даже испытанные «сталинские зубры» терялись, а Берия — нет!
Почему?
Ну, во-первых, потому, что был талантливее — имел быструю и точную реакцию, сразу ухватывал суть, широко мыслил.
Во-вторых, был крайне работоспособен и свободное от порученного дела время использовал тоже для работы.
И наконец, Берия умел не только подобрать людей, вместе с ним делающих то, что было поручено Родиной и Сталиным, но и умел не мелочиться, доверяя им.
На этот счёт есть, например, свидетельство человека, к Берии отнюдь не расположенного — известного ракетчика Бориса Чертока. В своём капитальном труде «Ракеты и люди» он сообщает, что Дмитрий Устинов, возглавив возникающую ракетную отрасль, к 1949 году понял всю «несуразность» структуры ведущего НИИ отрасли — НИИ-88, однако на реорганизацию не отважился, поскольку над ним стоял аппарат Оборонного отдела ЦК ВКП(б) во главе с Иваном Сербиным, имевшим прозвище «Иван Грозный».
Без санкции Сербина были невозможны никакие изменения, поощрения и т. п., причём Черток вспоминает, что не раз имел возможность лично убедиться: министры этого аппаратчика побаивались и никогда не рисковали спорить с ним.
А вот в «атомном» проекте и в проекте «Беркут» всё было, по словам Чертока, принципиально иначе, и он даже с некой грустью сообщает, что там, где руководил Берия, все кадровые, например, решения принимал Ванников, согласовывая их с Курчатовым и представляя на утверждение Берии.
Конечно, Черток тут перебрал — ключевые кадровые решения Берия принимал сам, начиная с привлечения в атомные работы того же Ванникова и поддержки Курчатова и заканчивая назначениями директоров предприятий, как это было, например, с директором «плутониевого» комбината № 817, которого Берия «высватал» с «Уралмаша».
Но показательно, что, по оценке Чертока, аппарат «Спецкомитета № 1» был «небольшим». На Секретариат «атомного» Спецкомитета ложилось много обязанностей, включая подготовку проектов Постановлений СМ СССР, включая и Постановления о назначениях, которые Берия давал на подпись Сталину. И этот коллектив ближайших помощников Берии действительно был небольшим. А работал эффективно.
Почему?
Да потому, что стилем Берии было доверие — к тем, кто его заслуживал.
Собственно, так же руководил и сам Сталин.
И ещё одна черта стиля Берии была крайне плодотворной — в том числе и потому, что не так уж она у руководителей и распространена, а подчинёнными ценится… Я имею в виду явный вкус Берии к коллективному мышлению, его умение привлекать к выработке решений всех, кто мог полезно высказаться по существу вопроса. «Каждый солдат должен знать свой манёвр» — это всё же более эффектная фраза, чем деловой принцип. Но вот каждый офицер, а уж тем более — генерал, свой манёвр должны знать и понимать крепко.
У Берии так и было, и анализ его деловых резолюций говорит о нём многое. Как правило, в резолюциях Берии есть слова: «Тт. таким-то. Прошу обсудить .», «Прошу сообщить Ваше мнение.», и т. п.
Как известно, ум — хорошо, а два — лучше. Но, изучая то, как руководил Берия, убеждаешься, что он принимал к исполнению эту истину в усовершенствованном варианте: «Ум — хорошо, а двадцать — лучше». При этом сказанное ни в коем случае не означает, что Берия «размазывал» свою личную ответственность за решение на многих. Окончательное решение — если это было решение, требующее уровня Берии, — принимал Берия, за спины подчинённых не прячась. И перед Сталиным он всегда отвечал сам.
Собственно, так же руководил и Сталин, с той лишь разницей, что Сталин за свои решения отвечал уже не перед кем-то лично, а непосредственно — перед народом и историей.
ШЛИ годы.
К началу 1949 года в Урановой проблеме — у Берии — наметился близкий успех, а с созданием ракетной техники — у Булганина — дела шли значительно хуже. 8 января 1949 года Начальник головного ракетного НИИ-88 Лев Гонор и парторг ЦК ВКП(б) при НИИ-88 Иван Уткин обратились прямо к Сталину с особо важной докладной запиской, где сообщали, что «работы по созданию реактивного вооружения проводятся медленно» и «Постановление правительства от 14 апреля 1948 года за № 1175-440сс находится под угрозой срыва.»
«Нам кажется, — писали Гонор и Уткин, — что это происходит вследствие недооценки важности работ по реактивному вооружению со стороны ряда министерств.»
А далее следовало нечто такое, что я выделю особо:
«Вопрос о. работе основных смежников… неоднократно был предметом обсуждения Комитетом № 2 при Совете Министров СССР., однако все попытки резко улучшить их работу, а главное — поднять у руководителей ведомств и основных предприятий чувство ответственности за качество и сроки работ не дали желаемых результатов».
Надеюсь, читатель уже понял, почему я выделил именно это место. Ведь в СССР тогда вёл работы и Спецкомитет Берии, и возможные меры репрессивного (если уж ставить вопрос так!) воздействия на нерадивых у Председателя Спецкомитета № 1 Берии были не бо льшими, чем у руководства Спецкомитета № 2. А результаты различались принципиально.
То есть есть руководство, и есть руководство.
Закончили Гонор и Уткин свою записку просьбой к Сталину: «Для коренного улучшения дел по изготовлению ракет просим Вашего личного вмешательства».
Дела, однако, шли по-прежнему ни шатко, ни валко, и к концу августа 1949 года Комитет № 2 при СМ СССР был ликвидирован и ответственность за разработку дальних ракет особо важным Постановлением СМ СССР № 3656–1520 от 28 августа 1949 года возложили на Министерство вооружённых сил СССР. Приказом Министра Вооружённых сил СССР маршала Василевского № 00140 от 30 августа 1949 года было положено начало формированию Управления по реактивному вооружению МВС СССР.
Ничего путного из этого, конечно, не получилось. И это можно было понять, между прочим, уже из анализа приказа Василевского — там было много слов, но мало дельных мыслей и конкретных идей.
Сегодня никто не сможет сказать точно — была ли связана ликвидация Комитета № 2 с тем, что Атомный проект под руководством Берии добился первого исторического успеха — атомная бомба РДС-1 взорвалась? Во всяком случае, я не исключаю, что Сталин сразу хотел нагрузить Берию ещё и дальними ракетами — коль уж в атомных работах наметился обнадёживающий просвет. Однако не исключено, что тут заартачились военные и решили, что они — «сами с усами».
ТАК ОНО было или не так, но разрабатывать новую технику и воевать — занятия разные, и особых успехов у Управления по реактивному вооружению МВС СССР замечено не было.
А тут подоспел проект «Беркут», для реализации которого 3 февраля 1951 года Постановлением СМ СССР № 307-144сс/оп было образовано, как мы уже знаем, Третье главное управление, замыкавшееся на Л.П. Берию.
Итог был ожидаемым — 4 августа 1951 года Сталин подписал Постановление СМ СССР № 2837–1349 с грифом «Совершенно секретно. Особой важности», начинавшееся так:
«Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:
1. Ввиду того, что разработка ракет дальнего действия Р-1, Р-2, Р-3 и организация серийного производства ракеты Р-1 родственны с работами по «Беркуту» и «Комете», возложить наблюдение за работой министерств и ведомств по созданию указанных ракет на заместителя Председателя Совета Министров СССР товарища Берия Л.П.»
Нужны комментарии?
Думаю — нет!
Положение с разработкой дальних ракет в СССР — а это становилось всё более жизненной задачей, сразу стало выправляться. Уже 10 декабря 1951 года была принята на вооружение ракета дальнего действия Р-1 с дальностью полёта 270 километров с боевой частью, содержащей 750 кг взрывчатого вещества с рассеянием по дальности ±8 км, боковым ±4 км.
Это было только начало — не очень пока удачное, но ведь ещё летом 1951 года предшественники Берии никак не могли наладить серийное производство Р-1 на Днепропетровском автомобильном заводе (будущем знаменитом «Южмаше»).
Стали готовиться инженерные кадры для возникающей ракетной промышленности, улучшаться быт ракетчиков — всё по давно отработанной Берией и его соратниками схеме.
ВЕРНЁМСЯ в весенние дни 1946 года, когда 14 и 29 апреля в кремлёвском кабинете Сталина прошло два совещания на «ракетную» тему, а 13 мая 1946 года вышло Постановление СМ СССР № 1017-419сс «О вопросах реактивного вооружения».
Как читателю уже известно, тогда был образован Специальный комитет по реактивной технике под председательством Г.М. Маленкова.
В состав Спецкомитета Маленкова вошли: министр вооружения СССР Д.Ф. Устинов и министр промышленности средств связи СССР И.Г. Зубович (заместители председателя), начальник Главного Артиллерийского управления Министерства вооруженных Сил СССР Н.Д. Яковлев, заместитель Председателя Госплана СССР П.П. Кирпичников, член Совета по радиолокации при СМ СССР академик А.И. Берг, министр сельскохозяйственного машиностроения («мирное» название прикрывало оборонный профиль) П.Н. Горемыкин, заместитель Главноначальствующего советской военной администрации в Германии (с декабря 1946 г. — заместитель министра внутренних дел СССР) И.А. Серов, начальник 1-го ГУ министерства вооружения СССР Н.Э. Носовский.
Выделю здесь Петра Ивановича Кирпичникова (1903–1980), заместителя Председателя Госплана СССР и начальника Управления оборонной промышленности Госплана СССР. Его ещё в начале войны заметил Берия, и во время войны Кирпичников, как и другой выдвиженец Берии из