– О, – хмурюсь я, – ладно. У меня привычка все анализировать.
Лукас снова улыбается, без всякой причины. В беспощадном свете вестибюльных ламп выделяются морщинки в уголках его глаз. Он весь дышит каким-то внутренним довольством. Не знаю, почему он так воспринимает жизнь, но это, должно быть, приятно. Возможно, он с какой-то другой планеты, где всегда светит солнце, все неизменно приветливы друг с другом, а на улицах резвятся радостные щенки.
– На улице, – объясняю я. – Возле передвижных учебных классов.
– Так холодно же?!
– Лучше обедать на холоде, чем терпеть то, что там. – Я киваю на столовую. – Тупые разговоры, разборки «кто круче»…
Лукас сдвигает брови. Что это? Удивление? Смятение? Раздражение?
– Люди не так банальны, как ты думаешь, – возражает он. – Каждому есть что скрывать.
– Ну конечно. – Я закатываю глаза. – Ты, я уверен, само воплощение таинственности.
На этот раз он серьезен. Он, наверно, серийный убийца, усмехаюсь я. У него-то какие могут быть секреты? Люди, которые выглядят столь карикатурно счастливыми, интересными не бывают.
Я запихиваю руки в карманы:
– Ладно. Люди меня раздражают независимо от того, есть им что скрывать или нет. Сам я чудик и тоже никому не нравлюсь. Это взаимно.
– Мне жаль, что так складывается, – говорит Лукас, склоняя голову.
– Что? Не надо меня жалеть. Кому какое дело? Ерунда это все. – Я тряхнул головой. Зачем я вообще все еще болтаю с ним? Не удосужившись попрощаться, я иду прочь.
Удаляясь, я слышу – мог бы в том поклясться, – как он бормочет что-то типа:
– Вовсе не ерунда.
Меня вызывают на собеседование в начале шестого урока. Я безумно рад, что мне представилась возможность ненадолго отлучиться с занятия. Наш учитель латыни подхватил простуду и постоянно чихает на тех, кто сидит в первом ряду. Я решил, что буду идти не торопясь в методический центр и обратно. Лучше уж бесцельно бродить по школе, чем подвергаться атакам чужой мокроты.
По пути в методкабинет я рассматриваю агитационные плакаты кандидатов в президенты класса, которыми увешаны стены и шкафчики, а также лестничные перила. Их рисовали в основном не в меру усердные выдвиженцы из девятого класса, которых всего восемь человек. От одиннадцатиклассников всего три кандидата, одна из них – Джунипер. Меня удивляет, как она еще успевает заниматься общественной работой, но, если верить слоганам, Джунипер задалась целью победить на выборах: только ее плакаты выглядят более-менее представительными. Призывы Оливии пестрят квадратными буквами столь ярких цветов, что у меня слезятся глаза. А Мэтт Джексон на своих постерах шрифтом «комик санс» написал: «Только МЭТТ! Голосуйте за МЭТТА!».
Миновав двойные двери, я покидаю новое крыло и перехожу в старое. Здесь нет зеркального стекла и вездесущего блеска. Через высокие окна на темный в оспинах пол падают узкие лучи света, словно прожекторы, освещающие сцену. Своим пластиковым пропуском я задеваю висячие замочки на шкафчиках, раскачивая их. Повезло тем, кто получил шкафчики в этой части школы. Они до того просторные, что в них можно прятаться, как это показывают во всех фильмах про школу, снятых до 2000 года. А парню моих габаритов в таком шкафчике было бы вполне удобно. Я мог бы поставить там симпатичный маленький столик, и у меня наконец появилось бы укромное местечко для чтения.
Я быстро спускаюсь на первый этаж и вхожу в методический центр, состоящий из нескольких крошечных кабинетов. Моя мама, возглавляющая центр, сидит в приемной под плакатом с изображением замотивированного котенка. «ДЕРЖИСЬ!» – гласит надпись на нем. Котенок висит на ветке дерева с испуганным видом, словно его жизнь в опасности.
– Привет, дорогой, – говорит мама. – На собеседование?
– Да. – Я заглядываю за угол, смотрю на закрытые двери. – Вы действительно намерены опросить каждого ученика? Нас ведь больше тысячи.
– Нас восемь человек, управимся быстрее, чем ты думаешь. – Мама дает мне бланк, на котором сверху написано мое имя. – Отдай это мисс Конрад, когда она тебя вызовет, ладно?
Я усаживаюсь на скамейку с мягким сиденьем между двумя учениками. Пытаюсь не суетиться, считаю квадраты на ковре, чтобы расслабиться. Может, и следует рассказать. Джунипер будет наказана за свои ошибки, ну а я перестану мучиться сомнениями. Моя роль будет исполнена.
– Валентин Симмонс, – вызывают меня из глубин методического центра.
Я направляюсь к последней двери слева, прохожу мимо невысокой нервной девчонки, которую опрашивали передо мной. Аккуратно закрываю за собой дверь и сажусь напротив мисс Конрад, коренастой упитанной женщины с дредами толще, чем мои пальцы.
Она с улыбкой забирает у меня бланк:
– Спасибо, Валентин. Ты сын Сары, верно?
– Да.
– Хорошие гены, – замечает она, разглаживая листок. Щелкает розовой ручкой, выдвигая чернильный стержень. – Итак, я задам тебе несколько вопросов, а ты постарайся ответить на них как можно точнее. Во-первых: слышал ли ты какие-нибудь версии о том, у кого из учителей завязались незаконные отношения с кем-то из учащихся?
– Вы просите, чтобы я передал вам сплетни? – хмурюсь я. – Вы же, наверно, понимаете, что это просто глупые слухи?
– Не уходи от ответа, пожалуйста, – вздыхает мисс Конрад.
– Ну, ребята упоминали доктора Мейерс, но я в это не верю.
– Хм. – Она записывает фамилию доктора Мейерс. – Ну а из учащихся – кто бы это мог быть?
На кончике языка вертится имя Джунипер. Опустив голову, я сдавленно сглатываю слюну:
– Про это ничего не слышал.
– Совсем ничего?
Я смотрю на мисс Конрад. Она не сводит с меня карих глаз. Я заставляю себя выдержать ее пронизывающий взгляд.
– Совсем ничего, – подтверждаю я, даже не вздрогнув.
Мэтт Джексон
В воскресенье во второй половине дня мы с Берком подъезжаем к моему дому как раз в тот момент, когда из него выходит мама. У нее сегодня прием у стоматолога. Она машет мне рукой и говорит:
– Проследи, чтобы Расс не хватал ничего всухомятку, а то он ужинать не станет. Y cierra la puerta[41], а то вчера она оставалась приоткрытой, и к вечеру весь дом выстудило.
Мама, как обычно, награждает Берка вымученной улыбкой, которую приберегает специально для него, потому что, как и все в школе, она считает, что он одевается нелепо. На нем сегодня кожаные штаны в облипку, обтягивающие каждую мышцу на ногах, и нечто мохнатое, вроде как из альпаки, на плечах.
– Удачи у стоматолога, – напутствует ее неизменно учтивый Берк.
Мы входим в дом. Я подпираю дверь плечом, чтобы она плотнее закрылась. Расс сидит на диване. При виде меня он отвлекается от картонной книжки про самолеты и выпячивает губу.
– Привет, Расс, – говорю я. – Берка помнишь?
– Да. – Мальчик переводит взгляд на моего друга и яростно машет ему.
Широко улыбаясь, Берк садится в кресло возле дивана и забрасывает ноги в полевых ботинках на журнальный столик.
– Твой брат единственный, кто не пялится на мою одежду, – замечает он мне.
– Я тоже не пялюсь, – вставляю я.
– Ты как раз больше всех пялишься, чувак, – возражает Берк.
Я вздыхаю, скидывая на пол свой рюкзак.
– Мэтт, – окликает меня Расс.
– Да? – Я сажусь на диван рядом с ним.
– Где Оливия? – спрашивает он.
– Не знаю.
– А она еще придет?
– Так-так, подожди, – встревает Берк. – Та самая Оливия? Когда она была здесь?
– В субботу, – отвечаю я. – Мы готовили презентацию «Ада» для урока литературы.
– И?
– Что «и»?
– Ну не знаю, – говорит Берк. – Как прошло?
Я пожимаю плечами и, смущенный, разваливаюсь на диване.
– Не знаю. Все время думаю о ней, – признаюсь я, чувствуя себя идиотом.
Однако это серьезная проблема. Я вспоминаю, как она склонялась над моим кухонным столом, сосредоточенно покусывая нижнюю губу. Представляю, как она встряхивает головой, убирая с глаз длинные волосы. Слышу ее гортанный смех в ответ на мои фразы, которые я никогда не считал забавными. В голове постоянно звучит ее быстрая речь, звонкий голос, перед глазами стоит радужная улыбка, и я не в силах избавиться от желания вновь увидеть ее.
Я смотрю на Расселла. Тот все еще таращится на меня, ожидая ответа.
– Не знаю, Расс, – говорю я. – Надеюсь, придет. – И он энергично кивает, слегка подскакивая на диване, и снова утыкается носом в книжку.
– Так между вами что-то было? – допытывается Берк, понижая голос до шепота.
Я наклоняюсь к нему, локтями упираясь в колени:
– На прошлой неделе мы созванивались, и у нас вышел довольно серьезный разговор, поэтому в субботу было немного напряженно, понимаешь, да? – Я ерошу волосы. – Чувак, я без ума от нее, но в четверг сдадим задание и… не знаю.
– Так поговори с ней, – советует Берк, словно это так просто.
Я скептически смотрю на него:
– Ну конечно. Как будто за ней не увиваются сотни других парней.
– А ты спроси, тогда будешь точно знать. – Берк лениво щелкнул по кольцу в носу. – Пойдем.
Он направляется в коридор, ведущий на кухню. Убедившись, что Расс увлечен подбором самолета, который соответствует силуэту в книжке, я иду следом.
Берк садится за кухонный стол, я устраиваюсь на стуле напротив.
– Как я с ней поговорю? – спрашиваю я.
– У тебя же есть ее мобильник.
– Да, но…
– Так напиши ей.
– Что? Нет, дурацкая идея, – возражаю я.
– Почему? – Он смотрит на меня так, будто ждет каких-то доказательств того, что я не слизняк.
Хотя, полагаю, я и есть слизняк, когда дело касается Оливии.
– Мне жуть как страшно, – признаюсь я. – Я с ней разговаривал всего-то три раза, так с чего вдруг, черт побери, я… это… стану… ну ты понимаешь?
– Что «это»? Интересоваться? – Берк расстегивает свой рюкзак и вынимает огромную стопку книг – непонятно, как они все вообще там умещались. – Послушай, – говорит он, открывая учебник по экономике, – вы вместе готовили презентацию по литературе, так пошути на этот счет. Веди себя естественно.