Мама подтыкает под меня одеяло.
В ту же секунду, как она исчезает, я достаю свой телефон.
За минувшую ночь двенадцать пропущенных вызовов – целая дюжина.
И эсэмэски, что мне слали далеко за полночь.
Обрывки неясных воспоминаний:
прижатый к щеке телефон, горячий, как поцелуй;
статичный шепот его вздоха. (Я представляю, как лопатки на его неширокой спине складываются сами по себе, словно оригами.)
Включаю автоответчик. На нем его голос:
«Джунипер. Что с тобой? Перезвони, прошу тебя, как только получишь это сообщение. Ты не откликаешься уже три минуты. Я вызываю скорую. Напиши, позвони, хоть как-то свяжись со мной. Прошу тебя».
(напряженная пауза.)
«Джун, ты нужна мне. Не падай духом».
(щелк.)
Я снова и снова прослушиваю сообщение.
Титаническим усилием воли заставляю себя положить телефон.
«Ты нужна мне», – сказал он. И душа моя светится от счастья.
Дэвид.
Мне до боли хочется еще раз прийти к тебе домой
(твой ключ до сих пор у меня, жжет сквозь наволочку)
всего один раз,
ступить в твою гостиную, где я сбрасывала куртку на диван, или в кухню, где мы пили кофе и тихо беседовали в 3:45 утра, или в ванную, где ты с сонными глазами чистил зубы утром после того, как я посмела остаться у тебя на ночь, или в спальню, где ты обнимал меня, просто обнимал, в то время как я пыталась ласкать тебя, но ты меня останавливал, говоря: «Нет, Джун, нам нельзя»,
нам нельзя,
или на крышу, где мы стояли рядом, застыв в неподвижности, и мои пальцы ласкали твое запястье, и слова слетали с наших губ, словно поцелуи, растворяясь тихо, как дыхание, в чернильном небе.
Дэвид.
Я пестую твое имя, будто рану.
Какая мучительная боль.
Ты в моей власти, я – в твоей,
мы зависим друг от друга.
Боже всемогущий, знать бы, что такое нормальные серьезные отношения между мужчиной и женщиной.
Мы так нужны друг другу.
Или, может быть, любовь – это болезнь, и свои сердца нужно отправлять в больницу
на профилактику.
Клэр Ломбарди
В воскресенье на закате я слышу, как моя сестра спускается вниз, чтобы накрыть на стол. Грейс всегда можно узнать по характерной походке. Она прихрамывает, осторожно переставляя больную ногу со ступеньки на ступеньку. Травму она получила в юном возрасте, попав в автомобильную аварию. Теперь хочет быть медсестрой. Она абсолютно неэгоистична. Умеет плохое обращать во благо.
Я сижу за столом и смотрю на вечернюю зарю. Без Оливии и Джунипер я провела непривычно спокойные выходные. Одиночество меня не радует – причиняет боль, но я довольна, что высказала им все начистоту. В кои-то веки обнаружила свою уязвимость.
Я надеваю колпачок на маркер, кладу его рядом с постером и чуть отъезжаю от стола, любуясь своей работой. У меня не самые блестящие творческие способности, но я делала много плакатов для различных кружков и знаю, как их оформлять. На этом написано: «Тот, кто не участвует в выборах, обрекает себя на беззащитность. ЛИНДОН Б. ДЖОНСОН[51]».
Выборы состоятся в четверг, результаты станут известны в пятницу. Мама спрашивала, почему я не выставила свою кандидатуру. В конце концов, Клэр, если хочешь что-то сделать хорошо…
Я не смогла бы ей объяснить. Выборы – это не спорт, где твои успехи и достижения находятся в прямой зависимости от приложенных усилий. Есть люди, которые от природы наделены харизмой, а без харизмы, давайте уж говорить честно, на школьных выборах еще никому не удавалось победить. Чтобы я победила в конкурсе популярности? Смешно.
В средней школе на меня смотреть было страшно. На лице ни пятачка чистой кожи – одни прыщи. На зубах – скобки, которые я носила с шестого по десятый класс. Одежда обтягивала тело там, где не нужно, словно в нее нарядили манекен с непропорциональной фигурой.
Теперь я выгляжу пристойнее, но все равно на президента класса не тяну. В политики идут люди статные, величавые, а не бестактные коротышки в одежде десятого размера[52].
– Ужинать, – кричит снизу Грейс.
– Иду! – отзываюсь я, но жужжит телефон.
Смотрю на дисплей – с утра количество сообщений от Оливии заметно прибавилось. А теперь еще и четыре пропущенных звонка.
Я хотела сегодня позвонить ей и Джуни, но в последний момент струсила. Перед глазами так и стоят их раздраженные лица. Больно вспоминать. Да, я такая: вечно сомневаюсь в себе. Они, наверно, жалеют, что сказали мне про Лукаса.
Однако что-то слишком много сообщений.
– Прекрасно, – бормочу я себе, разблокируя телефон. На экране сразу выскакивает длинный ряд эсэмэсок от Оливии.
00:38: Клэр, привет. Джунипер увезли в больницу. Я у нее дома, навожу порядок. Мне помогают несколько ребят. Родители там с ней.
У меня сдавило грудь. Я села прямо, большим пальцем пролистывая сообщения. Боже, ведь оставила их без присмотра всего на один вечер, и уже такое!
02:24: Ее родители написали мне, сказали, что все не так страшно: она поправится.
02:32: Я еду домой.
11:08: Клэр! Отзовись, пожалуйста.
13:54: Ее выписали. Я разговаривала с ее мамой, она сказала, что Джуни «изнурена и раздражена», но чувствует себя неплохо. Выспится и будет как огурчик. Может быть, школу завтра пропустит, но они еще точно не знают. Я навещу ее сегодня вечером после ужина. Если хочешь, тоже приезжай.
У меня голова идет кругом. Первая мысль – сесть в машину и ехать домой к Джуни. Или хотя бы позвонить.
Но внутренний голосок тихо нашептывает: Не стоит беспокоиться. Из посланий Оливии ясно, что Джунипер вполне здорова. Просто еще одна неприятная история, еще одна плохая ночь.
Я читаю и перечитываю сообщения Оливии. В итоге, так и не ответив, кладу телефон.
Оливия Скотт
Я заглядываю в комнату Джунипер. Она сидит в постели в ворохе подушек, читает потрепанную книжку «Гарри Поттер и узник Азкабана».
– Привет, – говорит Джунипер.
Она закрывает книгу, положив закладку между страницами. Выглядит вполне нормально. А какой я ожидала ее увидеть? Всклокоченной, не похожей на саму себя? Только потому, что я внезапно узнала о ее романе с мистером Гарсией? Нет, люди не меняются оттого, что ты узнаешь о них что-то новое. Даже те, кого, как тебе кажется, ты хорошо знаешь, хранят множество секретов.
– Все еще постельный режим? Как самочувствие?
– Я совершенно здорова, но мама требует, чтобы я лежала. – Джунипер убирает с глаз волосы. – Трясется надо мной, будто я умираю от чахотки.
– Ах! – Я падаю на кровать, изображая обморок. – Если тебя заберет чахотка, я зачахну с горя!
– Не надо, не чахни.
– Ты такая заботливая. – Я снова сажусь, готовясь к серьезному разговору. Других вариантов нет. – Ну и что это было вчера вечером?
– А что было?
– Ты… почему ты заперлась?
– Да не почему. Спьяну, по глупости, наверно, – отвечает она, даже глазом не моргнув.
Я и не догадывалась, что Джунипер умеет так хорошо лгать. Я избегаю ее взгляда; в голове роятся самые невероятные предположения, которые измыслил мой воспаленный ум в тумане бессонной ночи. (А что, если это длится аж с девятого класса? Что, если у Джуни в туалетном бачке спрятан второй мобильный телефон, как у героя телесериала «Во все тяжкие»[53]? Что, если Джуни на самом деле пятидесятилетняя женщина?)
Я вспоминаю тот день, когда проводилось школьное собрание. Джунипер сидела рядом со мной вытаращив глаза. Тогда я подумала, что она потрясена, но теперь понимаю, что это был страх.
– Что-то случилось? – спрашивает она.
Сердце судорожно бьется в груди, как умирающая рыба. Я ищу подходящие слова. Как сформулировать вопрос, который может разрушить жизнь?
– Да. Можно с тобой обсудить кое-что? – Я стараюсь говорить спокойно.
– Конечно. В чем дело? У тебя все хорошо?
– Нет, да, хорошо. – Я сдавленно сглатываю слюну. – Послушай, вчера вечером мы наводили здесь порядок. Впятером. Я, моя сестра, Лукас, Валентин Симмонс и Мэтт Джексон. И мы… мы нашли твой телефон. Когда он зазвонил.
Я смотрю ей в глаза и ясно вижу тот момент, когда до нее доходит смысл моих слов. Ее лицо каменеет. Сердце мое сжимается как губка и замирает, прекращая гонять кровь.
– Ну да, мой телефон, – произносит Джунипер, так спокойно, словно она не живой человек, а автоответчик. Номер, по которому вы звоните, отключен.
Подруга утыкается взглядом в книгу, лежащую у нее на коленях. В тишине я взмываю к потолку ее комнаты; мне кажется, будто своим молчаливым признанием она избавила нас от притяжения реального мира. Своим молчаливым признанием она все изменила, нас изменила. Отныне нам суждено вместе нести это бремя, до окончания школы и после.
– Впятером, – шепчет она. – О боже, это… это плохо. Ты назвала Валентина Симмонса? И Мэтта? Совсем плохо. Он же полный кретин. Что мне…
– Не волнуйся, он не кретин. – Голосом я стараюсь успокоить ее, приободрить. – Я с ним пообщалась немного, и он… не знаю… как ракообразное, что ли. Твердый снаружи, мягкий внутри.
Джунипер смотрит на меня из подушек. Трепет губ выдает ее изумление.
– Ракообразное? Я в панике, а ты мне впариваешь про каких-то ракообразных?
Напряженная атмосфера разрядилась.
– Как смогла, так и сравнила, и, по-моему, в самую точку.
Джунипер убирает волосы за уши:
– Ладно. Так значит. Я… как вы узнали?
– Твой телефон зазвонил, я ответила. Только произнесла «алло», и его понесло. «Слава богу, я так волновался», – все твердил и твердил он. – Я кусаю губу. – Остальные ребята тоже находились со мной в комнате. Мне, конечно, следовало выйти, когда я узнала его голос. Прости.