Я закрываю глаза, изгоняю из головы все мысли. На их месте появляются другие, как легкое дуновение ветерка, как перезвон колокольчиков. Вокруг меня вихрем кружат минуты; секунды угасающего солнца щиплют, кусают, колют, щекочут кожу. Боже, когда я в последний раз так классно тащился?
– Hola[3], Матео, – раздается знакомый голос, нарушая мою нирвану.
– No hablo[4] по-испански, – бурчу я, не разжимая век.
– Ну да, конечно, мистер Полумексиканец, – усмехается говорящий.
А я отвечаю:
– Ой, да ну тебя. Я на шестьсот процентов американец.
За такие слова мама бы меня убила, потому что это – Оскорбление Моего Культурного Наследия.
Я искоса поглядываю на Берка. В зареве заката да еще потому, что я смотрю на него, склонив голову, он похож на существо из фильмов ужасов: в носу, ухе и брови сверкает пирсинг; левую руку обвивает черно-фиолетовая татуировка, похожая на зияющую рану; а обесцвеченные волосы – благодаря гелю – стоят иглами.
– Привет, чувак, – говорю я, и Берк взбирается на багажник моей машины, а оттуда ко мне на крышу.
– Куришь, что ли, здесь? – кряхтит он.
– Да. Больше делать нечего. А ты? – спрашиваю я.
– Читал. Ждал, пока одна из моих скульптур остынет.
Он машет книгой. Если Берк не варит металлические скульптуры из выброшенных автомобильных колпаков и стальной арматуры, он читает, о чем народ даже не догадывается, потому что выглядит Берк как завзятый гангстер. На деле он – самый образованный человек в нашей школе, – не считая Валентина Симмонса, потому что об этом претенциозном козле я даже думать не хочу, – но об этом никто не знает, так как Берк умело скрывает свой блестящий интеллект.
Порой я готов поклясться, что Берк – пришелец с другой планеты. Он вполне нормальный парень, только вот, кроме меня, с ним никто не общается: не могут воспринимать его всерьез из-за внешности. Причем дело не только в татуировках, пирсинге и волосах, которые он каждую неделю красит в новый цвет, а еще и в нарядах. В лучшем случае они кажутся эксцентричными, в худшем – позорными. В прошлую пятницу, например, Берк явился в школу в обтягивающих неоново-желтых джинсах и ботинках на платформе. Сегодня на нем зеленый плотный пиджак до бедер, джегинсы и килт, и выглядит он так, будто господь на него наблевал.
Берк и макияж себе делает. Но не в стиле типичного эмо. На прошлой или позапрошлой неделе красил губы ярко-синей помадой, позавчера щеголял оранжевыми тенями. Сегодня лицо у него чистое, а вот в девятом классе он малевался каждый божий день. Его новый образ возник неожиданно, сразу, как только Берк окончил восьмой класс. Я тогда думал, что это, может быть, какой-то перформанс, в котором я не участвую. Теперь я уже настолько привык к его закидонам, что почти не замечаю жирные стрелки на веках и лиловые брови.
Поначалу я опасался, что Берка просто изобьют, но оказалось, что народ боится злословить о нем, ведь он под два метра ростом, здоров как бык, а порой, если еще и одет бог знает во что, кажется, будто он вот-вот вытащит нож и пырнет тебя. А будь он телосложением как я, его бы так засмеяли, что он без оглядки бежал бы из Канзаса.
Я беру его книгу, щурясь, читаю название: «Веселая наука»[5]. Написана каким-то иностранцем, чья фамилия звучит как чих. Как можно для удовольствия читать такой бред?!
– Что? – Берк пристально смотрит на меня.
– Да ничего. Читай на здоровье.
Я бросаю книгу в его рюкзак и передаю ему косячок. Он затягивается.
– Дэн с Оливией Скотт замутил, – говорю я.
– Да, я слышал, как он болтал об этом. Видать, она хороша.
Я устремляю взгляд в небо. А Берк:
– Что?
– Я вроде ничего не сказал.
– Зато молчишь не как обычно.
– Заткнись.
– Значит, я прав, – заключает Берк.
– Ладно, – пожимаю я плечами. – Оливия сногсшибательна, а Дэн – дерьмо, но занимается с ней сексом. Это все, что я хотел сказать.
– Слушай, ну и зачем поносить Дэна? Да, тебе завидно, но это не значит…
– Чувак, – хмыкаю я, – я при всем желании не смог бы завидовать Дэну.
И в этом я, по крайней мере, не лгу, потому что трудно описать это тоскливое пугало. Он утратил всякую индивидуальность, у него один секс на уме. Вот смотришь на человека и наперед видишь каждую секунду его никчемной жизни, и это жутко удручает, потому что такие люди обречены на ничегонеделание, и продлится оно еще с десяток лет после их смерти. И, естественно, возникает вопрос: какого черта ты окопался в нашем предместье, прожигаешь жизнь в неге и довольстве, когда на свете полно обездоленных ребят, и любой из них на твоем месте мог бы принести гораздо больше пользы обществу? Таким теперь стал Дэн. Обидно, что он превратился в чмо, ведь раньше он был совсем другим.
В средней школе Дэн, Берк и я были не разлей вода. Тогдашний Дэн любил дабстеп[6], «Марио Карт»[7] и ночные прогулки, когда мы втроем болтали на любые темы: от пришельцев до смысла жизни. Но как только мы пошли в девятый класс, Дэн изменился. Перестал общаться с нами, нашел новых друзей, и теперь, если мы случайно сталкиваемся в школьных коридорах, он даже не кивает. Мы с Берком стараемся не принимать это на свой счет, но вообще-то обидно, когда друзья от тебя отворачиваются.
Берк, тронув меня за плечо, возвращает косячок. Я делаю длинную затяжку, слишком длинную, так что глаза начинают слезиться, и тоже сажусь.
– Так почему ты злишься на Дэна? – спрашивает Берк.
Я вздыхаю: сам бы уже давно должен был догадаться.
– Потому что я уже давно сохну по Оливии Скотт, – отвечаю я.
– Так ты же с ней даже не общаешься, – замечает Берк.
– Да, но… – Я беспомощно умолкаю, судорожно пытаясь найти оправдание своему гневу, но вскоре отчаиваюсь и бурчу: – Забудь.
Мимо идут краснолицые и потные после тренировки теннисисты, велогонщицы, игроки в лакросс, футболисты…
– На этой неделе у Дэна вечеринка, – наконец произносит Берк. – Если хочешь увидеть Оливию, почему бы тебе не сходить, а? Может, она будет там.
Я издаю недовольный стон. Скорее уж я цианистый калий проглочу, чем появлюсь на дне рождения сестры Дэна. Печально, что все, кого я знаю, до того скованны, что им нужно оправдание типа «блин, я совсем в стельку», дабы вести себя так, как им хочется.
– Спасибо, старик, обойдусь, – отказываюсь я. – Тем более что она все равно со мной не стала бы разговаривать.
– Братан, да что ж ты все сопли жуешь?! – ругается Берк.
«Жевать сопли» – его типичная фраза. Огрызнуться я не успеваю – раздается чей-то громкий голос:
– Эй, ты Мэтт? Мэтт Джексон?
Я поворачиваюсь. Возле моей машины остановились две девчонки из школьной команды по теннису. По имени я знаю только одну – ту, что обращается ко мне. Ее зовут Клэр Ломбарди. Веснушек у нее столько, что хватило бы на четверых, и еще она вечно носит эти одинаковые футболки с надписью «Найк», проходящей прямо по ее огромной груди. Клэр в школе фигура заметная, потому что посещает все, какие есть, кружки и занимается общественной работой: она член дискуссионной группы, клуба французского языка и общества юных экологов, участвует в викторинах, входит в состав комитета по самоуправлению учащихся… и так далее, и тому подобное.
Клэр подходит к машине и убирает с лица рыжие вьющиеся волосы. Меня удивляет, что она знает, как меня зовут, ведь я сроду с ней не общался и вообще стараюсь быть тише воды, ниже травы.
– Да, – отвечаю я. – Привет.
– Мы тебя сегодня так и не дождались. Информацию пришлю позже по электронке.
– Что? – удивляюсь я, бросив взгляд на Берка. – Где не дождались?
– На собрании комитета по самоуправлению. Кандидатов всего три, так что шансы у тебя хорошие.
– У меня… шансы?..
– Давай на следующей неделе уже начинай свою кампанию. Желательно, чтобы за место президента поборолись. Хотя бы для видимости.
– М-м, – мычу я, стараясь скрыть смятение.
– Если интересно, твои соперники – Джунипер Киплинг и Оливия Скотт, – добавляет она.
– Но я…
А потом одна из подруг Клэр подпихивает ее локтем. Клэр смотрит на кого-то в другом конце парковки.
– Мне пора. Пока, – говорит она и уходит.
А я сижу и недоумеваю: что, черт возьми, это было?
Бросаю взгляд через плечо, желая понять, кто ее спугнул. Это парни из команды пловцов. Гадаю, чем они не угодили Клэр, но потом замечаю Лукаса Маккаллума, который радостно машет мне из толпы, и вспоминаю, что минувшей весной он расстался с Клэр, причем не самым красивым образом, и это до сих пор обсуждают все кому не лень.
Лукас подбегает к нам, отбрасывая свои волнистые волосы. На лице у него, как обычно, широкая улыбка.
– Привет, Берк! Здорово, Мэтт! Как дела, парни?
Я лишь киваю в ответ, мимоходом задумавшись: неужели у него никогда не устают щеки? Если превратить полуторамесячного щенка в человека, вот вам и портрет Лукаса. Он неизменно брызжет жизнерадостностью, и меня не покидает гнетущее подозрение, что, по его мнению, раз он продает нам травку, значит, мы с ним друзья. Хотя логики я не вижу в этом никакой: Лукас полшколы снабжает марихуаной и дешевым пивом. Наверно, он просто хронический жизнелюб.
Лукас убегает с остальными пловцами, оставив нас с Берком в покое.
– Старик, я понятию не имею, что за пургу гнала Клэр, – говорю я, глядя на Берка. – Я ни на что такое не подписывался.
Повисает молчание. Уголок рта Берка дергается. И тут меня осеняет.
– Ах ты скотина! – возмущаюсь я. – Твоих рук дело. Это ты выставил мою кандидатуру.
– Кто? Я? – смеется Берк. – Нет, что ты. Но я с удовольствием послушаю твои предвыборные обещания.
Я двинул его в плечо:
– Я тебя убью.
– Да ладно тебе. Весело же будет.