Саша приветствовал меня очень сердечно. Неужели он так изменился? Я не ошибся. Уже после первых его слов я понял, что Саша мыслит иначе, нежели раньше. Стоило мне только упомянуть кого-либо из «любимых вождей», как он тут же обрушивался на них с бранью и называл их бандитами. Сашу озлобила национальная политика в отношении советских немцев, особенно в отношении немцев Поволжья.
Он принес кипяток, мы сели на нары и так, за чаем, беседовали до тех пор, пока не прозвучал сигнал к отбою. Когда заканчивался третий день, подрядчик сообщил мне, что меня перевели в бригаду, которая работает на кирпичном заводе. Я переселился в другой барак.
В первую же ночь я заметил разницу. Клопов было намного меньше, спалось спокойнее.
Кирпичный завод примыкал к зоне, и на работу мы ходили без конвоя. Охрана находилась на расставленных вокруг завода караульных вышках.
В мою задачу входило грузить подаваемые мне сырые кирпичи на тачку, отвозить их в сушилку, там разгружать и складывать на полки. Работа была напряженной, так как норма была высокой, но вполне терпимой. К тому же не нужно было проделывать лишний путь на работу и обратно.
Я спросил работавших здесь долгое время товарищей, как насчет пайка. Они уверяли, что, в основном, получают «хорошую пайку». Тут главным образом работали женщины, жившие во второй части IX лаготделения. Это отделение было разделено кирпичным заводом на две части: на правой половине находились женские бараки, на левой – мужские.
Лагерная любовь
Благодаря тому, что женщины работали вместе с мужчинами, они больше следили за своим внешним видом. Они приходили на работу нарумяненные, а бедные лагерные платья всегда были чистыми, некоторые женщины наряжались в платья, присланные из дому.
Я заметил, что поволочиться за женщинами приходили сюда даже мужчины из других отделений. Отношения эти были в основном ни к чему не обязывающие, хотя не обходилось и без серьезных связей. Много чего такого могли бы нам рассказать сушилки. В них было очень темно и тепло; их словно специально построили для любовников. Об удобствах никто и не помышлял, каждый устраивался, кто как мог.
Несмотря на частые проверки и суровые наказания, интимные связи стали ежедневным явлением. Просторные помещения завода были прекрасным укрытием для проституток, даже в лагере продолжавших заниматься своим ремеслом. Конечно, плата за любовную услугу состояла всего лишь из кусочка хлеба или, реже, из кусочка сала или сахара. Их клиентуру составляли, в основном, повара, сапожники, портные и другие лагерные придурки, как их здесь называли. У большинства же не было ни средств, ни потребности в женщинах, хотя большинство мужчин и были молодыми людьми.
Иногда происходили настоящие любовные трагедии, заканчивавшиеся убийствами и самоубийствами.
Через месяц я чувствовал себя намного лучше, хотя и был все еще слаб. Впрочем, здесь почти все лагерники были такими, поэтому и у мужчин, и у женщин была третья категория.
В Советском Союзе за колючей проволокой находились миллионы женщин. В норильском лагере было несколько женских отделений, часть же женщин отбывала срок в смешанных лагерях. Женские бараки были отделены рядами колючей проволоки, и мужчинам запрещалось туда ходить. И в женских лагерях тоже политические содержались вместе с уголовницами. Но женщинам еще больше, чем мужчинам, доставалось от совместной жизни с проститутками, воровками и убийцами. Несмотря на строгие запреты, мужчины ежедневно приходили в женские бараки, ложились с женщинами в постель и на глазах у остальных занимались любовью. Это были уголовники, поддерживающие хорошие отношения с лагерной администрацией. Лагерные погонялы имели по нескольку жен. Некоторые заключенные были в самых тесных связях с женщинами, и в лагерном управлении такие связи даже культивировались. У заключенных и на стройке были возможности встречаться с женщинами, особенно там, где строились большие объекты. Одним из таких мест с множеством укромных уголков был и норильский кирпичный завод. Конечно, контроль был очень строгим, наказания очень суровыми. Начальник этого лагпункта Панцерный придумал особую кару: те любовные пары, которые он заставал за «делом», он заставлял чистить уборные, грузить на ручные тачки нечистоты и вывозить их за территорию лагеря. Отдельные любопытствующие каждый вечер собирались у уборных, чтобы увидеть, у кого же сегодня было рандеву. Большинство пар мужественно возили тачки или санки, и лишь изредка какие-нибудь женщины плакали. Политические заключенные – и мужчины, и женщины – были менее активными в любви. Прежде всего, по моральным соображениям, да и к тому же положение политических было гораздо более тяжелым. У мужчин чаще всего оставались дома необеспеченные жены и дети, которых режим тоже считал «врагами народа», а значит, и поступал с ними соответственно. Это может понять только тот, кто все это пережил. Жену для начала увольняли с работы, затем детей выгоняли из школы, после чего им необходимо было покинуть большой город. Чаще всего их ссылали, но иногда просто вынуждали уехать самим, поскольку выселяли всю семью из квартиры. Даже родственники редко давали приют этим несчастным, ибо таким образом они бы и себя подвергали возможности ареста. Тысячи женщин разводились со своими мужьями. В советских газетах ежедневно публиковались заявления, в которых жены отрекались от своих мужей, а дети – от своих отцов, оказавшихся «врагами народа». Поэтому мужчины-политические были менее склонны пускаться в любовные авантюры, и по тем же причинам были более сдержанны женщины-политические. Впрочем, бывали и исключения.
Особенно привлекали к себе мужчины, занимавшие привилегированное положение, то есть те, кто был сыт. Проституция в Норильске была весьма распространенным явлением: в любое время можно было найти женщину, готовую продать себя за кусок хлеба. Платой за любовь обычно была дневная пайка хлеба, а это около 700 граммов. Однако частенько мужчины по «окончании работы» отказывались платить за любовную услугу.
Мой друг Саша Вебер работал бухгалтером на кирпичном заводе. Там он познакомился с лаборанткой Идой, поволжской немкой. Ее мужа расстреляли как «врага народа», а ее приговорили к десяти годам лагерей. Саша и Ида полюбили друг друга. В 1947 году, отбыв срок, Саша остался на своей должности уже в качестве вольнонаемного с тем, чтобы быть вместе с Идой, которой оставалось сидеть еще пять дет. В 1949 году Сашу снова арестовали и снова осудили на десять лет. В 1952 году кончился срок у Иды, и теперь ей пришлось дожидаться освобождения Саши. Но ожидание было напрасным: в 1953 году Саша умер в лагпункте «Медная гора».
Женщинам приходилось выполнять такую же тяжелую работу, как и мужчинам. В этом смысле властодержцы в Советском Союзе в точности соблюдали принцип «предоставления женщинам равных прав с мужчинами». Женщины работали на кирпичном заводе, выполняя самую тяжелую работу: рыли и грузили глину, песок, щебенку и т. п. Разгрузка цемента в бумажных мешках по 50 кг считалась легкой работой. При этом не обращали внимания на то, кто выполнял эту работу: крестьянка, рабочая или преподавательница вуза, врач и т. п. Тяжелый труд и антисанитарные условия уничтожали женщин морально и физически. Если поначалу женщины еще следили за чистотой своей одежды, то в дальнейшем они переставали даже умываться, одежду носили грязную и занимались лишь тем, что в укромных местах отдавались мужчинам. Вследствие этих связей появлялись дети. Некоторые женщины специально искали интимную связь с мужчиной, чтобы родить ребенка и таким образом обеспечить себе отдых от непосильного труда хотя бы на несколько недель. Ребенка у матери отнимали через несколько недель после родов.
Пред лагерным судом
Раз в три месяца в лагерь приезжала медицинская комиссия, определявшая категории заключенным. Всякий раз, когда становилось известно, что прибывает очередная комиссия, люди начинали бояться, что их переведут в более высокую категорию. А это значило, что вместо легких работ у них будут более тяжелые. Разными способами люди вредили своему здоровью. Страх перед переводом в бригаду, работавшую на разгрузке или в глиняном карьере, был таким огромным, что многие перед осмотром три дня ничего не ели и курили так много, что представали перед комиссией бледными и изможденными. Но и это не помогало.
Моя спокойная жизнь длилась недолго. Как-то вечером, после работы, дневальный велел мне срочно явиться в канцелярию. Я испугался. Неужели что-то опять случилось? Неужели меня снова отправят на тяжелую работу? А может, меня вызывают потому, что я позавчера не выполнил норму? Я решил прежде всего получить на кухне свой паек. Я не сомневался, что в канцелярии ничего хорошего меня не ждет, дурную же весть там можно получить в любой момент.
Я взял миску и отправился на кухню. А там сварили, что бывало крайне редко, гороховый суп. Я попросил повара вместо каши налить мне двойной суп. Повар налил два половника супа и добавил каши. Я посчитал это хорошим предзнаменованием.
После ужина я поспешил в канцелярию. Нарядчик сообщил, что на завтрашний день я от работы освобождаюсь, а вместо этого мне следует к восьми часам явиться в канцелярию, откуда мы с ним вместе пойдем на суд.
Я знал, что меня ждет. Ведь в НКВД все давным-давно уже решено. И все-таки я был взволнован.
За прошедшее время ситуация на фронте изменилась. Немцы отступали на всех фронтах. Когда я с друзьями оказался в тюрьме, СССР находился на грани военной катастрофы, благодаря «гениальной политике» Иосифа Сталина. Красная армия в начале войны оказалась практически без генералов. Самые выдающиеся полководцы – Тухачевский, Якир, Блюхер и другие – были расстреляны еще в 1937 году. Те же, кто оказался в начале войны во главе армии, были, за редким исключением, выдвиженцами, постигшими науку вылизывания сталинских сапог. Но о войне они не имели понятия.
Благодаря большой помощи американцев, выражавшейся, главным образом, в поставке боеприпасов, продуктов питания и медикаментов, положение на фронте начало меняться. И теперь я надеялся, что у режима отпала надобность в козлах отпущения. Заключенных больше не будут обвинять во всех тех несчастьях, в которые ввергла Россию сталинская политика.