– Неужели вы думаете, что и в Норильске есть люди, готовые помочь вам во время побега? Но даже если вам и удастся незаметно покинуть зону, что дальше?
– Я постараюсь добраться до железной дороги на Москву. В Москве я явлюсь во французское посольство, и все будет в порядке.
– То, что вы говорите, даже не фантазия, а ребячество. Я вам посоветую вот что: не играйте со своей жизнью. Со временем, возможно, ваше положение изменится к лучшему, но с такими планами смерть неизбежна.
Я заметил, что Пети разочаровали мои слова. Мы встречались еще несколько раз, но о побеге больше не говорили.
Через несколько лет в специальном лагере в Тайшете я встретил немцев, которые были в Норильске одновременно с Пети. Они рассказали мне, что этот француз попытался воплотить в реальность свои мысли о побеге, и даже посвятил в свои планы других. Вскоре Пети, знавший по-русски всего несколько слов, вступил в контакт с неким полковником, приписанным к дислоцированным там войскам. Этот полковник собирался вместе с заключенным бежать за границу. Естественно, заговор был раскрыт НКВД. Продержав всех несколько месяцев в следственной тюрьме, их приговорили к смертной казни за подготовку восстания. Приговор в отношении Пети не был приведен в исполнение: Пети, после вмешательства французского правительства, был выпущен на свободу и сейчас, по всей вероятности, находится на родине.
Мы уже целый месяц жили в Пересылке, и «сезон» близился к концу. В октябре уходят последние транспорты из Красноярска в Норильск. С окончанием навигации на Енисее единственным средством сообщения с Норильском становится авиация, но ее для транспортировки заключенных применяли только в исключительных случаях. Восемь самолетов, имевшихся в Норильском управлении, всегда использовались для перевозки почты и служащих, летавших не только по служебным надобностям, но и по частным делам.
После стольких дней пребывания в Пересылке мы чувствовали себя как дома. Некоторые уже наладили связь с коррумпированными надзирателями, жены которых приносили нам помидоры и другие свежие овощи, которых мы в Норильске даже не нюхали. Те, у кого было достаточно денег, заказывали даже водку.
Однажды, вернувшись с купания, мы заметили, что наши соседи проломили в одном месте стену и стали наводить у нас шмон. Но мы вернулись как раз вовремя.
В середине октября отправили первую группу из двадцати пяти человек. Не будучи уверенными в том, что нам доведется еще когда-нибудь свидеться, мы тепло попрощались со своими товарищами. Мы пытались узнать, куда направляется транспорт, но все безрезультатно. Удалось всего лишь выяснить, что по расписанию поезд в это время отправляется на Дальний Восток. Это подтверждало предположение, что наш путь лежит не на Северный Кавказ, а в Иркутск.
Транспорты становились все более частыми. Во второй половине дня приходили служащие из лагерного управления и зачитывали фамилии двадцати пяти человек, которым следовало приготовиться к отправке в десять часов вечера. Я оказался в пятой группе. Как и предыдущие, мы получили паек на два дня, с той лишь разницей, что вместо селедки нам выдали мясо, каждому по четверть килограмма вареной ягнятины. У ворот нас приняла большая группа вооруженных солдат НКВД с тремя служебными собаками. В быстром темпе, а затем и бегом мы направились к железнодорожной станции. Конвоиры боялись, что мы опоздаем на поезд. Они гнали нас под бешеный лай собак. Дорога шла через лес, многие спотыкались о корни деревьев и падали, а собаки тут же набрасывались на них, готовые по команде разорвать их. Конвоиры ругали нас отборнейшим матом. Находясь всего в десяти метрах от станции, мы увидели, что поезд отходит.
– Троцкисты, фашисты, курвы, – полился поток ругательств.
Под аккомпанемент этой песни нас препроводили назад. Мы были счастливы снова оказаться в Пересылке. Разбуженные нами в полночь товарищи весьма удивились нашему возвращению. Мы им тут же рассказали все подробности ночного марша.
На следующий день повторилось то же самое. Мы бежали на станцию трусцой, хотя вероятности опоздания на поезд не было, так как конвой сегодня прибыл на час раньше.
С трудом протискивались мы в узком коридоре «столыпинского» вагона, этой тюрьмы на колесах. Как только мы поднялись в вагон, конвоиры начали нас толкать и ругать, потому что им не понравились наши вещи. Все камеры-купе этого тюремного вагона были переполнены. Надзиратель не знал, куда нас втиснуть. Мы долго стояли в коридоре, пока конвоиры занимались перегруппировкой.
«Столыпинские» вагоны
Человек, впервые приехавший в Россию и отправившийся куда-нибудь по железной дороге, даже не подозревает о том, что к тому же самому поезду прицеплен филиал тюрьмы НКВД. Лишь в немногих составах отсутствуют один или два «столыпинских» вагона. Снаружи они ничем не отличаются от других, ибо очень похожи на почтовые вагоны. Но достаточно подняться по ступенькам и заглянуть внутрь, чтобы ощутить страх. Сначала перед вами предстанет человек в форме с фуражкой с темно-синим или ярко-красным кантом. Это мучители, известные лишь заключенным НКВД. По всему вагону идет длинный, но очень узкий коридор, ведущий в десять купе. В обычных купе – места для восьми человек, в более крупных – для шестнадцати. Но, как правило, в восьмиместные купе набивают двенадцать, а в шестнадцатиместные – тридцать заключенных. Хуже, чем в карцере. Окон нет, свет проникает только из коридора. В коридоре постоянно находятся двое вооруженных часовых, напоминающих заключенным, что разговаривать запрещено.
Нас, двадцать пять человек, втиснули в одно такое купе. Конвоиры были очень грубыми, толкали нас ногами и руками, заставляя как можно плотнее ужаться. Им было все равно, каким образом мы проедем шестьсот километров. Дверь закрыли. Мы стояли и сидели друг на друге, но со временем кое-как устроились. Некоторые взобрались на вторую и третью полки, где можно было лежать, несколько человек устроилось на нижней полке, а большинство село на пол. Стены и пол купе были обиты толстой жестью, поэтому, несмотря на перегруженность, в купе было очень холодно. Едва поезд тронулся, раздался стук из соседнего купе.
– Чего стучите? – спросил из коридора часовой.
– Пустите нас в уборную, – попросил кто-то.
– Я уже говорил, что в уборную вам полагается выходить только два раза в день.
– Но как же нам быть?
– В штаны! – ответил конвойный.
Из другого купе послышался плаксивый женский голос:
– Пустите нас в уборную.
– Заткни свою пасть, курва! Я уже сказал, что сейчас ночь и никакой уборной нет.
Женщина громко заплакала.
– Прошу вас, пустите, я уже не могу больше сдерживаться.
– Молчать! – гаркнул часовой.
Из-за холода многие в нашем купе тоже вскоре ощутили эту потребность. Один, который не мог больше сдерживаться, подошел к двери и сказал часовому, что ему нужно выйти.
– Собака! – зашелся часовой от бешенства. – Ишь, чего выдумал! Не успел войти, и уже хочет выйти. Здесь некоторые едут уже пять дней, и прежде всего черед дойдет до них.
Больше никто не решался повторять просьбу. Вскоре в одном из отдаленных купе снова стали стучать в дверь.
– Вы обещали нам воды. Дайте нам воды!
– Какой воды?
– Я так хочу пить после селедки, что невмоготу уже терпеть.
– Заткнись, иначе я тебя вытащу и так напою, что забудешь обо всем.
Тут стали кричать все вместе:
– Воды! Дайте нам воды!
Прибежал офицер.
– Это что за шум? Вы хотите, чтобы я вас заковал в цепи?
– Мы пить хотим, дайте нам воды.
– Мы принесем вам воды, когда приедем на следующую станцию.
Теперь закричали и остальные:
– Пустите нас в уборную!
– Замолчите! В уборную пойдете утром.
Было слышно, как в одном купе кто-то начал справлять нужду на пол. И в нашем купе один решился сделать то же самое. Он подошел к двери, чтобы справить нужду в коридор через отверстие, но отверстие оказалось маленьким и большая часть мочи осталась в купе. Сидевшие на полу стали ругаться.
Поздно ночью поезд остановился на какой-то станции. Конвоиры принесли воду. Идя от камеры к камере, они давали каждому по полкружки воды. В четыре часа утра конвоиры стали открывать купе и по одному выводить в туалет, который находился в конце коридора. В туалет следовало бежать трусцой, держа руки за спиной. По всему коридору раздавались крики конвоиров:
– Быстрей, быстрей! Руки назад!
Перед туалетом стоял конвоир, который кричал:
– Быстрей! Сколько ты еще там будешь сидеть?
Женщины попросили солдата отвернуться, на что тот презрительно отвечал:
– Смотри, какая девственница попалась! Можно подумать, что ты никогда не задирала юбку перед мужиком.
Иркутск – город на дальнем Востоке
Мы прибыли в Иркутск. Прежде всего из вагона высадили нас, двадцать пять «норильчан». Нас уже ждал «черный ворон». Вместе с нами туда поднялись и два солдата с офицером.
«Черный ворон» катил по городу. Мы с любопытством рассматривали сквозь крохотные окошки улицы неизвестного восточносибирского города областного центра Иркутска. Сначала мы увидели двух– и трехэтажные деревянные дома, а в центре города – каменные и кирпичные здания. По улицам ездили трамваи с маленькими вагончиками и редкие автобусы. На краю города находилась большая пересыльная тюрьма. Машина въехала в темный тюремный двор, и мы вышли. Сели на свои вещи. Во дворе мы заметили мужчин и женщин, которые на левой руке носили желтую повязку с надписью: «Заключенный». Нас удивило, почему нас, как обычно, не спрашивают, откуда мы прибыли. Они проходили мимо, не обращая на нас никакого внимания.
Мы сидели во дворе несколько часов. Все это время охранники часто открывали большие въездные ворота, выпуская пустые «воронки». Шоферы и их спутники носили такие же желтые повязки, как и те, которые работали во дворе.
Наконец, нас повели в душ, находившийся в дальнем углу большого двора. Рядом с четырьмя большими кирпичными тюремными зданиями стояла большая двухэтажная постройка с душевой и прачечной. Две лестницы вели в большой предбанник, где посредине и вдоль стен стояли длинные лавки. Из соседнего помещения вышла группа женщин и поздоровалась с нами: