Раздался удар в рельс.
– На развод!
Все надели ватники. В последнюю минуту бригадир с двумя помощниками принесли из соседнего барака валенки, в которых работала дневная смена. В лагере не хватало валенок, и поэтому одними валенками пользовались две бригады – одна днем, другая ночью. Валенки были мокрыми, надевались довольно долго. Я также участвовал во всем этом, чтобы не бросаться в глаза. Когда пробили второй раз, я вышел из своего барака и направился в третий барак, в котором было темно. Потоптавшись, я нашел свободное место и лег одетый. Я слышал, как строится моя бригада, бригадир подсчитывал шеренги. Одного не хватало, и он громко крикнул:
– Кто отсутствует?
Никто не ответил. После этого я слышал, как бригадир еще раз вернулся в барак, чтобы проверять, не остался ли кто там. Никого не нашел. Так, недосчитавшись одного человека, бригада и тронулась на работу.
Сегодня я спасся, но как будет завтра? Я снова задумался и решил по-прежнему не ходить на эту работу. Я заснул и проснулся рано утром. Моя бригада вернулась с работы, бригадир ничего не спрашивал, так как не мог установить личность отсутствовавшего. Здесь я был новичком, и бригадир еще не запомнил мое лицо. Оскар и Ганс рассказали мне о том, как они отработали. Было очень тяжело, и, несмотря на мороз, многие обливались потом.
Позавтракав, мы легли отдыхать. В бараке все затихло. Я не мог заснуть и постоянно строил планы: я понимал, что второй раз исчезнуть невозможно. Я решил поговорить с бригадиром и открыто сказать ему, что на тяжелых работах работать не могу. Я встал и вышел из барака. Прежде всего, отправился в кипятилку и рассказал Альмайеру, что прошлой ночью не ходил на работу и не собираюсь это делать и сегодня. Альмайер обеспокоенно выслушал меня и в конце произнес:
– Посадят тебя в карцер.
Я знал, что меня ожидает. Я помог Альмайеру принести дров и в четыре часа вернулся в барак, так как в это время бригаду должны разбудить. Бригадира уже не было. Я снова вышел и в передней столкнулся с худым долговязым человеком.
– Бригадир, можно с вами поговорить? – спросил я.
Он искоса посмотрел на меня.
– Я тот, который ночью не был на работе. Не пойду и сегодня.
Николай схватил меня за горло:
– … твою мать, что ты сказал? Я те покажу!
Лицо его покраснело от злости.
– Успокойтесь и выслушайте меня.
Николай опустил руки.
– Что ты хочешь сказать?
– Я старый заключенный и знаю, что вы можете со мной сделать. Но я знаю, что делаю, и признался вам только потому, чтобы вы не искали меня, как вчера вечером. Донесите на меня, и этим все закончится.
Николай некоторое время смотрел на меня, затем произнес:
– Старик, ты мне нравишься. Пойдем внутрь, здесь холодно.
Когда мы вошли в барак, бригадир повернулся и молча оставил меня. Я получил свой паек и ждал, что будет дальше. Но в тот вечер ничего не произошло. Все пошли на работу. Бригадир прошел мимо, словно и не заметив меня. Я не прятался. Оставшись один, я ждал, когда за мной придут, чтобы препроводить в карцер.
Бригада вернулась через два часа. Оскар сказал мне, что из-за сильного бурана не прибыли телеги и бригада пойдет на работу завтра. Все были счастливы, что могут спать. Оскар и Ганс удивлялись, что я еще не в карцере.
На следующий день бригада Долина была идти на работу с утра. Между тем, бригадир сообщил нарядчику, что я отказываюсь работать. Нарядчик Зимин был «повторником» – в 1946 году закончился его десятилетний срок и его освободили, но уже в 1948 году за тот же «грех» он получил еще десять лет. Лексикон Зимина ничем не отличался от лексикона уголовников. Он пришел в барак и уже с порога закричал:
– Где тут герой, отказывающийся работать?
Все напряженно ждали, что произойдет. Мое место было возле двери, я хорошо видел красное лицо и беззубый рот. Я выступил вперед:
– Я отказываюсь.
– Это мы еще посмотрим. Подойди сюда!
Зимин пошел в глубь барака, где стоял стол. Показывая на меня, сказал бригадиру:
– Ты видел, он не желает идти на работу! Посмотрим, какой ты герой.
– Я не герой, но на работу не пойду, так как не могу, – ответил я.
– Здесь никого ни о чем не спрашивают, здесь вкалывают.
– На сей раз я не хочу вкалывать.
– Посмотрим!
Зимин встал и вышел из барака. Я был уверен, что он пошел за погонялой. В это время принесли валенки и все поспешили отхватить себе пару. В центре барака осталась лишь одна пара валенок. Бригадир взял их и бросил к моим ногам:
– Обувай валенки!
– Они мне не нужны, я не пойду на работу.
Бригада стояла и ждала прихода погонял. Я сидел на своем месте. Тут вернулся нарядчик вместе с лагерным погонялой. Дневальный побежал им навстречу.
– Дневальный, где тот, который не хочет работать?
– Вон он, – указал на меня рукой дневальный.
– Быстро одевайся, бригада ждет, – сказал погоняла.
– Я никуда не пойду.
Через несколько часов в барак вернулся нарядчик и приказал мне следовать за ним. «Дело принимает серьезный оборот», – подумал я и пошел следом.
Было очень холодно, под сапогами скрипел мерзлый снег. У меня по коже начинали бегать мурашки, когда я представлял себе, как меня бросят в яму, вырытую в земле, где меня может спасти от смерти только беспрерывное движение. Лишь один раз за сутки я смогу согреть свой слабый и уставший организм тремястами граммами хлеба и кружкой кипятка. Я даже не задумывался над тем, что было бы лучше, если бы я вышел на работу, я был уверен, что лучше замерзнуть в карцере, чем околеть на работе.
Я хотел было повернуть направо, в сторону карцера, но нарядчик крикнул:
– Иди прямо!
Удивленный, я направился к выходу. Справа находилась вахта. Нарядчик открыл дверь и впустил меня внутрь. В помещении были солдаты, начальник лагпункта старший лейтенант Сорокин и его заместитель.
– Почему вы не пошли на работу? – спросил заместитель.
– Я очень слаб и не могу выполнять такую тяжелую работу, как загрузка вагонов.
– У вас первая категория и вы можете выполнять любую работу.
– Нет, у меня третья категория, – настаивал я.
– Откуда вы знаете, что у вас третья категория? – поинтересовался Сорокин.
– Я это слышал от врача в пересыльном лагере.
– Это было давно, сейчас у вас первая категория, – сказал начальник.
– Мне все равно, какая у меня категория. Я слаб и не могу выполнять эту работу.
– Здесь есть еще только лесоповал. Завтра вы пойдете туда.
– Но я и там не смогу работать.
– Ты хочешь сортировать пирожные? Но у нас такой работы нет, – раздраженно сказал начальник.
– Мне все равно, какую работу вы мне дадите, но на тяжелой физической работе я работать не смогу.
– Ты будешь чистить уборные!
– Я согласен.
– И не думай, что ты будешь выносить только замерзшее говно. Будешь убирать и жидкое.
– Согласен.
Хотя я и согласился на это, но прекрасно знал, что для чистки уборных я так же непригоден, как и для погрузки щебня.
– Идите, и пришлите ко мне нарядчика.
Когда Зимин вошел, начальник сказал ему:
– Найдите ему какую-нибудь работу в зоне.
– Как прикажете, гражданин начальник, – коротко ответил Зимин.
Покинув кабинет, Зимин произнес:
– Ты настоящий счастливчик.
Такого я не ожидал. Я был счастлив, что моя первая забастовка закончилась таким успехом.
На следующее утро меня и еще двоих, русского и румына, отправили рубить и пилить дрова для военной кухни. Этой работой мы были заняты два месяца. Иногда нас заставляли и чистить картошку. Повар делал это нелегально, так как заключенным было строго запрещено входить на территорию казармы.
Несколько раз сержант приводил меня в комнату, где стояло оружие и где я, пока охранники спали, мыл пол. На штативе стояли винтовки и автоматы. Я всегда удивлялся легкомыслию солдат, пускавших нас в казарму. В спецлагере готовы на все!
Первая посылка от моей жены
Февраль 1950 года. Лютый мороз. Как-то раз, возвращаясь с работы в казарме, мы остановились у ворот, дожидаясь, пока их откроют. У ворот стояла упряжка, на санях в соломе лежало несколько посылок. Румын с любопытством заглянул туда и заметил, что некоторые ящики лежат адресами вверх. Вдруг он закричал:
– Карл, тебе посылка!
Зная его любовь к шуткам, я не обратил на это внимания.
– Ведь твоя фамилия Штайнер? – повторил он.
Тогда и я взглянул на посылку. С нетерпением ждал я той минуты, когда мне ее вручат. В присутствии нескольких офицеров посылку вскрыли и тщательно обследовали каждый предмет. Копченое сало разрезали на мелкие кусочки, просо рассыпали на газете и осмотрели его, то же сделали с сахаром, а чай отобрали, так как заключенные не имели права его получать. Я был счастлив, когда вернулся в барак с посылкой. Оскар и Ганс ждали меня с нетерпением. Я сразу же отправился на «офицерскую» кухню и сварил котелок каши. Затем принес ее в барак, и мы втроем уселись в круг и с благодарением богу съели кашу. Сытые и довольные, мы завели разговор о моей жене, которая верно ждет меня уже второе десятилетие. Мы радовались, что на несколько дней избавимся от голода.
Рано утром Ганс принес кипяток, который мы подсластили сахаром. Так, хлеб и сало мы запивали сладким чаем. Остаток посылки я сложил в ранец, который сшил из японского одеяла. Ранец положил под подушку и попросил дневального присмотреть за ним. Он согласился. По возвращении я первым делом проверил ранец. Но его не было! Я спросил дневального, не видел ли он, кто взял мой ранец, он сказал, что ничего не видел. Оскар и Ганс были в еще большем отчаянии, чем я. Они советовали мне заявить о краже. Но я знал, что это не имело никакого смысла. Дневальный, однако, побежал на вахту и заявил о краже.
На следующее утро меня пригласили на вахту. Войдя туда, я заметил в углу свой ранец.
– Это ваше? – спросили меня.
– Да.
– Возьмите его и распишитесь.