Часто проезжали и эшелоны с призывниками, которых везли в учебные лагеря в Братск, где обучали ремеслу солдата внутренних войск.
Мы как раз заменяли рельсы, когда на станцию прибыл такой эшелон с новобранцами. Они сначала разглядывали нас с любопытством. Наша одежда и, прежде всего, цифры на ней обратили на себя их внимание. И мы рассматривали будущих солдат. И вдруг в нас полетели хлеб, пачки папирос и другие вещи. Мы не смогли даже все это собрать. В первый момент конвоиры были так ошеломлены, что не знали, что делать. Однако они опомнились очень быстро и стали кричать на призывников, а нам запретили собирать то, что они бросали. Но, несмотря на запрет, призывники продолжали бросать пачки папирос. И лишь когда начальник конвоя приказал увести нас со станции, призывники успокоились. Мы вернулись назад только после того, как поезд покинул станцию.
Спустя три месяца, после завершения учебы в школе МВД в Братске к нам прибыло молодое пополнение. Те же самые люди, которые бросали нам из сочувствия еду, теперь обращались с нами так по-зверски, что мы ужаснулись.
Зимина сняли с нарядчиков и поставили бригадиром. Его бригада работала в цехе по производству щебня на погрузке. Однажды бригаде нужно было пройти несколько метров вперед, чтобы загрузить стоявшую там машину. Но для того, чтобы перейти на новое место, нужно было получить разрешение у начальника конвоя. Объяснив тому ситуацию, Зимин получил разрешение перенести на несколько метров табличку «Запретная зона». Зимин взял табличку и хотел было уже ее переставить, но тут раздались выстрелы, Зимин упал. Солдат, стрелявший в Зимина, оправдывался тем, что начальник конвоя не известил его о своем разрешении переместить табличку. Это убийство было настолько необоснованным, что даже начальник лаготделения Сорокин говорил заключенным о «бессмысленном убийстве». Но заключенные знали истинную причину убийства. Несколько недель назад Зимин выступил свидетелем против одного солдата, который застрелил девочку, проходившую рядом с тем местом, где работали заключенные. Девочка была дочкой секретаря горкома партии, но солдат не знал этого и оправдывался тем, что она хотела вступить в контакт с заключенными. Зимин, наблюдавший за этим происшествием, рассказал на суде, как все произошло. Суд приговорил солдата к двум годам тюрьмы. Коллеги осужденного, также выступавшие на суде в качестве свидетелей, пригрозили Зимину, что наступили его «последние дни». Они свое слово сдержали.
Прошло больше двух месяцев с тех пор, как Капп покинул лагерь 033. Никто не знал, где он сейчас находится. Его сторонники распространяли самые фантастические вымыслы. Некоторые говорили, что он уже на свободе и вскоре появится во главе армии и всех освободит. Этот слух разносили бывшие власовцы, а Чернявский со Шмидтом готовились к предстоящей борьбе. Казалось, все эти люди полностью ослепли, поскольку не замечали даже того, что их собственные товарищи оповещают обо всем своих хозяев в МВД и МГБ. Они забыли об угрожающей им опасности, и многим стало безразлично, чем все это кончится. Все думали о своих двадцати пяти годах, которые им предстояло провести в лагере, и не хотели с этим мириться.
Раньше надежду на освобождение многие возлагали на гитлеровскую армию, теперь ждали спасения от американцев. Недавно прибывших заключенных все эти иллюзии сильно увлекали. С каждым транспортом прибывали немцы или австрийцы, большинство из них за связь с американцами было осуждено на двадцать пять лет. Все приносили весть об освобождении, а некоторые даже называли точную дату: самое позднее на Рождество. Другие считали, что это произойдет ближе к Новому году.
Однажды в лагерь прибыла очередная небольшая партия заключенных, в которой я обнаружил и Каппа. Поначалу я не узнал его, так как он страшно исхудал и носил истрепанную одежду. Весть о его возвращении разнеслась со страшной скоростью. Многие стали приносить ему куски хлеба, а священник из бригады Чернявского дал кусок сала. Капп, к удивлению многих, был очень молчалив.
Вновь прибывших заключенных отвели в баню, где уже собрались люди, желавшие увидеть своего «главнокомандующего». Но тут появился Штифт и приказал всем вернуться в бараки, ибо он сам поговорит с Каппом и узнает последние известия.
Два дня о Каппе ничего не было слышно, а потом просочились первые вести. Говорили, что Капп совершил «инспекцию» четырех лагерей и остался доволен состоянием дел. Своих сторонников он предупредил, чтобы они получше соблюдали конспирацию, а ближайшим соратникам – Штифту, Чернявскому и Шмидту – сообщил, что недалеко от нашего лагеря, по ту сторону реки Чуны, уже действует большой партизанский отряд под командованием какого-то генерала.
Однако от других заключенных я узнал, что Капп за это время побывал не в четырех лагерях, а только в одном, а именно – в 05-м, где работал на лесоповале и где не нашел такого количества легкомысленных людей, хотя и там рассказывал те же сказки. Поскольку в 05-м лаготделении работа была частично приостановлена, часть наиболее физически ослабленных заключенных перевели в лаготделение 033. Но для сторонников Каппа его возвращение в этот лагерь казалось не случайностью, а новым доказательством его силы. Проходя мимо Каппа, я делал вид, что его не знаю.
В то же самое время в лагерь прибыла комиссия из Тайшета для инспекции работы кухни. Вероятно, туда дошло много жалоб на плохое питание и хозяйничанье Коноваленко. Комиссия прибыла ночью и до утра находилась на кухне. Закончив инспекцию, она посоветовала начальнику лаготделения сменить Коноваленко. Несколько дней кружили слухи, что будет назначен новый заведующий кухней, но никто не знал, кто им станет.
Я был очень голоден и поспешил на кухню за ужином. Когда я проходил мимо санчасти, меня окликнул курьер и приказал тут же явиться к Попову. Держа в руке деревянную ложку и жестяную миску, я вошел в приемную. Попов встретил меня словами:
– Брось ты эту миску и ступай на кухню. Тебя назначили заведующим.
Меня это известие не обрадовало, так как я знал, что ни начальник лаготделения, ни Попов не считают меня подходящим для этой работы человеком. Я попробовал отказаться, но Попов повторил:
– Марш на кухню без разговоров. Я буду присутствовать при передаче дел.
По дороге на кухню я встретил нескольких заключенных, уже знавших о моем назначении.
Как заведующий кухней я старался из имевшихся в моем распоряжении продуктов приготовить более-менее приличную еду. Прежде всего, я отказался от лагерной традиции варить только суп и кашу, и позаботился о том, чтобы меню было разнообразным. Несмотря на нехватку маргарина и мяса, мы готовили и отбивные, и гуляш. Лагерники были очень довольны переменами. Я ввел строгий контроль, чтобы помешать воровству. Даже самые закоренелые критики вынуждены были признать, что на кухне воцарился порядок. Я старался, чтобы никто не голодал, и друзья оказывали мне поддержку.
Франц Штифт отказался получать от меня какую бы то ни было помощь, хотя до этого пользовался ею с удовольствием. Он принадлежал к «партии противников» и считал, что это было бы неприлично. В моей помощи не нуждался и Капп, так как он всегда был хорошо обеспечен.
Однажды истопник позвал меня в кочегарку. Там меня ждала «делегация»: двое друзей из Васькиной банды. Они спросили меня, готов ли я обеспечить их «приличествующим» питанием. Я заранее уже обдумал этот вопрос и поэтому тут же заявил, что хочу жить с ними в мире. Пригрозив, что убьют меня, если я не сдержу свое слово, они ушли. В тот же день пришел шестерка, посыльный бандитов, за обещанной подкормкой для своих главарей. Я дал ему «приличествующую» еду. Через несколько дней меня вызвал офицер МВД, которому истопник донес, что я даю уголовникам дополнительную подкормку. Офицер спросил меня, так ли это. Я открыто заявил, что не желаю жертвовать своей жизнью ради лагерной кухни, и напомнил ему, что после убийства бессараба с бандитами ничего не случилось. Офицер стал ругать меня не хуже Васьки. Он отпустил меня с угрозами, но угрозы эти остались лишь на словах, хотя я и не изменил своего отношения к бандитам.
Я вынужден был пойти на компромисс со своей совестью. Выполняя свою работу честно, я не собирался ради нее жертвовать своей жизнью.
Мой предшественник Коноваленко не мог смириться с тем, что и без него кухня работает нормально. Он надеялся, что такое положение продлится недолго и его защитники вскоре поставят его на прежнюю должность. Но Коноваленко был нетерпелив, ему хотелось, чтобы это произошло как можно быстрее. Офицеры, страдавшие без него, каждый день приходили ко мне на кухню и следили, чтобы заключенные получали все, что им положено. Никогда не забывали они проследить и за тем, выдано ли соответствующее количество маргарина и чисты ли котлы. И хотя на кухне все было в порядке, они заявляли, что здесь настоящий «свинарник».
Комаров, начальник КВЧ, совершенно открыто говорил, что Коноваленко нужно вернуть на старое место. Секретарь санчасти как-то пересказал мне разговор Попова с Коноваленко. Попов уговаривал его потерпеть еще два-три дня, а потом он вернется на старое место.
И Попов сдержал слово всего лишь через несколько дней. Однажды утром на кухню пришла целая офицерская комиссия во главе с Комаровым, чтобы проследить за раздачей завтрака. Когда раздача закончилась, комиссия установила, что осталось еще пятнадцать порций каши. Комаров начал бушевать.
– Как могло случиться, что после раздачи осталось такое количество каши?
– Когда готовят для полутора тысяч человек, невозможно все рассчитать с точностью до одной порции.
– Что значит невозможно? Что вы тут за сказки рассказываете? – кричал Комаров.
– Это не сказки. Спросите об этом свою жену. Даже когда готовят для четверых, невозможно все рассчитать.
– Вы нахал! Этот остаток вы приготовили для своих друзей!
Я молчал, так как стало ясно, что всю эту комедию они начали ломать для того, чтобы вернуть Коноваленко на кухню. Через час мне сообщили, что начальник лаготделения приказал освободить меня от должности заведующего кухней за нехозяйское отношение к продуктам питания. Новым заведующим снова стал Коноваленко.