Войдя в барак, я огляделся – не увижу ли кого из знакомых. И тут в углу я заметил майора Шусслера, с которым познакомился в лагере в 1949 году. Когда я с ним поздоровался, он посмотрел на меня, как на привидение.
– Штайнер! – он бросился меня обнимать и заплакал.
Старый, сломленный человек рассказал мне о своем горе, а я предложил ему пойти вместе в канцелярию, где я буду его переводчиком. Начальнику отдела труда и учета я объяснил причину нашего визита.
– Что это вы так печетесь о деле Шусслера? – закричал он грубо. – Позаботьтесь лучше о своем освобождении.
– Мы земляки, и он попросил меня быть переводчиком, так как не знает русского.
– Пошли вон! – закричал начальник.
Мы вышли в коридор и стали размышлять, что делать. Я решил попробовать поговорить с начальником лагеря.
Когда мы вошли в кабинет начальника Пересылки, там оказался тот самый офицер МГБ без знаков различия, который был моим последним следователем.
– Что вы здесь делаете? – спросил он.
Я рассказал ему, что меня сюда доставили перед освобождением и что мой земляк попросил меня быть его переводчиком. Это услышал и начальник Пересылки и приказал своей секретарше принести дело Шусслера. Вскоре она вернулась с бумагами. Начальник прочитал вслух заявление, подписанное Шусслером, в котором говорится, что он не желает возвращаться в Австрию. Я перевел это майору Шусслеру.
– Боже праведный! – испугался он. – Я никогда такого не подписывал.
– Это ваша подпись? – спросил начальник, протянув ему бумагу.
– Да, но я не знал, что здесь написано.
– Это дело уже решенное. Возвращайтесь в барак! – сказал начальник.
Майор Шусслер заплакал. Я вынужден был взять его под руку, и мы с трудом дошли до барака.
– Такой обман, такой обман, – стонал он.
Я провел с ним четыре дня, и все это время он несколько раз заставлял меня пообещать ему, что я обо всем извещу его жену, проживавшую в Вене-VII на Зайденгассе. При прощании Шусслер так громко рыдал, что все собрались вокруг нас. Узнав причину плача, со всех сторон стали выкрикивать:
– Позор!
В последний раз я смотрел на немцев, австрийцев и венгров, прибывших сюда только что, получив свои двадцать пять лет лагерей. Они были уверены, что до Рождества вернутся домой. Я думал о том, что многие из них никогда больше не увидят ни своей родины, ни своей семьи.
В тот день из Озёрлага освободили сорок два человека. Меня взывали в канцелярию, чтобы зачитать полученное из Москвы постановление МГБ:
«Чрезвычайная комиссия МГБ постановила: Карла Штайнера, осужденного по статье 58, пункты 6, 8, 9, 10 и отбывшего два срока общей продолжительностью семнадцать лет тюрем и лагерей, выслать на пожизненное поселение в Красноярский край. Краевому управлению МГБ г. Красноярска предписывается определить место постоянного жительства Карла Штайнера без права выезда его оттуда без разрешения МГБ. В случае, если поименованный без разрешения покинет определенное ему место жительства, он будет осужден на двадцать лет каторги».
Я вынужден был это подписать.
Да, так выглядит советская свобода.
Другого я и не ожидал.
Меня освободили, и я подумал было, что могу отправляться в место своей ссылки. Но вскоре я убедился, что один вид несвободы я поменял на другой.
Меня снова тщательно обыскали, снова посадили в «черный воронок» и таким образом доставили на тайшетский вокзал. Там я дождался регулярного поезда Хабаровск-Москва. Снова переполненный «столыпинский» вагон. В этом вагоне ехали болевшие цингой заключенные огромного колымского лагеря. Больные поздоровались с нами.
– Добрый день, братцы! Куда едете?
– В Красноярск, – ответили мы.
От больных мы узнали, что их везут в лагерь в Караганду. Большинство потеряло все зубы. Молодые люди походили на стариков. В вагоне стоял страшный смрад, у многих были открытые раны величиной с ладонь.
Как вам нравится свобода?
Я был счастлив, когда мы на следующий день прибыли в Красноярск. На вокзале уже стоял тюремный автомобиль, в который и посадили нас, восемнадцать ссыльнопоселенцев. Машина остановилась посреди двора большой красноярской тюрьмы. Тяжелые ворота закрылись, и мы вышли. Я уселся на ранец. Большие пятиэтажные здания, сотни зарешеченных окон!
– Как вам нравится свобода? – спросил меня сосед.
– Терпение, мой дорогой, – ответил я. – На свободу так легко не выходят.
Из соседнего здания вышла группа солдат. Нас вызывали по очереди. Я назвал свою фамилию.
– Статья и срок наказания? – спросил солдат.
– Свое наказание я отбыл, – ответил я.
– Это неважно! Для меня вы заключенный.
Обыскали мой ранец, затем и меня самого. Все это длилось больше часа. Длилось бы и дольше, если бы не начавшийся дождь, заставивший солдат поторопиться. Нас разместили вместе с вещами на первом этаже одного из зданий, в камере номер девять. Это был большой зал с несколькими сводами. На двухъярусных нарах могло разместиться несколько сот человек. Постоянные галдеж и хождения создавали впечатление, будто ты оказался на восточном базаре. Почти никто не заметил, что мы вошли. Каждый подыскал себе место. Я забрался вместе с литовцем и белорусом на вторые от входа нары. Наши соседи, почти все прибывшие из Тайшета, рассказали, что они уже неделю ждут отправки на поселение. Некоторые ждали и несколько недель. Говорили, что большинство отправят по таежным хозяйствам, а это означало, что мы снова будем работать в тайге. Обратив внимание, что за хлебом никто не следит, я спросил одного «старичка» о воровстве.
– Пайку здесь никто не тронет, но за вещами нужно присматривать.
Завтрак раздавали у двери. Каждый подходил по очереди. Молодые девушки, носившие на рукаве желтую повязку с надписью «заключенный», разливали щи. Девушки знали, что в этой камере находятся освобожденные, и поэтому бросали в наш адрес различные реплики, типа «женихи», на что освобожденные отвечали им тем же.
Через два дня меня привели в тюремную канцелярию. Служащий заполнил опросный лист, задавая все те же вопросы: имя, фамилия, статья, срок, профессия. Служащий еще раз прочитал мне постановление МГБ о моей высылке, я снова это подписал. На вопрос, куда меня отправят, последовал привычный ответ:
– Придет время, узнаете.
Наступил день, когда в числе пятидесяти фамилий зачитали и мою. На одном из дворов красноярской тюрьмы нас уже ждало пятнадцать женщин, двое из них с детьми. Рядом с часовыми стоял и «покупатель». Нас по одному подводили к «покупателю», он каждого осматривал, некоторых о чем-то спрашивал. Большинство он взял, от восьмерых отказался. Их снова отвели в камеру. Вынуждена была вернуться и одна женщина с ребенком, так как ребенок постоянно плакал, а «покупателя» это нервировало. «Покупатель» был представителем строительного предприятия, возводившего близ райцентра Енисейск большой дом инвалидов для военнослужащих.
Он выбирал рабочую силу по принципу средневековых рынков рабов. Отобрав людей по своему желанию, «покупатель» отправился в тюремную канцелярию оформлять прием «товара».
Мой приятель женится
Ожидая возвращения «покупателя», мы знакомились с женщинами. Молодой литовец, бывший постоянно со мной, сообщил:
– Я нашел себе жену.
– Какую? – спросил я.
– Вон ту, вторую из третьего ряда.
– У тебя хороший вкус, – похвалил я.
«Покупатель» вернулся в сопровождении двух солдат. Ворота открылись, и во двор въехали две машины. Прошел еще час прежде, чем мы устроились в грузовиках. За это время литовец успел переговорить со своей избранницей.
– Знаешь ли ты, что будешь моей женой? – спросил он.
Девушка удивленно взглянула на него.
– Да, я говорю серьезно. Ты мне нравишься. Скажи мне, как тебя зовут?
– Феня, – ответила девушка.
И по тому, как она восприняла его предложение и как произнесла свое имя, я понял, что Феня согласна. Она стояла вместе с какой-то женщиной. Заключив союз с литовцем, она крикнула ей:
– Катя, я нашла мужа.
Та подала литовцу руку.
– Катя, а это друг моего мужа, – сказала Феня, показав на меня.
Она вела себя так, словно и между нами уже все было договорено. Она сразу начала говорить мне «Карл» и «ты».
Мы разделились на две группы и вместе с вещами поднялись на грузовики. Миновав Красноярск, мы свернули на север и поехали по старому почтовому тракту, который, разумеется, не был приспособлен для автомобильного движения. Поэтому поездка оказалась для нас настоящим мучением. Дул ветер, и нам было холодно, несмотря на то, что мы прижимались друг к другу. Не чувствовали холода только литовец и Феня.
Когда машина проезжала через деревню, мы стучали по крыше кабины и просили солдата остановиться у чайной.
Просторное помещение чайной было наполовину пустым. У кого были деньги, тот заказывал чай. Кое-кто пил водку, несмотря на запрет конвоира. Посетители чайной спрашивали, откуда мы будем и куда едем. Они тоже были ссыльными, жившими здесь уже несколько лет. Они принесли водку и стали нас угощать. Погревшись два часа, мы продолжили путь. Поздно вечером машины снова остановились у чайной. Наш конвоир передал оперуполномоченному МВД в деревне сосланных сюда четырех женщин.
Теперь в машине стало немного просторнее и удобнее. Мы снова попили чай и продолжили путь сквозь мрак и тайгу. Поселения на нашем пути встречались редко. Увидев вдали огонек, мы обрадовались, надеясь, что деревня совсем недалеко и мы сможем отдохнуть. Но свет словно двигался, все удаляясь от нас. Эта игра продолжалась несколько часов, пока мы не оказались в населенном пункте.
На следующий день мы достигли цели, называвшейся очень просто – Новостройка. У этого населенного пункта еще не было названия. Новостройка находилась в трехстах километрах от Красноярска, а мы добирались до нее двадцать четыре часа.