Однажды мы долго ждали на берегу моторную лодку. Поскольку уже было десять часов вечера, мы договорились с хранителем маяка, единственным жителем острова, чтобы он нас перевез на своей лодке. В лодке могло поместиться только десять человек. Я оказался в четвертой группе. Лодка тронулась, но в двадцати метрах от берега мы заметили, что она пропускает воду. Некоторые женщины стали кричать и прыгать с одного места на другое. В этой толкучке мои штанину прихватило открытым мотором и сильно поранило левую ногу. К счастью, мотор тут же заглушили, иначе остался бы я без ноги. Мы вернулись на остров. Ногу мне перевязали рубашкой. В полночь прибыла моторная лодка и перевезла нас на другой берег.
Десять дней я пролежал в постели, администрация предприятия платила мне лишь пятьдесят процентов от зарплаты, хотя в таких случаях следует платить все сто процентов. Но они не считали это несчастным случаем на работе.
Через два месяца нас снова отправили в колхоз на сбор урожая, но на этот раз в саму деревню. Теперь у меня появилась возможность познакомиться с жизнью сибирской деревни и с колхозом «Путь в социализм».
Правление колхоза разместилось в двухэтажном деревянном доме. Через грязный двор мы прошли в зал, где стояло несколько рядов деревянных скамей. На стенах висели плакаты с надписями:
«Своевременно закончить жатву!»
«Ни одно зерно не должно остаться в поле!»
«Мобилизуйте всю силу, чтобы обеспечить скотину кормами на зиму!»
Начальник нашей лесопильни договаривался в кабинете председателя колхоза о нашем размещении и фронте работ. Нас разбили на бригады по десять-пятнадцать человек и расселили по домам колхозников. Моя бригада разместилась в доме, состоявшем из двух комнат и кухни. Хозяйка встретила нас нелюбезно и указала рукой в сторону маленькой комнаты, где мы все должны были спать. Ночью пришел хозяин и прошел мимо нас так, словно мы для него не существовали.
На следующее утро нужно было выходить на работу в поле. Перед сном мы с Дрекслером отправились посмотреть, как устроились остальные. Большинство крестьянских изб построено из тесаных бревен. Почти все деревянные крыши были либо дырявыми, либо ветхими, на многих рос мох. Перед домами были огороды, на которых росли картофель, капуста, лук и другие овощи. В избах стояли кровати, большие сундуки и лишь редко где шкафы.
Когда стемнело, мы вернулись в выделенную нам избу. Хозяин с хозяйкой ели деревянными ложками из большой деревянной миски картофельное пюре с солеными огурцами. Чуть позже с поля вернулись две дочери. Не умываясь, они сели за стол. Мать положила еще картошки в деревянную миску. Пока девушки ужинали, мы пытались поговорить с ними о работе в колхозе. Но нам удалось узнать лишь то, что они заняты на просушке пшеницы.
Девушки вышли в соседнюю комнату, сняли грязные сапоги и прямо в одежде легли на кровать. Я подумал, что им просто стыдно было раздеваться при нас, и они сделают это под одеялом.
Мы легли на голый пол и накрылись телогрейками и другой одеждой. Я взял с собой на всякий случай одеяло, миску и ложку. Меня за это ругали, все были уверены, что обо всем позаботится колхоз. Но оптимисты в конце признались, что я был прав.
Встали мы рано утром и отправились на поиски молока и хлеба. Молоко можно было купить – литр за четыре рубля, но хлеба не было. Хлеб ели только те, кто захватил его с собой из Маклакова. Я видел, как мать подошла к кровати, чтобы разбудить обеих дочерей. Они только обули сапоги.
В двух километрах от деревни начиналось необозримое пшеничное поле. Пшеница была высокой, выше головы, тяжелые колосья склонялись к земле. Те, кто разбирался в сельскохозяйственных работах, начали косить, остальные вязали снопы. Я собирал снопы в одно место. Мы работали до двенадцати часов, затем обедали. В первый день мы получили лишь килограмм черного хлеба и литр овощного супа. Председатель колхоза извинился за скудный обед и пообедал обильный ужин. Обильный ужин состоял из щей, картошки и ложки творога из свернувшегося молока. В следующие четыре дня мы получали конину. Нам ничего другого не оставалось, как за свои деньги покупать продукты, чтобы до конца выдержать тяжелые полевые работы. Не лучше нас питались и колхозники, но работали они немного меньше. Мы начинали в шесть утра, а они только в девять.
Мы были поражены отношением колхозников к работе. Когда в воскресенье они появились на работе лишь в час дня, мы стали их совестить:
– Вам не стыдно, что мы, ваши гости, работаем с шести утра, а вы только сейчас заявились?
Молодая колхозница спокойно ответила:
– Вы за свою работу получаете пятьдесят процентов зарплаты, кроме того, вас здесь и кормят. А мы уже второй год не получаем ни грамма зерна. В прошлом году мы получали по трудодню четыреста граммов кукурузы и четыре килограмма картошки. За что нам работать? Часть рабочего времени мы должны проводить на своем личном участке, это наш главный доход.
Мы ей не поверили. Вечером мы спросили у подошедшего бригадира, сколько колхозникам платят за трудодень. Бригадир махнул.
– Почти ничего!
– Почему?
– Половина урожая осталась на поле, его покрыл снег.
– Как это?
– А у нас не хватает рук. Молодежь сбежала из деревни и работает в тайге и на лесопильнях. Те, которые уходят в армию, в деревню больше не возвращаются. Видите, кто работает? В основном, женщины, старики и дети.
В деревне молодые люди встречались редко. Обычно такие парни и девушки производили впечатление полунормальных людей. Такими были и девушки из избы, в которой мы жили.
За шестнадцать дней мы завершили всю работу. Председатель колхоза был очень доволен нами и вручил нашему начальнику расписку, что мы выполнили норму на сто двадцать пять процентов. Расписка была своеобразным пропуском на моторную лодку, принадлежавшую колхозу. Без такой расписки на другой берег перебраться никто не мог.
Счастливые, что мы наконец покидаем деревню, мы шли к Енисею с песнями. Переправившись на лодке на другой берег, мы вернулись после более чем двухнедельного перерыва в свои дома.
Как умер Георг Билецки
Для нового удостоверения личности мне нужны были две новые фотокарточки. В Маклакове фотографа не было, и знакомый посоветовал мне сходить к любителю, который фотографирует за деньги.
Я постучал в двери дома рядом с новой школой. Открыла молодая женщина, которой я сказал, что мне нужно. Она попросила меня немного подождать, поскольку ее муж должен вот-вот прийти.
Вскоре жена вышла и вернулась вместе с мужем.
– Ах, добрый день! Как поживаете? С каких пор вы здесь? – приветствовал он меня.
Такой прием меня удивил, так как я не знал этого человека.
– Неужели вы меня забыли?
– Я действительно не могу вспомнить, где мы встречались, – ответил я.
– Я работал с вами в одной бригаде в VI лаготделении Норильска.
– Вы Карпов?
– Конечно! Как это вы меня забыли? Едва я вас увидел, так сразу и подумал, что вам кто-то дал мой адрес, и вы пришли навестить меня.
Я сказал ему о причине своего визита.
– Конечно, я сейчас же это сделаю, – произнес он.
Его жена принесла чай, за которым мы стали вспоминать Норильск и общих знакомых.
– Вы знали Георга Билецкого? – спросил я Карпова.
– Билецкого? – он удивленно посмотрел на меня. – Еще как знал я этого врача в очках. А кто его не знал?
– Когда вы видели его последний раз?
– Как, разве вы не знаете?
– Нет, что с ним случилось? – встревожился я.
– Нечто ужасное. Я не знаю, как вам об этом рассказать.
– Говорите же!
Карпов рассказал мне следующее.
Георг Билецки несколько лет работал врачом в лагпункте «РОР» (рудник открытых работ). Это был никелевый рудник. Георг у заключенных был самым любимым врачом. Сотням он спас жизнь, а еще большему количеству просто помог. Но, несмотря на это, были и недовольные. Бандиты постоянно сталкивались с ним из-за того, что он не желал признавать их больными. Однажды к нему в ординаторскую вошел бандит и потребовал признать его больным. Билецки отказался. Бандит стал угрожать, что он его убьет, но Георг, привыкший к подобным угрозам, не обращал на них внимания. Бандит вышел и быстро вернулся. Георг сидел за своим столом и что-то писал в рабочий дневник, поэтому и не заметил, когда тот вошел. Бандит топором несколько раз ударил его по темени. Прибежавшие на шум ничем уже помочь ему не могли.
Весть о смерти любимого врача быстро распространилась по лагерю, и группа заключенных ворвалась в барак, где скрывался бандит, и избила его. Охранники прибежали довольно быстро и спасли убийцу от верной смерти.
Бандит предстал перед лагерным судом и получил двадцать пять лет. Но, поскольку от первого срока ему оставалось еще двадцать три года, он, по сути, отделался лишь двумя годами.
Этот рассказ о трагической смерти моего друга настолько потряс меня, что я ушел, не сфотографировавшись.
Борьба за власть после смерти Сталина
Никто из нас не сомневался, что после смерти Сталина в Советском Союзе произойдут большие перемены. И одно было точно: война против собственного народа должна прекратиться. Трудно было предсказать, кто мог бы возглавить эту великую страну, поскольку Сталин за время своего правления уничтожил всех наиболее талантливых и способных руководителей. Он окружил себя средними людьми. Когда наступили октябрьские праздники 1953 года и произошла ожидаемая амнистия, миллионная армия заключенных и их семьи были разочарованы. Знающие люди говорили, что, вопреки заявлениям о «коллективном руководстве», в партии происходит тяжелая борьба за власть и поэтому не происходит никаких значимых изменений в политике.
Когда я после реабилитации вернулся в Москву, у меня была возможность целых четыре месяца наблюдать, как развивалась борьба за власть в первой фазе.
Изменения, последовавшие в руководстве партии сразу после смерти Сталина, потребовали от каждого отрезать свою часть властного пирога. Маленков – министр-председатель, Хрущев – генеральный секретарь, Молотов – министр иностранных дел, Жуков – министр обороны, Берия – министр внутренних дел. Казалось бы, все в порядке и «единство партии» закреплено. Но возник вопрос: а что дальше? Группа Молотов-Каганович-Маленков-Берия считала, что все должно остаться по-прежнему. Но Хрущев, Жуков, Шепилов, Булганин и Микоян поняли, что недостаточно только обеспечить власть, необходимо что-то сделать и для народа. Они, прежде всего, хотели сделать Советский Союз правовым государством. Они требовали пересмотра бесчисленного количества судебных приговоров, совершенных по приказу Сталина и после острой борьбы в Политбюро добились решения о ревизии приговоров. МГБ и МВД пришлось отказаться от сталинских методов арестов и вынесения судебных приговоров.