“Мертвец” вскочил с места, опустив голову, начал рисовать ногой круги по земле, будто попался на деле, окутанным большим грехом.
Дед почувствовал, что спугнул детишек, попытался заговорить мягким, хриплым, но взволнованным голосом.
–Дети мои, война – это не игра, будь проклята эта война. Впредь не играйте в такие игры, хорошо? Видите, вон тот памятник?
Взгляд товарищей устремился на памятник солдату, который, несмотря на то, что пал от пули, но не бросал оружия.
–Вон, прочитайте по одному, сотни имен и фамилий написаны на каменной плите. Они были нашими односельчанами. Для кого-то отец, для кого-то дед, а для кого-то как вы – избалованные сыновья. Появился Гитлер, будь он проклят, началась война, для всех мир был разрушен. Мне тогда было девятнадцать…
Неожиданно “заговорил” ДШК. Уткир невольно нагнул голову, хотя мог обороняться от пуль, срывающих ветки прямо напротив него.
“Да, дед, война это не игра. Вот теперь вижу своими глазами”. Теперь он собрался с мыслями, начал смотреть на происходящее реально.
“Не ты будешь стрелять, они выстрелят, не ты убьёшь, они убьют”. Слова деда фронтовика еще раз прозвучали в его ушах.
“Буду стрелять, дед, буду стрелять! Не могу ждать, пока они меня убьют, вот увидите!”. Погружаясь в эти мысли примкнулся к товарищам по оружию, и стоя плечом к плечу, вместе с ними ворвался в бой.
Когда стихли звуки пуль и все, что находилось вокруг, погрузилось в абстрактную тишину, а солнце уже давным-давно вошло в свою опочивальню для “сна”. От продолжавшейся целый день стрельбы все сильно устали, промокли и замерзли. Такая изнуренность особенно ярко проявлялась среди молодых солдат.
Когда Уткир понял, что никому до него нет дела, он очистил снег под густой елью, расстелил спальный мешок над камнями и еле вытащил ноги из обуви, которую вот уже два дня он не снимал. Вода, которая просочилась через ботинки в результате его хождения по снегу вплоть до колен, впиталась в кожу, от чего ноги и разбухли. Выжал воду из носков, разложил их в спальном мешке, и, вытянувшись, лег в него. Под бок положил ручной пулемет РПК, накрыл его и от сильной усталости намертво уснул до рассвета.
Проснулся от пинка ног и услышанных “сладких” слов.
–Вставай, шешингди (твою мать)…
–Приготовиться к движению!,– отдал приказ командир взвода, после которого, полностью проснувшись, Уткир несколько опешил. Вынул оружие, надел носки, которые не успели высохнуть несмотря на то, что он положил их под себя. Сколько бы ни старался, не смог надеть затвердевшую, как полено, обувь. Все его действия, направленные на то, чтобы как-то размягчить ее, пошли насмарку. Сначала хорошенько потоптал, несколько раз ударил рукояткой пулемета. Толку не было, ноги никак не хотели вмещаться туда.
Его сподвижники давно уже отправились в путь. Передовые солдаты, идущие по одинокой дороге, уже успели дойти и укрыться за холмом внизу. Уткир получил первый горький урок в афгане. “При морозе нельзя ложиться спать разувшись!” Приблизительно в десяти-пятнадцати шагах ниже он увидел остатки костра, оставленного его соратниками и попер туда.
Когда начали обгорать брошенные в огонь шнурки обуви и появился запах резины, он насильно всунул туда ноги. Поднял вещи, оружие и побежал за своими соратниками.
После полудня остановились напротив кишлака, обозначенного красным карандашом на карте капитана Долгова, и принялись изучать окрестность.
Поступила информация о том, что “в кишлаке собрались боевики”, однако она была получена от недостоверных источников. Возможно, по этой причине, Долгов внимательно изучал окрестность, даже считал из скольких домов идет дым. Справа на тропинке показались сарандои. Они двигались именно в то место, где расположилась рота Долгова. Это было одно из отделений афганской армии, состоявшей приблизительно из сотни человек и вооруженной, в основном, автоматами АКМ. Их вел туран (капитан), у которого на зеленых погонах, что на его плечах, сверкали звездочки. Своих подчинённых он оставил неподалеку, затем подошел к Долгову с находящимся рядом с ним хорд забитом (сержантом).
–Салом алейкум. Сехате шумо четоур аст7?, – сказал он, будто спрашивал о состоянии здоровья Долгова.
–Что он говорит? Кто-нибудь понимает?
Туран заметил, что его собеседник ничего не понял, и кивнул своему сержанту. Тот начал говорить на узбекском языке.
–В этом кишлаке расположились боевики. Если вы поможете, то ночью будем атаковать. Вы атакуете слева, а мы справа, зажмем их в тиски и истребим.
Действуя «на авось» сержант рассчитывал, что, возможно, не поняв язык дари “шурави” кто-нибудь из бойцов поймёт узбекский язык. Он уставился в лицо капитана Долгова и остановился, увидя, что тот, вытаращив глаза, сжимал губы, кривил их то вправо, то влево, таким образом выражая свое недопонимание.
Создавшееся замешательство устранил Уткир, который, стоя неподалёку от них, прислушивался к разговору. Он перевел слова сержанта Долгову. Долгов обрадовался, что нашелся переводчик, однако эту радость, спустя мгновение, сменила тревога, о чем свидетельствовал изменившийся цвет его лица.
–Молодец, Зоидов! Переведи. Мы согласны. Ровно в час ночи наступаем. Но чтобы без никаких подлостей. После того, как выпроводили гостей, Долгов начал ворчать и материться:
–Твою мать, они тоже из них! Офицеры и сержанты, ко мне!
Долгову ранее приходилось работать с сарандоями. Тогда они также не смогли оправдать доверие. В нынешней ситуации тоже нельзя было предпринимать какие-либо действия, полагаясь на них. Однако, что делать? Сказанное слово как выпущенная из тетивы стрела. Теперь, впредь, в сложившееся ситуации, нужно действовать осторожно.
В обговоренное время, с обозначенного места было начато наступление на кишлак. Ночь во тьме, кто в кого стреляет,– невозможно установить. Враг оказывал яростное сопротивление. По заранее добытой информации постепенно становилось очевидным, что их численность была несколько мала. Сарандои, которые должны были наступать справа, запаздывали. Это начало вызывать подозрение у Долгова, и он насторожился.
–Отступаем!
Из-за его решения кто-то остался недовольным. Однако приказ не обсуждается, а выполняется!
Организовывая стрельбу короткими очередями, вернулись назад. Как только расположились на позиции, занятой еще днем, стали заметны какие-то силуэты, двигающиеся со стороны ущелья в сторону кишлака. Рассмотрев их в бинокль ночного видения Долгов выяснил, что те являются основными силами врага и с облегчением вздохнул.
Возможно, своим приказом, он исправил допущенную рискованную ошибку, тем самым сберег жизни своих солдат. Если бы они не отступили, то оказались бы в окружении врага. Возможно, могли прорваться, но это потребовало бы многих потерь.
–Приготовиться к бою!
“Хотели загнать в ловушку? Нет-нет… не на того нарвались”.
По рации известили артиллеристов и только после того, как на врага друг за другом насыпались снаряды, Долгов отдал приказ открывать огонь.
Отступила жаждущая крови ночь, наступила обнадеживающая заря. Увидев, как в сторону основательно разрушенного кишлака направляются “запоздавшие” сарандои, Долгов отдал приказ:
–Приготовиться, уходим!
На завтрашний день газеты напечатали статью о происходящем: “В окрестностях Джелалабада расчищен кишлак от боевиков и освобожден Вооруженными Силами Афганского правительства…”
Командир, выбравшийся из “духов”
После возвращения в часть, в один из свободных дней, сержанты взводов рот Сухроб, Музаффар, а также Ахмедов Искандар из Шахрисабзса, внешность которого похожа афганца, и по этой причине его называли “Ахмедшахом”, взялись за Уткира.
Участвуя в первой операции Уткир оказался у всех на виду. В это время большую половину части составляли узбеки и чеченцы, что создавало почву для обострения межнациональных отношений.
“Ахмедшах” был высокого роста, выглядел статным, а его борода, не видавшая несколько дней бритву, выдавала его нижнюю челюсть еще более широкой. Он самоуверенно начал говорить:
–Уткир, знаешь, что все сержанты взводов в роте из наших, только в твоем взводе из чьих? Думаю, ты сам прекрасно знаешь.
–Наверное, ты помнишь тот момент, когда на высоте, в горах, тебя разбудили пинком и матершиной?,-продолжил Сухроб.
В дополнение, они приводили какие-то доводы, а в это время Уткир предался мечтаниям, которые его куда-то уносили… “Вот тебе и на! Откуда они узнали или увидели, что кто-то пнул меня ногой? Ведь в окрестности никого же не было? Ладно, хорошо, возможно от кого-то услышали. Однако, чего они от меня хотят?”.
–Одним словом, его нужно устранить, – тревожно сказал Музаффар, оглядываясь по сторонам. До сих пор не понимавший их цели Уткир поочередно смотрел на их лица. “Они что, хотят меня проверить, или пытаются посмеиваться надо мной? Как понимать сказанное “устранить”? Мне что, нужно прикончить сержанта, от которого я получил пинок ?!” Уткир никак не мог освободиться от круживших его голову зародившихся сомнений и подозрений, хриплым, показавшимся даже ему самому чужим голосом, спросил:
–Что вы хотите? Чтобы я его прикончил? Мне нужно его пристрелить?!
Лица сержантов, наблюдавших за серьезным видом Уткира, засияли, услышав его ответ.
–Да нет, о чем ты говоришь? Зачем тебе его убивать? Тебе что, город
бесконтрольный что ли!?
–Просто мы хотим, чтобы его место было занято тобою.
Освободившись от дурных мыслей Уткир легко вздохнул: “Ну наконец-то, понятно!”.
–Эй вы, хватит шутить! Кто я такой чтобы занимать его место? Я же “дух”, который прибыл в Афганистан всего-то три месяца назад.
–Ты не думай о том, что дальше будет. Остальное мы сами организуем. Тебе просто остается выиграть поединок с ним один на один.
–Ну а если я не захочу!? – неуверенно продолжил Уткир с недоверием, – а что, если… я потерплю поражение?
– Не потерпишь, не имеешь права!