–Что все это значит Мурод! Что с тобой? Отвечай, товарищ мой! Скажи что ты жив!
Теперь Тура заплакал. Заплакал и в его глазах весь мир начал кружиться и всё пошло кувырком. Спустя некоторое время окрестность покрылась тьмой. Он потерял сознание.
Потерять сознание- это хорошо или плохо? Мне кажется, положительным в таком событии является то, что у души, зависшей на невидимом волоске, еще есть время, чтобы вернуться к ее Владельцу. Впадая в бессознательное состояние человеку воздаётся благодеяние Всевышним , чтобы уберечь его от боли, страха, возможно и смерти.
Открыв глаза, спустя двое суток, Тура увидел себя в медроте. Будто плачущий ребенок, пару раз хныкнул.
“Такой страшный сон?” Ему захотелось, что события, протекающие в его сознании, один за другим, как кинолента, на самом деле оказались сном. Однако, подсознательное чутье утверждало, что все это произошло наяву, заставляло его мириться с писанием его судьбы.
Теперь он не плакал, пытаясь отвлечь себя, старался думать о чем-то другом, но понимал, что благо, которое было дано только Адаму, иногда становится для человека тяжелой ношей.
Увидев торопливо идущего в его сторону призрака в белом обличии, похожем либо на ангела смерти либо на ангела бессмертия, ещё не осознавая, что именно он является целителем, снова лишился сознания…
Мурод же, увидев подорвавшегося на мине Туру, невольно пятился назад. К сожалению, проделанные им шаги назад, оказались для него последними. Они оба успели войти на заминированную территорию. Площадь была заминирована нашими несколько лет назад, куда были заколочены таблички из досок с надписью “мина”, на русском и на афганском языках. В то же самое время, ни одной из этих отметок видно не было, которое давало полное основание подозревать, что это является уловкой, искусно организованной врагом. К тому же, это площадка считалась непостоянно контролируемой территорией.
Последний шаг Мурода нажал прямо в лоб «камикадзе, поджидающего свою добычу». Туловище, подброшенное вверх, падая на землю, своей тяжестью заставило проснуться напарника мины «камикадзе». Тот довел до конца работу, начатую своим напарником, и в тот же миг поставил точку в жизни девятнадцатилетнего Мурода.
Пожалуй, Всевышний праведный просил своего раба божьего: “Вернись ко мне” А тот, то есть Мурод, с нетерпением, не оставляя в покое Туру, будто уговорил его прийти в это место. Короче говоря, за ним, «поторапливая его», пришел ангел смерти.
Подоспевшие бойцы не смогли сразу подойти к пострадавшим, чтобы вытащить их и оказать помощь. В течение часа саперы расчищали заминированную окрестность, поэтому ранее войти туда не представлялось возможным.
Спустя неделю, Уткир, вернувшись из операции в часть, услышал о Туре прискорбную весть и побежал в сторону медроты.
Тура старался показаться Уткиру, как прежде, веселым, однако ввалившиеся его глаза выражали обратное и будто говорили недосказанном: “Посмотри, дружище, во что меня превратили…”.
Разок поднял простыню, покрывавшую его ноги, показал размождённую левую ногу ниже колена. Уткир еле сдерживал слезы, но почувствовав зловонный запах, заплакал навзрыд. Он не мог найти ни единого утешающего слова… Тура смотрел прямо на него, и, не останавливаясь, шептал губами: “На все воля божья, на все воля божья”.
–Послезавтра меня собираются отправлять в Ленинград,– прозвучали слова Туры будто перед расставанием, смысл которых, вероятно, заключался в том, встретимся мы когда-нибудь или нет.
Офицеры медроты попросили помощи у родных Туры и при содействии Уткира, нашедшим возможность проводить своих односельчан, погрузили в самолет еще нескольких тяжело раненных бойцов. Сначала погрузили летчика вертолета, офицера приблизительно тридцати лет, у которого обе ноги были ампутированы до бедра. Он бредил не приходя в сознание, и, почувствовав, что его сдвинули с места, мучительно простонал.
–Успокойся Вася, успокойся… все будет хорошо,– тщетно пытался успокоить его врач среднего возраста, с “затвердевшими глазами”, много повидавшего таких же раненых.
Затем к самолету понесли Туру. Распрощались молча. Глаза, до этого даже не моргавшие, после закрытия люка самолета не смогли удержать слезы досады. Тура рыдал, и возле него не оказалось ни одного человека без повреждений, который бы утешил его словами: “Все хватит, солдат, успокойся…”.
Сват “шурави”.
На следующий день, после отъезда Туры, Уткира пригласили в спецподразделение, в так называемый “особый отдел” и ему выдали афганскую национальную одежду. По внешности он и Файзулла из Бухары были похожи на афганцев, поэтому их отправили в город Джелалабад на патрулирование. Перед ними была поставлена основная задача – наблюдать за колоннами, иногда проезжающими по городским улицам и обеспечивать их безопасность. Несмотря на это, они были вынуждены выполнять не предусмотренные и другие работы. Их трудно было отличить от афганцев если «не поймать» за незнание языка. Они постоянно бродили по городу, отрастили бороды, и их длинные платья, сшитые из тонкого материала, еле скрывали от посторонних глаз имевшееся оружие, что было спрятано под мышками. Лавку общительного купца-узбека они превратили в “центр” для постоянной связи. Назвавший себя Ахмадом этот человек был уроженцем Мозори Шариф, а на самом деле являлся потомком бухарских беженцев. Уткир не стал скрывать, что он относится к “шурави”. Купец Ахмад иногда расспрашивал об Отечестве, и несмотря на то, что сам родился в Афганистане, с волнением слушал про Бухару и Самарканд.
Купец Ахмад привыкшего к “воле” Уткира однажды повез в Мозори Шариф на свадьбу. Уткир ехал на переднем сиденье фешенебельной, черной машине “Прадо” . Из более чем ста постов, расположенных по дороге из Джелалабада до Мозори Шарифа ни один солдат шурави не задал вопроса: “Кто ты такой?”. Когда автомашина медленно приближалась к посту, купец, определяя насколько “величественным” выглядит часовой, высовывал из окон руки, протягивал ему одну или несколько штук так называемых “чарс8”ов- отраву-убийцу, и продолжали ехать дальше.
Когда навстречу шла колонна шурави, они останавливались часами. Дорога проходила через перевал Саланг, где с одной стороны было высокогорье, а с другой – глубокий овраг. По ухабистой дороге ехали “барбухайки”, их невозможно было обогнать, поэтому приходилось передвигаться медленно. Таким образом, расстояние до места пребывания преодолели в течение ночи. В конце концов добрались до места свадьбы, т.е. в дом купца Ахмада.
Потомки беженцев-изгнанников доныне не забыли проведение свадеб по-узбекски. Напротив, они так убежденно выполняли отдельные, давно забытые традиции Узбекистана, будто, если их не исполнять, то не простили бы себя, считая предателями своей нации.
На обед сначала подали плов, затем машкичири9. Блюда – исключительно на узбекский лад. Традиции тоже на узбекский лад, правда численность приходивших гостей на свадьбу была чрезмерно мала, что совершенно не походило на свадьбы, проводимые в Узбекистане. Женщины и дети размещались во внутреннем дворе. Все гости, вмещенные в гостиную, составляли всего десять-двенадцать человек, из которых большинство были стариками. В стране, где около десяти лет бушевало пламя войны, мечтать о чем-то более, было невозможно.
Однако жизнь должна продолжаться, парням нужно жениться, а девушкам выходить замуж. Нужно восполнять места исчезающих потомков. В противном случае нацию ждет деградация!
Поэтому мероприятия по случаю бракосочетания проводились скромненько, а свадеб по случаю обрезания практически не было. Молодых, решивших создать семью, просто венчали при свидетелях. От того что молодых парней было мало, иногда тринадцати-четырнадцатилетних девочек были вынуждены венчать с лицами, кому было за пятьдесят.
Несмотря на то, что торговец, поставивший на поток продажу товаров, привезенных из Пакистана и Индии был богатым, его апартаменты практически не отличались от соседских. Его дом-мазанка, построенная на одну пядь выше, чем у его соседей, имела крышу, отштукатуренную жидкой глиной. Современные покрытия для крыш в традиционном размахе здесь еще не приобрели. Даже если бы захотели этого, никому и в голову не пришло строить красивый дом, когда вокруг такая неустойчивая ситуация.
Невестку в чадре привели к отцу-купцу Ахмаду, которая была первой из шестерых дочерей. Невестка нагнулась к ногам отца для благословения. Он легонько обнял её, и глаза его увлажнились. Уткир, наблюдавший за мероприятием “Плач отца”, сладко вздохнул, и в то же время почувствовал на себе чей-то взгляд. Тайком осмотрелся вокруг и увидел, что за ним из-под чадры наблюдает предполагаемая хозяйка этого дома. Увидел и отвел глаза. Разом покраснел, будто мальчик, попавший на постыдном деле.
На обратной дороге в Джелалабад, нарушив долгое молчание, воцарившееся между ними, купец начал говорить.
–Не устал, а земляк? Вот увидел нашу свадьбу, наши аппартаменты, условия проживания. Слава Аллаху, недостатка не имеем. Жить можно, если, конечно, не брать в расчет эту неспокойную ситуацию. Да и то пройдет, даст Аллах.
Купец на некоторое время задумался и произнес: “Судьба нас развела с Родиной. Здесь можно жить и разбогатеть. Однако есть те, которые тычком указывают на нас, обзывая “пришельцами”. Если посчитать, то с прихода в афган моих дедов, мои дети уже являются здесь четвертым поколением. Но есть лица, которые прямо нам в лицо говорят, что мы являемся безродными скитальцами”,– сказав это, купец вздохнул. “Нет Уткир, я не могу рассказать тебе о некоторых вещах!”, – спустя время он начал говорить не о том, о чем думал, а совершенно другие слова, которые вдруг «закрутились» на языке.
– Ты мне понравился, почему, я сам не знаю, возможно, что мы земляки. Если пожелаешь, оставайся со мной. Если останешься… если бы остался, сделал бы тебя своим зятем. Знаешь, у меня есть еще пятеро дочерей. Выдал бы за тебя дочь, какая окажется тебе по душе. Ты еще не понимаешь, что говорить тебе такие слова, мне, как отцу, нелегко. Позже, тебе можно будет поехать в Ташкент на учебу. Под этим предлогом у тебя появится возможность навестить отца и мать.