–Если хотите ему помочь, ладно, разрешаю вам. Поднимите его и спускайтесь вниз, я передам нашу просьбу, чуток ближе сюда подъедут на БМП и подождут, -наконец высказался Понамарев.
Легко сказать: поднимать раненого и спускаться вниз с вершины горы. Когда мы поднимались вверх, пройдя расстояние в восемь верст, было сухо. А сейчас – по колени снега! Постоянный ветер трепал снег во все стороны, разнося его туда и сюда. Спускаться с вершины горы было труднее, чем подниматься. Здоровый человек сможет идти как бы на было ему трудно. Но выдержит ли дорогу тяжело раненный?!
Тем не менее, делать нечего, другого выхода не было, отсутствовала возможность выбирать.
Собравшиеся добровольцы из двенадцати человек, во главе с командиром взвода Аслана, уложив раненого в плащ-палатку, отправились в путь. Даже если не было видно луны, ее сияние, пробираясь сквозь снежные тучи, пробегающие над нами, освещало окрестность. Из-за густого снега поверхность на вид была гладкой и ветер наполнил впадины снегом, а это еще больше усложняло наше движение.
Мы понесли раненого, взяв плащ -палатку с двух сторон по три человека. Кто-то по пояс, кто во весь рост попадал во впадину, остальные старались уберечь раненого от тряски. Не пройдя двухсот шагов, раненный устал. Он начал умолять Мажидова:
–Друзья, остановитесь на мгновение, дайте чуток отдохнуть!
Отдохнув минуту, две мы снова отправились в путь. Однако не успели мы пройти тридцати шагов, он опять начал умолять нас, чтобы дали ему отдохнуть. Тем не менее, если идти навстречу его желаниям, мы не смогли бы доставить раненого вовремя. Не вытерпев мольбы Аслана, Мажидов, вынося его упреки, скрывая слезы, отводил от него глаза и прикидывался будто не слышит. Тогда Аслан начал умолять меня:
–Азизов, душа моя, Азизов, прошу, положите на мгновение, дайте отдохнуть.
То ли он не знал моё имя, или же в этот момент не вспомнил его, по крайней мере, произнося мою фамилию, он нещадно просил. После этого еще два-три раза остановились и предоставили ему возможность перевести дух. Когда наш путь совсем не продвинулся, я тоже начал прикидываться, что не слышу его.
–Терпи друг мой, терпи, совсем немножко осталось, до свадьбы заживет, еще как поправишься. Прошу, говори тихо, вокруг полно врагов, – больше я ничего не мог сказать!
К рассвету мы дошли до места, где нас ждали подъехавшие в сопровождении четырех БМП санитары. К тому времени Аслан не мог много говорить, иногда был слышен лишь его стон. Вручили мы его в руки санитаров, сами поднялись на БМП, схватившись за железные ручки и присели там. Я включил рацию и услышал разговор санитара со своими начальниками о том, что «Ноль двадцать первый превратился в двухсотый»… Я почувствовал, что сам превращаюсь в кусок льда. Эти слова на языке связистов означали, что «раненный умер».
«Неужели?», только что разговаривал, не может быть! Что, мы его спустили вниз с такими муками, и чтобы он умер когда дошли до цели? Нет, а может санитар говорил о других вещах, я просто неправильно все понял? Находясь в раздумьях, пройдя около часа, мы подошли в расположение части.
Когда Аслана, уложенного вместе с плащ-палаткой на носилки, занесли в освещенный внутри шатёр, мы с надеждой долго стояли возле двери.
Вышедший изнутри парень-санитар известил нас, что Аслан умер, труп перевели в следующий шатёр, и если мы хотим (!), то можем увидеть его. Из-за сильных холодов, а также от происходящего мы до такой степени получили стресс и остолбенели, что даже глаза наши не прослезились.
–Что я теперь скажу его родителям, как им в глаза буду смотреть, что отвечу; нам они наказали, чтобы мы присмотрели друг за другом, что я теперь скажу?,– говорившего плача из внутренней горечи Мажидова я повел в сторону шатра, где лежал труп.
–Пошли, попрощаемся с ним.
Вошли. Там в один ряд лежали трупы восьмерых солдат. Напротив нас восемь трупов, восемь юношей, не достигших еще двадцати лет, восемь сыновей восьмерых отцов, которые вырастили их с надеждой, на то, что «Он станет моей опорой в старости лет», восемь милых душ восьмерых матерей, которые с благими намерениями ждали их: «Вот вернется с армии поженю», восемь парней, которые тревожили в снах не восемь, а даже многих девушек ангелочек, теперь лежали трупы восьмерых солдат.
–Присаживайся, будем читать молитву из Корана.
Прочитали молитву из Корана сколько знали, попрощались с ним… Вышли из шатра, визави встретились с командиром взвода, который нас искал.
–Мажидов, я знаю, что ты являешься близким другом покойного, если есть желание, ты можешь отвезти его домой, -сказал он.
Теперь Мажидов громко завопив заплакал:
–Нет, я не смогу отвезти, не смогу отвезти, что я скажу, как я к ним войду в дом, сказав: «Вот привез я вашего сына, мёртвого, нет-нет, я не смогу поехать!
–Ладно, Мажидов, остепенись, это война, а война без жертв не бывает, произнеся эти слова он хотел его как-то утешить.
–Да ну, вашу войну, и всех вас…
На матершину Мажидова никому не было дела, никто не обиделся на него. Эта матерщина была адресована не здешним, а лишь тем, кто эту чужую страну видел только на экранах телевизора, в далеке, за тысячу вёрст, живущим отдельным лицам в сердце так называемой империи под названием СССР.
Остались вспоротые тела вместо них,
В цинковые гробы мы положили пески.
Не зная кто победитель, а кто побежденный,
Погрузили их в самолеты, сопровождая, остались мы.
Матушка, молитесь за меня, ибо Ваши молитвы-
Щит мне, непритязательность моя; а Всевышний-сбережет!
Примирение
Долгов разрешил дать отдых на одну ночь солдатам, которым приказал расположиться вблизи одного двора, не огражденного стеной, находившегося на открытом холме.
Уткир, хорошо знающий характеры своих подопечных, отобрал троих солдат и отправил на родник за водой. Родник был недалеко, внизу, в лесистой местности. Отправить-то их отправил, а в сердце поселилось беспокойство. «Что-то до сих пор не вернулись, что они там делают?»,– с такими мыслями он сам направился в сторону родника. Послышался шум парней, возвращающихся из ложбины с водой. Захотелось ему чуток отдохнуть и подождать их под большим ореховым деревом.
Присел на землю, облокотившись на правую руку, в которой держал пулемет и не убирая руки от курка оружия, лег на спину. Мельком взглянул на верхнюю часть дерева, но ничего подозрительно ему не бросилось в глаза. Несколько успокоился, однако, какая-то тревога в его душе не могла развеяться. Собрал все свое чутьё и место неопределенности оттеснилось, его охватило другое, странное чувство. Ему показалось, что кто-то преследует его. Он и раньше был знаком с таким явлением. Тогда он случайно увидел приближающуюся к нему ядовитую змею.
А настоящее неопределённое чувство, было сильнее прежнего. Да, и в этот раз он не ошибся! Кто-то наблюдал за ним! По крайней мере парни, идущие снизу приближались. Даже после тщательного осмотра окрестности его не покидало чувство чужого взгляда.
Вдруг его осенило, и он впал в оцепенение… «Дерево! Нет, не может быть!», – его беспокойство еще больше усилилось, он решил повторно окинуть внимательным взглядом верхнюю часть дерева. Посмотрел вверх и как будто по всему его телу поползли муравьи! Между ветвями сидел один здоровяк, пристально смотрел на Уткира, направив свое оружие на него. Ужас!!! Его мозг начал работать чрезвычайно быстро. Даже успели промелькнуть перед его глазами близкие, родители! «Все, получается, что я дошел только сюда?! Моя рука держит курок, однако успею ли я поднять дуло оружия вверх? Нет! Ведь он давно держит меня на мушке! Почему не стреляет?!» Сделав вид, что не увидел его, опустив вниз глаза, снова направил их вверх. Здоровяк пристально продолжал смотреть на него. Взгляды встретились! Как правило, в таких случаях, глаза направляющего оружие кроме блеска, излучающего победу, отчасти смешивались с беспокойством.
Уткир же, в его взгляде ощутил не тревогу, а согласие на хладнокровную смерть. Ощутил и ему показалось, будто глаза здоровяка говорили ему:
«Ты кто такой?! Почему ворвался в мой дом?! Что, думал все разбежались?!»
Теперь глаза Уткира начали ему отвечать: «Мы пришли, чтобы помочь вам! Пришли, чтобы очистить Афганистан от склочников и басмачей!»
«Хорошо подумай кем является басмач! Я в своей стране! Зачем ты пришел сюда, перевалив реку! Эти земли принадлежат мне! Отца моего деда убили англичане, однако я до сих пор являюсь владельцем этих земель! Даже если вы меня убьете, мои потомки будут здесь во все времена!»
«Мы тоже пришли не по своей воле. Пришли, потому что вы просили и позвали нас.!»
«Тех, кто вас позвал, мы еще прогоним вместе с вами!»
«Не можете ли вы жить, договорившись между собой?!»
«Можем жить, договорившись между собой, если вы оставите нас в покое! Тебе еще нет двадцати, ты еще молод, чтобы понимать такие вещи! Короче, в этой игре и ты пешка и я тоже.
«Не морочь мне голову! Хочешь стрелять,– стреляй!»
«Нет, не буду стрелять! Если я выстрелю, смогу убить лишь тебя, но и то, что я не выйду отсюда живым,– ты также это прекрасно знаешь. Если сказать честно, я хочу доказать, что мы тоже можем проявлять сочувствие и жалость, также умеем прощать. А ты и теперь хочешь проявлять героизм?»
«Нет, нет у меня намерений поднимать шум. Расходимся мирно! Сколько бы мы не спорили, кто прав, а кто виноват, мы с тобой маленькие люди и не можем решать глобальные вопросы».
Если бы предоставилась возможность, их глаза еще бы продолжали разговор, но «Сейчас не время. Идущие с водой приближаются! Я не должен им давать почувствовать. В противном случае, отсюда никто из нас живым не выйдет!»
Остается удивляться тому, что эта беседа, проскользнувшая за несколько мгновений в голове Уткира, возможно, также отразилась и в «собеседнике». По крайней мере, тот тоже сдержал свое желание убивать.
Уткир почувствовал, что приблизившиеся солдаты хотят остановиться возле него, чтобы передохнуть, и, без резких движений, тронулся с места, опустив дуло оружия вниз. На верхнюю часть дерева больше не смотрел.