–Идете? Что-то вы долго ходили воду набирать! Пойдемте, отдохнете когда будете на месте!
Наступил вечер. Несмотря на то, что во все стороны были выставлены охранники, Уткир до рассвета не смог сидеть на одном месте. Не мог кому –либо излить душу. Долгову подавно нельзя рассказывать. Не подумав, он сочтет его предателем.
Что он скажет: «Здоровяк направлял на меня оружие, а рядом с ним был установлен ДШК», да?
Расскажет, чтобы потом услышать издевки такого рода как: «Лучше бы ты умер, чем вот так вот. Упустил такую возможность», -так да?
«А может, напротив, скажет: «Правильно поступил! Предостерег от стольких жертв!» Нет, его нельзя оповестить. Правильным будет, если я об этом не расскажу. Эх, скорее бы рассветало! Скорее бы ушли с этого места!»
На каждом шагу опасность, бессонные ночи,
О, родная моя земля, ненаглядная моя, шаткая.
Дни, часы, которые длиною в годы,
Столько страданий для молодых душ парней.
Матушка, молитесь за меня, ибо Ваши молитвы-
Щит мне, непритязательность моя; а Всевышний- бережет!
«Враг», позабывший осторожность
Разнящиеся с первых дней пребывания в Афгане наши дороги с Уткиром сошлись в Гардезе, перед отправкой на операцию «Магистраль». Сошлись, и, держа путь в одну сторону, каждый из нас со своей частью шел по дорогам в направлении Хост. Эта крупномасштабная армейская операция стала вторым и последним нашим сражением, где мы с Уткиром участвовали одновременно. После этого мне не удавалось с ним снова встретиться в Афганистане…
Были времена, когда окрестность магистральной дороги, идущей до Хоста перешла под полный наш контроль.
Когда дошла очередь отдыха Уткира в «оборонке», которую он смастерил из камней на закрепленной ему территории, он окунулся в свой спальный мешок. Его руки держали пулемет, и чтобы прижать его ближе к боку, случайно коснулся курка оружия, из которого автоматной очередью вылетело несколько пуль. Он допустил неосторожность и не поставил его на предохранитель, чтобы избежать случайного выстрела! В результате, ранил в ногу двух парней. Командир роты Долгов, прибежавший в результате несвойственного для ночной обстановки шума, поняв ситуацию, приказал всем стрелять в сторону ущелья.
Уткир крутился возле раненых друзей, которых подстрелил собственными руками и не знал, как оказать им помощь: то массажировал плечи одного, то гладил лицо другого.
Никто из роты не понимал по какой причине стреляли в сторону врага. До их сознания не дошло, что это может являться лишь спектаклем на сцене, организованным на основании плана командира роты, во избежание ответственности.
Где-то здесь, в этой окрестности, на связь вышли из других рот.
–Орел, я Сокол, помощь нужна?
–Сокол, я Орел. Нас атаковали. Два ноль двадцать первых. Цель пятая.
После этого, с той стороны, тоже начали открывать огонь. Глубокой ночью, пули пролетали над горами, оставляя красный след, а снаряды, отправляемые артиллеристами, взрывались и мельком освещали окрестность. Тьма, отступившая на мгновение, проявляя упорство, снова начинала хозяйничать на своем месте.
Стрельба остановилась. Согласно плана был поднят достаточный шум. Теперь можно позаботиться о раненых. Прилет вертушек сюда опасен, по этой причине, раненых положили на плечи, спустились вниз, на территорию, где стояла броня.
На горе, окутанной глубокой ночью, бойцы нескольких рот возможно поверили в эту небылицу, а возможно нет. Однако, не получилось обмануть хирургов с соколиными глазами. По результатам экспертизы было определено, что попавшие пули в ноги раненым, выпущены из близкого расстояния. Именно в таких ситуациях под подозрение попадали сами пострадавшие.
Это и понятно, но в данном случае два человека одновременно были ранены из оружия одного калибра пулями, выпущенными в одном направлении. Значит, они оба не виновны.
«Тогда кто? Кто подстрелил этих двоих?» Привлеченный капитан-следователь обернулся к пострадавшим:
–Значит, не видели кто стрелял, не знаете. Ладно, я вам верю. Однако в таком случае виноватыми будете вы сами! Чтобы избежать войны и скорее вернуться на Родину вами выбран такой путь. Сами подстрелили свою ногу! В акте так и напишу! Он говорил это и нервно играл ручкой, затем ткнул ею бумагу. Один из раненых «раскололся»:
–Не мы…
–Кто тогда?
–Не мы,– сказал он, смотря краешком глаза на своего подельника. Чувствуя, что он также поддерживает такой исход ситуации, смело продолжил: «Сержант. Сержант Зоидов. По неосторожности. Не нарочно…»
По истечении трех недель, по окончании операции, Уткира, прибывшего в расположение части, вызвали на следствие и отправили на гауптвахту. Трудно поверить, однако его закрыли вместе с плененными душманами в одну камеру. Пленных трое, а Уткир среди них – один.
Предположение о том, что его хотят замучить голодом, не оправдало себя после доставления заключенным еды. Если учесть, что здесь все-таки тюрьма, еда, предоставленная им, была «королевской».
Уткир, прослужив полтора года, дошел до уровня «деда», с такой ситуацией столкнулся впервые. Слухи о гауптвахте до него тоже доходили, однако про арестованных ни малейшей информации не имел.
Он узнал, что среди противоборствующих сторон имеются условия обмена пленными, через которые можно было достигнуть определенные соглашения.
По этой причине, на счет предоставления еды арестантам, не жадничали.
–Чей приказ ты исполнил? На чьей ты стороне? Почему стрелял?
Каждый раз, при встрече, лицом к лицу со следователем, задаваемые им вопросы монотонно повторялись и в его холодных, с блеском, глазах, нетрудно было прочитать: «Кто ты такой передо мной? У тебя нет ни сил, ни чести!».
Слова, многократно сказанные Уткиром в свое оправдание, будто его вовсе не интересовали, и то, что он проводит формально допрос, даже не пытался это скрывать.
После очередного допроса, Уткир, обливая сердце кровью, спросил:
–Товарищ капитан, ладно, вы можете не верить мне, но, почему меня разместили в одной камере с этими «духами»?
–Ты не бойся их, они считают тебя «своим» и кивком указал на бороду Уткира, к которой лезвие не касалось с начала выхода на операцию.
Завтрашний допрос начался точно таким же образом.
–Так Зоидов, а ну-ка рассказывай с самого начала. Как ты подстрелился?
Раньше, несколько раз, кое-как на русском языке, умудрялся рассказывать, но следователь все равно никак не желал верить и Уткир продолжил:
–Товарищ капитан, выстрелил со своего пулемета по неосторожности. Не нарочно. Они оба являются моими друзьями, пришли в афган одновременно. К тому же оба мои земляки. Один узбек, другой каракалпак. Если б выстрелил нарочно, то попал бы в них! Самое основное – они же оба живы…
–Если б выстрелил нарочно…Что ты этим хочешь сказать?! С какой стати ты разговор переводишь в русло национального вопроса? Попробуй выстрели! Ты у меня поболтай еще!, – сказав это капитан немного перевел дыхание, затем продолжил:
– Так… Теперь расскажи, как пулемет выстрелил сам по себе.
–Забыл поставить на предохранитель, – склонил голову Уткир.
– Так… Кто в этом виноват?
–Я…
Голос Уткира постепенно стихал, луч надежды к освобождению, постепенно угасал.
–Вот видишь? Ты… Ты виноват! Однако не желаешь понимать!
Будто говорив «приговор окончательный, жалобе не подлежит»,– он с силой закрыл тяжелеющее дело, страницы которого с каждым днем прибавлялись.
Пока Уткир пребывал здесь, в роте произошли большие изменения. Долгов вернулся на Родину, а пришедший на его место капитан Новиков успел взять в свои руки управление ротой.
Штат командира взвода роты, которому через несколько дней предстояло выйти на операцию Асадабад, до сих пор оставался вакантным. Сержант Зоидов, который управлял солдатами, не давая им слабину, теперь находится на гауптвахте. Хорошо изучивший ситуацию Новиков решил пойти в гауптвахту.
Долгов, который сдавал ему свои обязанности, между делом, как бы в невзначай, посоветовал: «Ты смотри там, как бы следователь не состряпал «дело» на него. От них этого следует ожидать. Приведи Зоидова, он станет твоим близким помощником. Не забывай!»
Один из афганских пленников, сокамерник Уткира, постучил по решетке, позвал часового:
–Бача, мне нужно на выход.
Часовой, который даже не счел нужным приблизиться к решетке, разок качнулся, со своего места крикнул:
–Не бача, не. Нельзя! Нельзя! Шаршара10 можно, шаршара. Понял?
Взрослый мужчина, с рухнувшей надеждой на выход от «любезности» часового, был вынужден тут же справить нужду.
Часовых меняли в определенное время, и если одни были строгими, другие, напротив, оказывались добродушными, некоторые даже за деньги приносили им еду из магазина.
Этот часовой то ли относился к первой категории, или же его напарник находился вдалеке от него, трудно сказать, во всяком случае, он сумел показать грубость и пренебрежение по отношению к заключенным. Он хотел услышать похвалу от начальства, а не проявлять милосердия.
Уткиру, закрывшему нос, бесполезно пытающегося уберечься от зловонного запаха, в коридоре послышались разговоры:
–Я должен увидеть Зоидова. Где он, в какой камере?
– Я не могу показать его вам, не имею на это права. Вы лучше идите к следователю.
Вот голос часового Уткиру доподлинно известен, однако, человек, пришедший и расспрашивающий о нем, кем он является?
Спустя полчаса Уткира вывели из камеры и предоставили возможность встретиться с капитаном Новиковым. Это был человек среднего роста, в звании офицера, с туго привязанными очками. Уткир сначала предположил, что он – следователь.
–Ты Заидов?
–Так точно.
В процессе знакомства Новиков успел расспросить Уткира о всех подробностях случившегося: что произошло в действительности, отношение следователя к нему, кем являются сокамерники. Это дало ему искорку надежды на освобождение, после чего его снова вернули в вонючую камеру.