Давая по ушам «аванс» молодому бойцу, чтобы тот не уснул, оставив его, сам я для выяснения обстоятельств происходящего, выскочил из траншеи и помчался в сторону дороги. Машина успела отъехать достаточно далеко. Мое предположение о том, что после того, как Евтушенко поднимется на кузов машины, он ее остановит, не оправдало себя. Я же, не забывая об осторожности, проявив наблюдательность пошел по зыбкой-пыльной дороге. Вообще, такие события случаются не каждую ночь!
Я тут же споткнулся о неведомое, лежащее на глинистой земле, и остановился. Сразу не мог понять что это такое, и, нащупав, отыскал вещь, которая оказалась автоматом АК-74.
Только после этого я понял что случилось. Продолжая идти дальше, я собрал еще три оружия. Показался Евтушенко, который собирал выброшенные им оружия с борта машины. У него тоже оказалось несколько оружий.
–Надеюсь, что стащил с кузова все. Очень темно было. Да и машина поехала быстро. Я никак не мог успокоить безостановочно говорившего и пытавшегося оправдываться Евтушенко.
Ясно только одно, если смог стащить из машины всё оружие- он наш спаситель. Если напротив, было трудно представить, какие события нас ждут, какие будут разбирательства вокруг этого! Мы окажемся в очень затруднительном положении! Еще раз, вдвоем, пройдя дорогу, и, не найдя другого оружия, мы направились в сторону 2-го взвода.
Оказалось, что Евтушенко, на том месте, где спал, почувствовал, что кто-то отобрал у него оружие, поэтому проснувшись, от испуга, успел крикнуть: «Вставайте, наше оружие забрали!», – стремительно побежал в сторону машины. Однако те, кто отобрал у него и у солдат оружие, уже успели уехать.
Мы, как ангелы – спасители появились с найденным оружием у «героев», которые только что проснулись от шума и гама, расспрашивая друг друга об оружии. После того, как автоматы нашли своих хозяев, обнаружилось, что еще у троих всё же оружие отсутствовало. Четверка во главе с Евтушенко до рассвета ворошили землю, ощупывали всю дорогу, однако его не нашлось, так как дежурный майор часть «трофейного оружия» взял с собой в кабину, а остальное погрузил в кузов. В конце концов, такое происшествие в чьих-то послужных списках могло стать «серым пятном», а для майора, возможно, это было причиной повышения звания или получения награды.
Утром, когда лейтенант отрапортовал о произошедшем во время своего дежурства Балушкину, его состояние было не завидным:
–Товарищ капитан, за время несения боевой охраны, происшествий не случилось. Только не хватает два автомата и одного пулемета!
–Вы что это себе позволяете, товарищ лейтенант!? Все нормально, но только не хватает всего навсего три оружия!!!… твою мать. Со мной поедешь к комбригу. Понял, лейтенант?!
–Так точно!
Голос лейтенанта звучал еле-еле. Только после того, как офицеры, в качестве наказания, четыре часа простояли на ногах на плацу, в центре воинской части, к вечеру получили потерянное оружие. На следующий день, до обеда, их никто не видел.
После этого случая Твердохлеб не стал трогать линии связи, однако контроль ужесточил еще больше. Нам одновременно приходилось наблюдать и за бесконечной широкой поляной, распростертой на стороне «душманов», и за своим начальством, которое точно придёт с левой стороны, а также за дежурными офицерами войсковой части, могущих подойти с любой стороны.
Я предложил новый, «закодированный», способ общения по телефону. Научил представителей других наций узбекскому переводу фамилии Твердохлеба- «котган нон». Мы же, чтобы было понятно всем, далее называли его по буквальному переводу – «затвердевший хлеб», (прим. переводчика). Эти слова, кроме офицеров, знали все. Как только по телефону произносили эти слова, все были готовы встретить его.
Однажды Твердохлеб, по неосторожности, обжог свое лицо и руки. Не обратившись в медчасть, лечился тайком. Почему тайком? Потому что допущенная с его стороны ошибка будет известна, и, возможно, дорога, ведущая его по ступенькам удачи, могла бы отдаляться от него.
Дело в том, что в процессе обстрела из пушки Д-30, некоторая часть пороха идет в отход. В гильзу, в несколько слоев, заправляется порох разного вида. Насколько расстояние стрельбы будет близким, настолько количество пороха уменьшают и изымают из гильзы. Изъятый порох повторно не используется. По этой причине количество накопившегося пороха в одном месте могли обезвредить только специалисты из числа офицеров, и, именно такая задача была возложена на Твердохлеба.
Он попытался сжечь накопившийся, в большом количестве, порох, как опасный отход, который своевременно не уничтожил. Твердохлеб удалил солдат на определенное расстояние. Поберег себя тоже, однако ошибся в расчетах из-за большой массы пороха и повышенной температуры летнего июльского месяца. С большей вероятностью, он выполнял эту работу впервые!
Он пренебрег тем, что сила горения пороха выше, чем у остальных быстровоспламеняющихся веществ, что выделяемые при его горении газы очень быстро расширяются и образовывают сильную ударную волну. Здесь будет уместно вспомнить, что выполнение механической работы за счет горения одного килограмма пороха, равносильно двадцати миллионам лошадиной силы12.
Порох, посыпанный на несколько десятков метров в виде черты, при воспламенении, со скоростью молнии, направился в сторону груды опасного отхода. Вспышка, образовавшаяся за считанные доли секунды, откинула Твердохлеба назад и обожгла открытые места тела…
***
Немного угомонившись после тех событий «затвердевший хлеб» теперь поставил нас в шеренгу, по одному, испытующе вглядывался в наши глаза и обнюхивал каждого, приближая максимально свой нос к нашим ртам.
Очередь дошла до меня. Держался я спокойно, смотрел не в его голубые глаза, а если выразиться точнее, уставился в одну точку, между его бровей. Мелкие морщинки на его лбу объединились в одну кучку, а нос, с которого постоянно слезала кожица, начал приближаться ко мне. В этот момент я принялся изучать «рельеф» его лица. «Да, последний шрам, оставшийся после ожога, превратился в белое пятно размером с горох. Наверное, до сих пор, пользуется мазью коричневого цвета, так как при его приближении до моих ноздрей дошел необычный запах.
–Странно, очень странно. А ты почему не пил? – спросил он и вывел меня из строя на шаг вперед, затем добавил: «Иди, отдыхай!»
Веря и не веря услышанному, отдаляясь от товарищей, меня замучила совесть. Мне захотелось вернуться обратно, чтобы встать в строй: «Почему меня отделил? Это же несправедливо!» С другой стороны, нечто – мой внутренний голос, тихо шептал мне: «Да что с тобой? Ты же не пил как они! Если присоединишься, им легче станет что ли?»
Однако, ложась в постель, всем своим существом я был там, с ними. Твердохлеб до рассвета мучил их, заставляя ползать, пока из них не вышла выпитая брага. «Главного виновного» Насыра еще три-четыре дня наказывал различными способами.
Нежданный гость
Опережая развитие событий, мне кажется, будет уместным рассказать об одной встрече, произошедшей в городе Ташкенте, по истечении двух лет, после дембеля, во времена наших похождений в период студенчества.
Воскресенье. Автобус. Пассажиров много. В толкотне я устремился в сторону двери, приготавливаясь выйти на следующей остановке. Сзади кто-то неуверенно дотронулся до моего плеча. Я подумал, что кто-то хочет передать оплату за проезд, и я еле повернулся назад. Не увидев руки, которая должна была протянуть оплату, я повернулся обратно и поспешил к дверям. В этот момент, снова, но поживее, толкнули мои плечи. Я резко повернулся, начал искать не руку, протягивающую деньги, а её хозяина.
Среди смотревших по сторонам лиц, взгляд мой остановился на знакомом лице, на носу которого была «выпавшая» кожица.
–Не может быть. «Затвердевший хлеб»!
Да, это был именно он, Твердохлеб!
–Товарищ старший лейтенант, это Вы!
–Так точно Азизов. Но уже капитан!
Вы посмотрите, даже мою фамилию не забыл, черт побери!Так как не было возможности здороваться в обнимку, мы обменялись рукопожатием, после чего я сразу перешел к намеченному:
–Вот сейчас мы подъехали к остановке, где я выхожу. Ну –ка, пойдемте сюда.
Не допуская никаких возражений, я попросил его сойти с автобуса.
–Ну зачем, Азизов?, – сказав это , он, взвалив на спину вещмешок, пошел за мной.
–Давайте помогу.
–Да нет, не надо.
Даже после того, как мы вошли в скромно обставленную комнату, расположенную на втором этаже девятиэтажного общежития, он, будто сидел на иголках, чем-то был обеспокоен и торопился.
–Присаживайтесь, присаживайтесь. Теперь не торопитесь. Вы находитесь в Узбекистане. Я узбек. А Вы- мой гость! По нашему обычаю, нельзя провожать гостя просто так, – пытался я довести до него кое-как на русском языке. Только после этого он положил на пол свою ношу.
– Ну хорошо. Только изначально договоримся, – сказал он, со свойственной ему категоричностью военного человека.
– Ты, Азизов, не будешь обращаться ко мне на Вы и только по имени. Ты теперь не военный, а я не твой командир, договорились?, – сказал он и в упор посмотрел на меня.
А я же, в этот раз, смотрел прямо в его глаза, да, да, не на его лоб, а в глаза. Они смотрели на меня теперь, по-дружески, заботливо.
–Договорились, Серёга. Если не ошибаюсь, тебя так звали, да? Ты, Серёга, здесь, чувствуй себя как дома. Сними верхнюю одежду. Я сейчас чай заварю.
По тем временам, как студенты, мы жили нескромно. Хлеб имеется, сахар есть, а в холодильнике постоянно присутствовало сливочное масло. Во всяком случае все мы, соквартирники, Айбек ака, Садык были умелыми.
«Скатерть с угощением» была готова!», – так мы говорили в шутку между собой.
–Подойди, Серёга,-пригласил я его к столу.
– Ты не утруждайся, Илес. У меня с собой все есть, – сказал он и из вещмешка начал вытаскивать сухари, конфеты. Я почувствовал, что у него нет намерений сесть за один стол вместе с нами.